– Прочитать не вышло, – мгновенно сжала она кулак, пряча короткое и емкое, как раз в духе Джера, послание.
– Теперь седмицу руку мыть не будешь?
– Ведьма, надо мягче относиться к человеческим слабостям, а Бади – моя главная слабость.
– Я думала, что твоя главная слабость – это плохое зрение, – подколола я, припоминая подруге, что она вечно выходила из себя, если кто-нибудь случайно или специально упоминал про ее очки.
– Бади – моя вторая главная слабость, – с серьезным видом поправила она кругленькие окуляры в широкой черепаховой оправе. – Он же сокровище, а за сокровищем надо следить. Иначе после учебы женится на какой-нибудь Марлис Нави-эрн, придется с горя съесть десять ящиков зефира и потолстеть на три размера.
– А потом закопать обоих на семейном кладбище Юри, – пошутила я.
Ох уж это кладбище! До сих пор без содрогания не могу вспоминать, как во второй день каникул тугоухая бабушка Тильды устроила мне экскурсию: подводила к могилам и подробно рассказывала о каждом усопшем родственнике. На улице стоял скрипучий мороз, птицы замерзали в воздухе (если что, это ирония, но одна ворона действительно замертво свалилась с надгробия). Я не чувствовала ни рук, ни ног, ни лица и присматривала себе уютный клочок в уголке погоста, где собиралась пасть замертво, как ворона. К счастью, появился Геар, кузен Тильды, и спас нас с увлеченной бабулькой от обморожения.
Полвечера он отпаивал меня горячим грогом. Еле-еле до спальни дошла. Три раза с пути сбивалась! Хотя, конечно, опьянение в неожиданном топографическом кретинизме не виновато. В запутанной планировке особняка, подозреваю, разбирался только создавший проект архитектор (утверждали, что ужасно именитый). Семейство и само частенько блуждало по коридорам, особенно блаженная тетушка Юри.
За столом, где сидела шумная веселая компания Илая, раздался взрыв хохота. Мы с подругой невольно оглянулись. Дживс что-то увлеченно рассказывал, размахивая руками, и думать забыл о назначенном уроке. По-хорошему, стоило наплевать и проигнорировать, но я уже мысленно потратила заработанные деньги.
– Только семь, а им уже весело, – проворчала Тильда.
– Уже семь?! – спохватилась я.
– У тебя дела?
– И мне за них хорошо заплатят.
Вытащив из напоясной сумочки пустое самописное перо, я нацарапала на руке коротенький, но многозначительный «приветик»: «Высшая магия!» Обнаружив на внешней стороне кисти неожиданно вспыхнувшее напоминание, Дживс заткнулся и обвел столовую вороватым взглядом. Мы встретились глазами. С мрачным видом я постучала пальцем по запястью, мол, время тикает, складывай хвост, павлин, и несись навстречу знаниям.
– У Мажора сейчас лицо серийного убийцы, – задумчиво вымолвила Тильда. – Страшно спрашивать, но у тебя дела с Дживсом?
– Ага.
– Он пообещал заплатить за свидание?!
– Вроде того, – хмыкнула я. – У него свидание с высшей магией, а я за деньги подрядилась подержать свечку.
– Постой… – не поверила подруга своим ушам. – Ты согласилась заняться высшей магией с Дживсом?! С парнем, которого на дух не переносишь? Божечки, что делается! Надеюсь, ты потребовала хороших денег за услуги канделябра.
– Более чем.
Едва я поднялась из-за стола и подхватила поднос, как стул незаметно увели. Глазом моргнуть не успела! Сегодня в столовой действовал принцип переполненной станции междугородних дилижансов: пятую точку от сиденья оторвал, место тут же потерял. Теперь даже при большом желании вернуться к трапезе было невозможно, не есть же стоя.
– Встретимся за завтраком, – попрощалась я с подругой. – Удачи.
– И тебе, – согласилась она. – Если в сердцах прикончишь бездарность учебником, то зови. По-дружески помогу спрятать труп в сугробе.
Зал для самостоятельной работы, что не удивляло, окутывали темнота и холод. Занятия в академии начинались только утром, нового смотрителя, видимо, еще не назначили, и даже двоечники сегодня устраивали поминки по каникулам, а не готовились к пересдачам. Живое тепло, обогревающее старый замок, не справлялось с ледяными сквозняками, атакующими огромное безлюдное помещение. Дуло безжалостно, хотя я сама видела, как в начале зимы кастелян заставлял лазать по лестницам и конопатить окна приснопамятных алхимиков, наказанных за взрыв атанора в лаборатории.
