Блюхер под жёстким взглядом Мехлиса опускает голову.
— Данный приказ уже передаётся по фототелеграфу.
«Слово „фототелеграф“ уже вошло в состав „героических“ — выделено Семёном Михайловичем громкостью. Надеюсь и качество документа „героическое“ устройство обеспечит».
— Товарищ Будённый, Чаганов на проводе, — пользуюсь моментом, что все собравшиеся, кроме Блюхера, отходят к аппарату и наблюдают как на их глазах рождается документ. — вы помните, я послал вам записку о приборе оптической разведки «Алмаз»?
— Помню, — быстро отвечает он. — это которая на бомбовозе…
«Хорошая память, о таких системах ему наверное много довелось бумаг прочесть… Выделяет он меня, хотя с другой стороны и прибор прорывной — тепловизор на самолёте в хорошем разрешении пишет тепловой профиль местности, над которой он пролетает на обычную киноплёнку».
— …Так точно. Через месяц у нас намечены полигонные испытания «Алмаза» на Софринском полигоне. Самолёт ДБ-3 и прибор уже готовы и находятся у меня в Подлипках. Прошу дать распоряжение совместить эти испытания с войсковыми и провести их здесь в Приморье в боевой обстановке.
— Как же ты, Алексей, собираешься перегнать бомбовоз на Дальний Восток? Ты хоть знаешь сколько времени готовил Коккинаки свою «Москву» для перелёта?
— Товарищ маршал, я не предлагаю беспосадочный перелёт, пусть будет обычный с посадками по маршруту «Аэрофлота» дня за три-четыре.
— Не могу тебе ответить сейчас, мне надо с Головановым посоветоваться, но предложение хорошее. Молодец.
— И ещё, я знаю, что здесь в Приморье где-то находится один из «Подсолнухов». Неплохо было бы его тоже проверить в боевой обстановке. Хотел бы с вашего позволения поучаствовать в этом.
— Я тебе, Алексей, не командир, у своего начальства отпрашивайся, а со своей стороны дам распоряжение чтоб не препятствовали.
28 июля 1938 года, 12:00.
«Новая метла», комкор Иосиф Апанасенко, отрывается от карты, проводит рукой по гладко выбритой голове и суровым взглядом обводит собравшихся, высших военных руководителей Приморья: дюжина комкоров, комдивов и флагманов (я со своим ромбом картины не портил) напряглась.
— Нет узкоколейки на юг в сторону границы? — Карие глаза замкомфронта буравят фигуру немолодого комдива, мгновенно взмокшего от этих слов. — Как же вы собирались границу прикрывать?
— От нас и от Владивостока к границе ведут две грунтовки… — Выдавливает из себя Кузьма Подлас, недавно назначенный командующим 1-й армии, и замолкает.
— Разрешите мне? — Подаёт голос Яков Смушкевич, комкор, поправляя орден Ленина на груди и дождавшись кивка Апанасенко продолжает. — Я получил приказ передислоцировать авиацию фронта поближе к театру боевых действий, было намечено несколько несколько передовых заранее выбранных площадок для штурмовиков и истребителей: в Новокиевке и заимке Филипповского. Самолёты на месте, но снабжение организовать не удаётся. Из-за дождей дороги раскисли, также с площадками отсутствует телефонная связь.
У Апанасенко над воротником гимнастёрки появилась красная полоса, которая, расширяясь, быстро поползла вверх окрашивая щёки, нос и лоб.
— Дальний Восток-крепость?! Граница на замке?! — Глаза командующего ГВП налились кровью а губы беззвучно зашевелились. — От кого? От нас с вами?
Собравшиеся втянули шею в плечи.
— Товарищ Молев, — краска начала сходить с лица Апанасенко, с места поднялся высокий худощавый комбриг лет пятидесяти, военный инженер из Ленинграда, с которым мы ехали в одном вагоне на Дальний Восток. — делай что хочешь, но чтобы вот эта дорога до Краскино через три дня была в порядке, понял нет? А чтоб твои подчинённые не заскучали, проложишь рядом с грунтовкой узкоколейку, понял да? Короче, неделю на подготовку, месяц — на строительство…
Молев, закусив губу, встревоженно смотрит на карту-километровку, что-то прикидывая в голове.
