Она открылась так резко, будто от удара рукой, и женщина лет тридцати с немытыми светлыми волосами до плеч и широко посаженными голубыми глазами посмотрела на Макс.
— Залезай, — сказала женщина. Глаза были успокаивающего цвета, голубые как горная река, но смотрели они со страхом. — Быстрее!.. Залезай.
Через 1,3 секунды, Макс закончила оценку возможной опасности, и, посчитав женщину безвредной, по крайней мере на данный момент, маленький солдат села в машину и захлопнула дверь.
— Ложись на пол, — сказала женщина.
Макс подчинилась команде, и женщина накрыла ее серым шерстяным одеялом — собственнось Мантикоры!
— Все в порядке, — сказала женщина, увидев расширившиеся глаза девочки. — Я работаю на них… но я не одна из них.
Не сводя глаз с женщины, Макс промолчала. Лучше дать женщине продолжать говорить в то время, как Макс соберется с силами. Тем временем, девочка прикинула, что перелом шеи будет самым простым способом убить женщину. Макс знала, что у нее достаточно подготовки, чтобы управлять этим гражданским транспортным средством. Но убийство в то время, как машина движется, могло повлечь непредсказуемые последствия…
Печка в машине работала не очень хорошо, но теплый воздух, поступавший в салон, успокаивал ребенка, пока он обдумывал методы убийства. Даже колючее одеяло приятно оборачивало ей плечи…
У женщины был тонкий прямой нос, полные красные губы и те водные голубые глаза, весь этот набор в треугольном лице. Она носила белую медицинскую униформу, которая выглядывала из-под длинного темного пальто. Проверенный охраной гражданский медицинский персонал приходил в Мантикору, Макс знала это.
Ненадежно, но лучшего варианта не было, Макс лежала на полу в то время, как Тахо катил вверх и вниз по заснеженным холмам. Женщина казалась напугана этой ночной поездкой, и это было хорошо. Если бы она была одной из людей Лайдекера, она вероятно не боялась бы так… но женщина знала, насколько опасный груз она перевозит.
Водитель иногда посматривала на Макс и ободряюще улыбалась. Макс не знала предназначался ли этот жест для нее или таким образом женщина пыталась успокоить себя. Не то, чтобы прямо сейчас это имело какое-то значение…
Пятнадцатью минутами позже женщина остановила машину, погасила огни и заглушила двигатель.
— Приехали. — сказала она, голос все еще был слишком высок, а слова слишком быстрыми, ее напряжение проступало через принужденную оживленность.
Они обе вышли наружу, и Макс последовала за женщиной к двери маленькой деревянной постройки. Домашняя простота здания ничего не значила для ребенка, выросшего в бараке, и это не напоминало ничего, что она видела в учебных фильмах, в которых иногда показывали человеческое жилище. Крошечное здание напоминало ребенку скорее простой навес — оно с легкостью поместилось бы в одной из огромных душевых Мантикоры.
Женщина открыла дверь, но Макс колебалась.
Еще одна ободряющая улыбка:
— Заходи… Все в порядке. Правда. Ты будешь в безопасности здесь.
Макс хотела верить этой неожиданной благодетельнице, но ведь она всегда верила Лайдекеру, они все верили… и один из них был мертв. По крайней мере один из них…
Однако, Макс последовала за приглашающим жестом женщины и вошла в комнату. Несмотря на то, что она сразу поняла его назначение, Макс поразил камин, встроенный в левую стену. Приятное чувство теплоты, которое он отдавал этой комнате, она могла почувствовать лишь лежа в своей кровати между простынями в особенно холодные ночи.
Дверь справа вела в крошечную ванную комнату — представить только: комната с одним туалетом! — слив от него выходил по стене рядом с маленькой печкой. Около потивоположной стены стоял холодильник, маенький обеденный стол и два стула. В жилой зоне место дивана занимала двойная кушетка, а напротив огня согревалось кожаное кресло с деревянными подлокотниками, покрытое пледом с индейскими рисунками. Вся эта мебель была сделана из теплого темного дерева.
Для ребенка, выросшего в закрытом бункере, это облие теплоты и дерева было ошеломляюще непривычным… но все же чудесным.
