На самом деле молодой Горгенштейн, также, как и приснопамятный святой Михаэль считал, что потенциального противника лучше изучить как можно лучше. Ну и, в чём он не хотел признаваться даже самому себе, ему сильно хотелось впечатлить Отца Йоханна, относящегося к нему также, как к другим заурядностям.
— Так всё же, — упрямо спросил Лука, — почему иеронимцы так ненавидят тьму? Ведь в Священном Писании о ней ничего не сказано, и было бы неправильно связывать её с происками дьявола.
— А вы умеете думать, — одобрительно кивнул Шварц, — Действительно, ни в Деяниях апостолов Иеронима, ни в ранних священных текстах тьму не клеймят как дьявольское творение, эту параллель провели гораздо позже. Причина в том, что тёмные искусства покушаются на священную прерогативу Церкви: знание о потустороннем и власть над ним. Я достаточно понятно объясняю, Лукреций? — с лёгким нажимом в голосе спросил Шварц, не заставляя мальчика промолчать, но предостерегая от излишне опасных вопросов.
Но Луке не надо было ничего больше объяснять, он и так понял, о чём так красноречиво умолчал священник, давая ему шанс самому всё додумать.
Иероним Защитник дал людям шанс на вечную жизнь и сумел доказать им, что смерть не властна над людьми. Но тем, кто познал тёмные искусства, не нужно было ничего доказывать. Они и так знали, что смерть — это только переход в иную реальность, и эта реальность вполне себе доступна для познания, и даже более того, влияния. А значит, совсем не нужно было быть святым, чтобы, к примеру, возвращать мёртвых людей с того света или обеспечить себе достойное посмертие. Проще говоря, святые были одного поля ягоды с чернокнижниками, вот только сумели создать о себе гораздо лучшее впечатление.
Чем больше овладевал Лукреций магической наукой, тем больше он понимал суть тьмы внутри себя. Каждые несколько месяцев, а то и чаще, он тайком приходил к Бромелю, чтобы провести ритуал очищения, но раз за разом ритуал давался всё сложнее и приносил меньше результатов. Тьма не хотела отделяться от его души, находила любые лазейки, чтобы не сменять живой человеческий сосуд на каменную узницу. И наконец, настал тот день, через два года после того, как он впервые пришёл к епископу, когда даже после изнурительного ритуала он всё ещё не был пуст. Тьмы оказалось слишком много, чтобы её можно было полностью поглотить.
Епископ не смог ничего заметить, а Лука не стал ничего ему говорить. Теперь, когда он мог немного, но всё же колдовать, таить тьму от чужих глаз стало легче. Он уже научился пользоваться заклинаниями без тьмы, и сейчас ему просто нужно было лишь прикладывать чуть большие усилия, чтобы творить заклинания, не вкладывая в них эту часть своей силы.
О, как он многое, оказывается, терял, отказавшись от тьмы. Юноша как будто жил с завязанными глазами, а теперь повязку сняли. Ночь для Луки перестала быть пуста и безмолвна, а темнота вновь стала ласкова и дружелюбна. И мир, мир вокруг для него стал живым и заговорил, зашептал на разные голоса. Возможно, этот шёпот, шёпот мёртвых, голос потустороннего и чуждого человеку, показался бы кому-нибудь жутким и пугающим, но не Луке.
И это напомнило ему о том, кого он старался не вспоминать последние два года. Тобиас Гохр, давно почивший магистр тёмных искусств, которого он разбудил. К несчастью, он так и не смог убедить мать вернуть ему кость несчастного мёртвого мага, которую она взяла из его кармана. То ли выкинула, то ли спрятала так глубоко, что даже тщательный обыск всего дома не дал никаких результатов. Да и время прошло много — едва ли она сама знала, где эта кость. А ведь без этой части скелета Лука не мог полноценно связаться с Гохром — всё, что он получил, вернувшись на могилу магистра, это невнятный шёпот и явное ощущение недовольства того. Видимо, что-то было важное в мизинце левой руки, которую Лука когда-то отрыл по просьбе чернокнижника.
