Хороший вопрос. В точку. Ну что меня здесь может держать? Работы нет, а близкие люди… они есть вообще? Не уверен. Я покинул отчий дом и весь наш забытый Богом городишко с окончанием школы, и с той поры чувствую себя одиноким. Что касается жены, то она так и не смогла стать ни моей второй половинкой, ни вообще какой-либо частью. Сколько помню, она считала меня рохлей, кретином, лохом и тряпкой, личностью не от мира сего, и потому, достойной самого пренебрежительного отношения. И ни мои заработки (до последнего времени довольно приличные), ни многочисленные попытки сделать ей приятное, дела не меняли. Жена быстро привыкла и к тому, и к другому, зато любой косяк с моей стороны воспринимала как преступление, достойное высшей меры. Самое хреновое, что нашу общую дочь эта мегера воспитывала в том же духе, и она, миленькая на первый взгляд девчушка, охотно поддавалась воспитанию. Когда же я лишился источника заработка, а возможности «делать приятное» были исчерпаны, к моим многочисленным «титулам» добавилось еще одно. Лузер. Неудачник. Битая карта, которой, как известно, не место в колоде. Подать на развод она просто не успела, хотя была полна решимости сделать это. А значит — забрать достойную ее дочь да солидный ломоть «совместно нажитого» (по большому счету — моего) имущества в придачу. Повторяю: она просто не успела, ибо, в отличие от меня, еще не лишилась работы. И геморрой под названием «бракоразводный процесс» был для меня лишь вопросом времени.
В общем, кому-кому, а семье меня здесь не удержать. Напротив, узнав цену отправки меня в будущее и вспомнив о «бракоразводном процессе», я внутренне усмехнулся. А вот шиш тебе, любовь моя просроченная! Хочешь развестись — пожалуйста. Муж-ледышка тебя не держит. Что? Раздел имущества? Так оно перешло в собственность фирмы «Фростмэн», с нее и спрашивай. А фирма «Фростмэн» предъявит тебе бумажку с печатью и моей подписью. Все законно, все в порядке. Просьба освободить теперь уже нашу квартиру…
Я и не заметил улыбки на моем лице, что вылезла от таких мыслей. Слишком долго я давал ей пить мою кровь, пришло время для мести, и лучше, чем довериться сомнительной фирмочке, придумать сложно. Белая Рубашка, в общем-то, прав. Светлое будущее, ядерная война — для таких как я все едино. Да будь «Фростмэн» шайкой аферистов, что отправляют своих клиентов не в будущее в ледышке, а, скажем, в лес в багажнике — мне сие будет уже непринципиально. На одной чаше весов — перспектива нищеты и кровососущая супруга, на другой — пусть призрачный, но шанс на лучшую долю. Так что…
— …я согласен! — и голос мой дрогнул при этих словах. Да, высказать что-то важное вслух — не то что думать об этом. Гораздо труднее.
— Вот и хорошо, уважаемый, — лицо Белой Рубашки растянулось в гримасе, скрывающейся под псевдонимом «улыбка», — паспорт с собой?
— Обижаете, — я достал из кармана темно-красный прямоугольник.
— На какой период вы хотите быть заморожены?
— Ну, пожалуй… до трехтысячного года, — брякнул я и уже потом понял, почему. Эта комбинация цифр — тройка и три нуля, поманила меня своим магическим очарованием.
— Хорошо, — сказал мне на это Белая Рубашка. То же самое, видимо, он бы ответил, решись я на сто лет или на год, — Лена, подготовь стандартный договор.
Я протянул паспорт Лене, единственной девушке в кабинете. Подготовка договора заняла у нее пару минут и заключалась в переносе моих ФИО и паспортных данных на стандартный бланк. Заскрипел стоящий у стены лазерный принтер, выплевывая пару листов формата А4. Его и подал мне подскочивший к принтеру услужливый и расторопный Белая Рубашка.
Договор. Один экземпляр, что странно. Сколько себя помню, любой документ, подписываемый мной, был минимум в двух экземплярах. Хотя, с другой стороны, на кой леший нужен второй? Для кого? Я ухожу, сжигая мосты с этим неприветливым по отношению ко мне веком.
— Подпишите здесь и здесь, — указал мне Белая Рубашка, и протянул гелевую ручку. Я занес ее было над первой графой «место для подписи», но пальцы задрожали. Пара простых движений — и дороги назад не будет. А я ведь даже не прочитал эту филькину грамоту.