Женщина подошла к телефону и набрала номер. Через несколько секунд оа сказала в трубку:
— Это Ханна… Мне нужно тебя увидеть.
Догадываясь, что ее предали, Макс медленно передвигалась по комнате, осматривая предметы обихода, попадавшиеся на ее пути (они все были для нее странными, но в них не было ничего отталкивающего).
К ее удивлению, несмотря на замешательство, Макс чувствовала себя в этой маленькой комнатке по-домашнему, чего никогда не было в Мантикоре.
Ей было трудно понять это чувство, проходящее через нее как сладкая болезнь, в то время как она смотрела на подсвечники, книги, картины и другие предметы, такие для нее чуждые.
— Послушай, — говорила Ханна. — Она просто ребенок… но у нее проблемы дома и ей нужно безопасное место.
Макс задавалась вопросом, будет ли у нее когда-нибудь такой прекрасный дом, ее собственный. Она думала о такой вот комнате, в которой человек мог бы жить сам по себе, и вдруг комната внезапно показалась просторнее.
— Слушайте, — Ханна была явно раздражена. — Я все объясню, когда тебя увижу… Спасибо. Пока.
Ханна повесила трубку, когда Макс потянулась и дотронулась до индийского пледа, наслаждаясь его структурой. Ни одно из шерстяных одеял в Мантикоре никогда не казалось ей таким успокоительно мягким…
Ханна подошла, взяла большое одеяло и обернула его вокруг плеч Макс. Ребенок немедленно почувствовал тепло, разливающееся вниз по его телу до голых ступней, она глубоко вдохнула, стараясь втянуть в себя сладкий запах женщины, который сохраняло одеяло.
— Я вернусь так быстро, как только смогу. — сказала Ханна, надевая свое теплое пальто. — Чувствуй себя как дома.
Макс ничего не ответила, эта фраза была для нее такой чуждой, будто бы была произнесена на языке, которого она еще не знала. Она и женщина посмотрела друг другу в глаза и Ханна вышла в холодную ночь и потянула дверь, закрывая ее за собой.
Стоя у окна с одеялом на плечах, Макс ждала. Она стояла и смотрела в окно на протяжении нескольких часов. Несмотря ни на что это все еще была вражеская территория. Она не была уверена, какое расстояние они преодолели на гражданской машине, но тем не менее Макс знала, что Мантикора еще не была настолько далеко.
Она также знала, что Лайдекер и это странное учреждение, называемое Мантикорой никогда не перестанет искать ее… всех их.
Наконец, хоть и неохотно, Макс решила, что Ханна передумала возвращаться, либо была схвачена. В любом случае оставаться здесь было опасно. Ей понравилось это место… если бы ей было знакомо такое понятие, она возможно полюбила его. Человеческие чувства, спрятанные в ней так глубоко вдруг зашевелились — теплота, дерево, доброта женщины.
Но она остается здесь уже слишком долго.
Открыв дверь, она бросила долгий взгляд на пустынную улицу, и, повернувшись, еще раз оглядела эту теплую комнату. Макс очень хотелось остаться, побыть в тепле, не быть солдатом хотя бы некоторое время, но она знала, что это невозможно.
Мысли о выживании и адаптации перекрыли эти новые чувства.
Она бросила одеяло в дверной проем и пошла вперед через снег.
Восход солнца застал Макс медленно бегущей от усталости, которая казалось догоняет ее. Даже ночная рубашка казалась уставшей.
Ей нужно было найти место, чтобы переждать дневные часы, другое теплое место. Холод истощал ее силы даже больше, чем постоянный бег. Пот заморозился в крошечные белые бусинки на ее бровях и коротко подстриженных волосах, и еще более плотным и без того грубый материал ее рубашки.
Макс знала, что когда солнце поднимется выше, у Мантикоры не будет больших сложностей с поимкой босой девятилетней девочки, одетой только в серо-синюю больничную рубашку. Из ее тренировок она знала достаточно о внешнем мире, чтобы понять, что она и ее братья будут описаны властям как беглецы из некого заведения вроде психиатрической больницы.