От холода магические светляки в световом шаре впали в спячку. Лампу пришлось хорошенько потрясти, чтобы они проснулись. Я искренне пожалела, что не прихватила теплую шаль, и почти окоченела, пока дождалась Дживса. Он вошел ленивой походкой, словно никуда не торопился, приблизился к пустому столу с потрескивающей лампой и разочарованно протянул:
– А конспекты?
– Это я должна была у тебя спросить, – заметила я. – Почему ты с пустыми руками?
– Хочешь сказать, что я плачу, чтобы еще и учебники таскать? – возмутился он.
– Пока что ты мне ничего не заплатил.
Дживс замялся, пожевал губами, почесал бровь. Весь его дурацкий вид говорил о том, что обещанных за занятия денег нет.
– Слушай, Ведьма… – Он полез в карман, вытащил мелочовку и посчитал, перебирая медяшки на ладони. – Давай половину сорима сейчас, а утром остальное.
Считайте меня меркантильной ведьмой, но в денежных вопросах я действительно крайне щепетильна, а раздражаться бесплатно можно и над собственными заданиями.
– Ладно.
– Здорово! – Дживс попытался пристроиться на соседнем стуле. Видимо, рассчитывал, что учебники, конспекты и писчая бумага материализуются из воздуха. Монетки со звоном ссыпались на крышку стола.
Я поднялась и затушила трещавшую, не до конца разгоревшуюся лампу.
– Или не здорово? – не понял парень.
– Раз у нас нет ни учебников, ни денег, то отложим урок до завтра.
– Ты просто так уйдешь? – возмутился Дживс.
– Да, – оглянулась я. – Чего и тебе желаю. Тут холодно, как в склепе…
– В моей комнате! – вскочил Дживс и, получив в ответ вопросительный взгляд, пояснил: – В комнате тепло!
– Предпочитаю греться под своим одеялом.
– А еще там и деньги, и учебники, и вообще…
– Что ты имеешь в виду под «вообще»? – полюбопытствовала я.
– У меня есть стол! – нашелся он и добавил: – Маленький.
– Удачно позубрить.
– Ведьма, это дело жизни и смерти! – заканючил он. – Отец грозил стереть мой портрет с семейного древа, если я вылечу из академии.
– Дживс, прекрати давить на жалость, – проворчала я. – Мы договаривались на высшую магию, о сочувствии речь не шла… Пойдем заниматься, только не скули!
– К тебе, ко мне?
– У меня мандрагора.
– Ты так называешь беспорядок? – блеснул остроумием он.
– Я так называю хищный цветок, который ненавидит гостей.
– Значит, ко мне. – Дин развернулся и немедленно устремился к выходу, потом вспомнил о разбросанных по столешнице монетках. – Деньги забыл!
Вернувшись, он бережно ссыпал медяшки в ладонь и припрятал в карман. В этот трогательный момент у меня появилось смутное подозрение, что я подписалась терпеть придурка в долг.
Дживс жил на пятом этаже, куда обычно селили старшекурсников. Комнаты здесь были побольше наших, но до аристократических хором не дотягивали.
– У меня чуточку не убрано, – сообщил он, отпирая замок и входя.
– Разбросано исподнее? – Я сделала шаг внутрь жилища и, едва не потеряв в липкой подсохшей луже туфлю, судорожно вцепилась в дверную ручку.
Не знаю, что в представлении Дина Дживса считалось бардаком, но, по-моему, его комната представляла собой персональный ад аккуратиста-чистюли. В жизни такого не видела! Если бы мой ненормальный кустик решил в этой комнате мигрировать, пытаясь отыскать уголок свежести, то в завалах исчез бы без следа. Ни одним поисковым заклятием не нашла бы!
Исподнее действительно было разбросано, точнее сказать, развешано: на спинке стула кумачом горели красные трусы в белый горошек. Под кроватью зарастали пылью носки, но, готова поспорить, при желании они вполне могли бы выстроиться в рядок с сапогами. Сбитое комом белье на кровати обнажало полосатый, похоже, привезенный из дома матрац. На учебной парте, не дотягивающей до гордого звания полноценного стола, теснились грязные кружки и всевозможная дребедень, не имеющая никакого отношения к учебе. На стене, со всех сторон стесненный цветными гравюрами полуобнаженных девиц, висел портрет семейства Дживс в полном составе: обалдевшая от возмутительного бардака мать с очумевшим младенцем на коленях, мрачный бородатый отец и пять старших сыновей, выстроенных по росту за спинами родителей. Подозреваю, что нарисованный Дин сам диву давался тому, как его живой оригинал загадил крошечную комнатушку.