— Подождите, — глухо, не своим голосом произнес я, — у меня один вопрос. Всего один, последний. Где я буду… все это время?
— Клиент помещается в криогенную камеру, — как по написанному, или, как попугай, проговорил Белая Рубашка, — которая в свою очередь помещается в рефрижератор — специальное хранилище…
— Ладно, понял, — довольно грубо оборвал я его. Тоже хорош — еще бы у автоответчика что-то спросил. Или у рингтона. Вздохнув и поставив два аккуратных росчерка в нужных местах, я отдал договор Белой Рубашке и получил от него картонную карточку с логотипом фирмы (снежинкой) и годом, до которого меня собираются заморозить.
— Подойдете с этим в технический отдел, второй этаж, — сказал он.
«Технический отдел» напоминал скорее медицинский кабинет, как в какой-нибудь поликлинике. Кушетка, ковер, шкаф с какими-то склянками, письменный стол, стены, белизной переплевывающие снег. Под стать обстановке были работники — мужчина и женщина в белых халатах. Типа, врач и медсестра. Я даже рефлекторно начал разуваться у входа.
— Хорошо, — одобрительно кивнул «врач», увидев меня, — ложитесь на кушетку. Ира, подготовь наркоз.
— Раздеваться нужно? — этот мой вопрос прозвучал глупо, но в целом был осмысленным. Не хотелось как-то представать в чем мать родила ни перед этой незнакомой женщиной, ни, тем более, перед далекими потомками.
— Раздеть вас успеют, — хихикнула медсестра, — когда в камеру помещать будут.
— Вашу одежду, конечно, сожгут, — обстоятельно пояснил мне «врач», — но вы не переживайте. Во-первых, она все равно не доживет до вашего пробуждения, а во-вторых, вас поместят в специальный комбинезон из сверхпрочных полимеров.
— Ладно, — я лег на кушетку и зажмурился. Так и не отучил себя бояться уколов, видимо, в силу их редкости. Как странно, на этот раз боли я не почувствовал.
Как и многого другого в течение почти тысячи лет.
Часть первая
Здесь вам не тут
Глава первая
Пробуждение произошло банально. Никакого тебе света в конце туннеля, никаких голосов «встань и иди», никаких ощущений паралича и атрофии, как бывает, я слышал, у космонавтов. Просто пробуждение, как дома, на кровати. При заморозке все реакции в организме замедляются и, потому время сна — несколько часов или тысяча лет, не имеет принципиального значения. Просто, когда настало время, моя камера разгерметизировалась, температура в ней выровнялась с температурой среды, то, в чем я был заморожен (жидкий кислород или азот, не лед же!) превратилось в пар, а организм вновь заработал. По крайней мере, так я представлял себе процесс функционирования криогенных камер, будучи знакомым с ними по паре научно-популярных передач.
Не знаю, как все происходило на самом деле, но результаты вполне отвечали моим представлениям. Очнувшись, я обнаружил себя в сравнительно небольшом (чуть побольше меня самого) сосуде цилиндрической формы. Сосуд был открыт, я мог в любой момент вылезти из него. Машинально оглядел себя — и вздохнул с облегчением. В техническом отделе не обманули. Комбинезон, дизайном напоминающий водолазные костюмы команды Кусто, действительно был на мне.
Не теряя времени, я толкнул приоткрытую створку криогенной камеры. Движение далось мне достаточно легко, по крайней мере, по меркам только что и не по своей воле проснувшегося человека. Я оказался в огромном, ярко освещенном зале, высотой несколько этажей. Правильнее, конечно, называть его складом, потому что вдоль его стен располагались полки, заставленные такими же сосудами, как и у меня. Многие из них уже были открыты, но большинство ждало своего часа. Или века. Собственно, я и сам находился на одной из полок — второй от пола.
Людей (живых и бодрствующих) не было вовсе. Не у кого было спросить, как хотя бы выйти из этого зала-склада. Правда, побродив вдоль полки, я набрел на что-то вроде платформы — металлическую прямоугольную штуку, крепившуюся к краю, причем, кажется, без всякой поддержки. Маленькими осторожными шажками перебрался я на эту платформу, и она, без прелюдий и, опять же, без внешней поддержки устремилась вниз. Нет, не камнем, как следовало ожидать по законам гравитации, а медленно, плавно, но и без скрипа, лязга и шума, этих неизменных спутников работающего лифта. Впрочем, чего я ожидал? Будущее — оно и в Африке будущее.