— … а ты, — командующий поворачивается к что-то записывающему Григоренко, сидящему не за столом для совещаний, а за приставным столиком. — первого сентября садишься на паровоз и дуешь в Краскино, оттуда мне звонишь. Еслм он не доедет, Молев, я не завидую твоей судьбе… Комдив хотел что-то возразить, но быстро передумал.
— … а список тех, кто виновен, что дорога не построена, имей в кармане. — Апанасенко делает эффектную паузу, вновь обводит нас взглядом. — Это твою судьбу не облегчит, но не так скучно будет там, куда я тебя загоню.
— Но я смотрю человек ты сурьёзный, — продолжает заботливым тоном комкор. — поэтому вот тебе мой совет: всем кто участвует в строительстве нарежь участки и установи сроки. Что нужно для стройки, составь заявку и веди строгий контроль. У меня на столе каждый день должна быть сводка выполнения плана и отдельно — список не выполнивших план.
— … Теперь с лётчиками, — Апанасенко встаёт напротив Смушкевича, покачиваясь с каблука на носок и обратно. — у вас, товарищ комкор, Новокиевка кажется на берегу в бухте Экспедиции находится, да-нет? Я б на твоём месте не ждал пока Молев дорогу починит, а договорился бы с моряками. Подсобишь, товарищ Кузнецов, своему товарищу, да-нет?
— Обязательно поможем, товарищ командующий, — с места встаёт Николай Кузнецов, флагман второго ранга, высокий статный красавец, недавно назначенный на Тихоокеанский флот. — тем более что одно наше судно уже готово туда к отплытию с грузом Чаганова.
«Опоздал, Иосиф Родионович, я первый догадался попросить своего знакомого по Испании Кузнецова перебросить „Подсолнух“ в Краскино по морю».
— Вот видишь, товарищ Смушкевич, какая молодёжь у нас шустрая, — подмигнул мне Апанасенко правым, подвижным глазом, левый же продолжал смотреть в сторону. — и ты тоже не зевай, попороси у Чаганова радиостанций, вот и выйдешь из положения со связью, понял нет?
— Сам хотел предложить, товарищ командующий, — подскакиваю со стула. — только вы меня опередили.
«Не слишком по лизоблюдски прозвучало? Я правда хотел».
— …Предлагаю разместить по одному взводу радиоразведки на площадках, про которые товарищ Смушкевич говорил. В отдельной роте их четыре штуки: один взвод оставить здесь в Ворошилове, а три где более всего нужны. Вот и товарищ комкор получит надёжную шифрованную радиосвязь с ародромами.
— Одобряю, действуйте… сам лично проверь связь. — Апанасенко оборачивается снова к Подласу. — А мы вернёмся к нашим баранам…
«Не похоже, что командующий цитирует средневековый французский фарс, скорее понимает фразу буквально»…
Глава 2
30 июля 1938 года, 11:00.
— Снижаюсь, не видно ни хрена… — в переговорной трубке раздаётся грубый голос майора Рычагова, командира истребительного авиаполка, сидящего за штурвалом У-2.
— В Краскино? Доставлю в лучшем виде, — Говорил он мне час назад на аэродроме близ Ворошилова, насмешливо улыбаясь и поглаживая орден Красного Знамени на своей груди. — мне самому туда с проверкой лететь. За час домчу.
«Домчит…. типа сто километров по прямой, да за час… Это ж какая средняя скорость выходит? А-а, понятно, летим на У-2».
Легко, как акробат, едва коснувшись фюзеляжа лётчик взлетает в кабину, одним движением застёгивает молнию кожаной куртки, явно привезённой из Испании, живо поворячивается назад с лукавым выражением на лице. Техник поправляет на мне лямки парашюта, помогает разместить в ногах радиостанцию «Северок», спрятанную в двух холщовых сумках (на стержневых лампах с фиксированными частотами, не тяжёлая, с батареей не больше шести кило), проводит краткий инструктаж по технике безопасности, мол вы, товарищ майор госбезопасности, крепче держитесь за сиденье и, довольный собой, спрыгнул с крыла.