Подсказка пришла, когда он лениво листал одну из книг в библиотеке Орхана — не для учёбы, просто из любопытства. И нашёл поисковое заклинание, ищущее нужный предмет по его подобию или другой части. То, что нужно. Проблема была в том, что заклинание состояло из частей, которые изучали лишь на четвёртом курсе, а Лука только недавно перешёл на третий. И как бы не был молодой Горгенштейн прилежен и умён, самостоятельно справиться со сложными формулами заклинания он не мог.
Взгляд его бессмысленно скользил по библиотеке. Даже если он прочтёт все эти книги, едва ли это поможет самостоятельно сложить заклинание. Для этого нужно знание не только теории, но и практика, которой пока у Луки не было. Неужели придётся ждать ещё год? Нет, Гохр конечно подождёт, он и так ждал несколько сотен лет, вот только Лука не был так терпелив.
Взгляд его наткнулся на сгорбленную фигуру старшекурсника, ищущего что-то среди полок, и Лука торжествующе улыбнулся. О, Жерар Лекой! Именно тот, кто был ему нужен.
Лекой учился на четвёртом, последнем курсе начальной ступени обучения. Дальше большинство учеников заканчивали свою учёбу, и лишь немногие, только юноши, и только имеющие значительные успехи в магическом искусстве, продолжали постигать тайные знания. И Жерар, безусловно, это право получил.
Ему было шестнадцать, и он был сыном мельника. Притом всего лишь третьим, которому явно не светило получить ни мельницу, ни хоть какое-то наследство. А как горько шутил сам Жерар, говорящих котов и доверчивых людоедов встретить не так уж и легко. Поэтому он зарабатывал как мог, в том числе и делая за младшекурсников сложные задания. Правда, и брал он немало, из-за риска попасться, но зато работу свою делал на совесть.
У самого Луки было не так уж много денег — пусть его отец был гораздо богаче отца Жерара, но тратить деньги на младшего сына, которым он отчаянно гордился, он не спешил. Марк и Карл недавно поступили в Военную Академию, а сёстры София и Миранда решили буквально друг за дружкой выскочить замуж, и свободных денег в семье не было. «Тебя там всё равно кормят и одевают — ответил ему отец, когда Лука заикнулся, что неплохо бы ему получать на содержание хотя бы один золотой в месяц, — а вот твои сёстры в обносках идти под венец не могут». Так и обходился Лука несколькими грошами в кармане, которые ему тайком подсовывал Лавель из своего и так небольшого жалования священнослужителя.
Но когда Луку что-то останавливало? Поднявшись, он аккуратно подсел к Жерару и с любопытством заглянул в его книгу. За обложкой по травологии скрывалась небольшая брошюра с картинками весьма неприличного содержания. Хм, а что, люди и от этого получают удовольствие? А спина после такого не болит?
Жерар наконец заметил непрошенного гостя и отложив книгу, начал внимательно рассматривать гостя. Наконец придя к какому-то своему выводу, хмыкнул.
— Первокурсник? — Лука скорее не обиделся, благо что некоторые первокурсники были старше него, а удивился. Школа была не такая уж большая, менее сотни учеников, и то, что Жерар его не знал, было странно.
— Третий курс. Лукреций Горгенштейн.
— А-а-а, слышал, — тут же поскучнел Жерар, поняв, что с этого парня нечего ловить. Такие, как он, не обращаются за помощью, и не платят за выполнение вместо них заданий, а всё делают сами. Но мальчишка его удивил.
— Мне нужно, чтобы ты составил для меня заклинание. Не учебное, действующее.
— Какое?
Вместо того чтобы ответить, Лук сунул ему в руки книгу с обведённой формулой и списком требуемых для чар ингредиентов. Жерар задумчиво почесал нос, а затем сказал:
— Мы его не проходили. Его изучают только на второй ступени Орхана.
— Значит, не сможешь? — разочарованно спросил Лука.
— Я разве это сказал? — усмехнулся Лекой. — Формула то понятна, хотя с символьным рядом придётся попотеть. Я представления не имею, что означают некоторые из этих закорючек.
— Это руны Вальдо, — пояснил Лукреций.
— Без тебя знаю, — отмахнулся Жерар, — как и то, что их значение утеряно, а транскрипция весьма сомнительна, так что придётся, возможно, истратить много энергии, прежде чем заклинание подействует. Легче обратиться к магистру рунологии — уж он-то знает, как прочесть эти чёртовы руны.