Тациана Мудрая
Новогодний рок семьи Аржавнецких
Из россказней Михася Папени, домотканого археолога
В этом году я окончил аспирантуру, защитился и сразу оказался перед проблемой: как жить дальше. В смысле — на что питаться и одеваться. Жалованье было архискудным, стоимость покупательского саквояжа возрастала с каждой минутой, а потребности молодого холостяка… ну, вы знаете эти потребности.
Одним словом, единственное, что я смог придумать в такой ситуации, — в очередной раз наняться на мои любимые раскопки. Был самый разгар зимнего сезона, когда только полный идиот нанимает землекопов с дипломом — вот они все и разбежались по своим личным делам до весны.
Моего конкретного идиота, как оказалось, занимали проблемы полесских болот.
Лет эдак сорок назад в моей стране появилась мода: осушать болота как рассадник повальных инфекций и источник плодородной торфяной землицы, которая пропадает почем зря. Еще через тридцать лет спохватились: оказывается, болота — это еще и источник кислорода мирового значения. Восстанавливать надо всё то, что так неосторожно промелиорировали. Причем в спешном порядке.
Вот с тех пор государство и правительство одной левой осушают наше родное Полесье, другой, правой, обмокряют. А мы стоим как раз посередине — потому что вырытые техникой траншеи обнажают древние ухоронки. А это сущий археологический рай! Не только помойка, как обычно, а то, что добрые литвины жертвовали коварным обитателям болот. Утварь, одежда, посуда, инструмент, колдовские штучки и обереги… Чувствуете, как разгуляться можно? Ведь нашему брату только позволь — мы в поисках раритетов всю шкурку с земли сдерем, дорываясь до очередного культурного слоя.
А поскольку кое-кто наверху решил, что болотную грязь удобнее копать в подмороженном виде, землеройные работы продолжались и в самые холода.
Тут до наших ученых дошла весть, что в стене одной из траншей обнаружилось захоронение. Не кости, а как бы провяленные тела. Кое-кто укрылся в трясине вместе с двумя любимыми животными, лошадью и вроде как собакой. Ведь в чем вся прелесть болота — в нем окисление идет без наличия О-Два. Всё сохраняется практически целеньким.
Погодите, но ведь человеческих жертв наши предки отродясь не приносили, верно?
Ну, болото их само брало.
И вот появились мы на участке в самый канун Нового Года. Я, кстати, как техруководитель. То, что вырыли ковшом, — работа грубая, у нас в ходу саперные лопатки, совки да кисточки.
Мои парни да девки тотчас заявили, что сходу пялиться на древние копчености не намерены: сначала отметят сочельник, потом старый год проводят, а затем еще и новый встретят.
Еле их уговорил не гулять так долго, а ограничиться сегодняшней ночью.
Ну, девочки решили приготовить угощение, мальчики — смотать в село за гарэлкой. Я остался не у дел: был когда-то свой, стал начальство.
И вот в самом преддверии Нового Года я очутился один посреди обширных замерзших болот.
Ну, положим, не в первый раз. И не совсем один: напротив светил месяц — сквозь волнистые туманы, как говорится, пробирается луна. Типично пушкинская или даже байроновская.
Всё замерзло — и деревья, и трясины, и протоки.
— Что шляешься, небось за подснежниками собрался, как падчерица в сказке про двенадцать месяцев? — раздался вдруг рядом скрипучий голосок.
— Какие еще подснежники?
— Потоплые. Топью всосанные. Из-за которых ты и явился со своей выкапывательной командой. У, спасу от вас нет! Всю тутошнюю жизнь всколыхнули.
Говоривший с ненатуральным скрипом разогнулся.
Луна меняла цвета, но я четко видел, что на его худое и какое-то одеревяневшее туловище напялены темно-красная куртка с белой оторочкой, такие же штаны и рыбацкие сапоги. Голова покрыта алой с белым магеркой, лихо заломленной набок.
— Чего зыркаешь? Багник я, Дед-Мороз здешний. Весной да осенью — Дед-Трясун, а летом — Дед-Увязник.
— Далеко ли до домов, дедусь? — спросил я.
— Какого дома? — переспросил он. Нет, этот старикан явно был глуховат.
— Любого, — сказал я. — Лишь бы там тепло было и компания подходящая.
— А назад не хочешь? Тогда иди прямо, не сворачивая. Дойдешь до столба, на нем дикий зверь сидит. Поглянешься ему — пропустит, не поглянешься — судьба такая. Рок, как это ни понимай.
— А что потом?
— Сам увидишь. Эй!
Я обернулся.
— Негоже оставлять тебя без шанца. Вот, держи.
Он снова нагнулся и вытащил из-под коряги две огромных теннисных ракетки без ручек, но с хитрой системой ремешков.
— На постолы свои нацепи и завяжи покрепче. Да не катись, а переступай. Эхма, они думают — багно до дна промерзло. А шиш вам! Где я прятаться должен, спрашивается? Вот и дую изнутри на воду, чтобы до самого дна не промерзала. Провалишься — ко мне на постоянное жительство перейдешь. Тебе оно надо?
— Что это за штуковина такая?
— Болотные лыжи. Один такой, как ты, дурень хотел летом на них по аржавине пробраться, дак теперь, стало быть, они ему не нужны. Вот зимой эти штуковины в самый раз будут. Местные увидят — посмеются, что москаль-лапотник прошел: «Видно, видно: решета гоном гнали!» Ну, а тебе чего, жалко?
Некоторое время я переставлял ноги без проблем.
Холодный северный ветер пронизывал меня до костей. Раскачиваясь на нем, стонали высокие хмурые елки — вид у них был нисколько не новогодний. В просвете между быстро бегущими, как волки, облаками проглядывал месяц, обещая близкое полнолуние.
И тут…
Вдали проскакал на огромной вороной лошади всадник, за ним молча поспевал огромный, черной масти зверь. Что-то нестерпимо жуткое было в их виде — лунный свет одевал всю троицу переливчатой фосфоресценцией. Я шарахнулся в сторону…
И упал. Колени мои и локти сами отыскали топкую грязь, по счастью, довольно мелкую: в самом низу был довольно крепкий лед, на который я и оперся.
Я выпрямился, но лыж больше не нашел. Вообще-то в них нужды вроде как и не было — дорога показалась мне твердой и не скользкой, а прямо перед моими глазами в тумане плавал тот самый обещанный дом. Верхний этаж его с крышей, дымовой трубой и подобием башен плыл над туманом, точно волшебный корабль на морской волне.
Я совсем забыл о рефракции — туман действовал как обманка, создавая миражи, и дома, может статься, и вовсе не было.
По мере того, как я приближался, жилище людей или, может быть, болотных духов всё отдалялось. Я уже стал задумываться, не взять ли пока не поздно, противоположный курс…
Но тут в стороне, куда, по всей видимости, удалилось напугавшее меня трио, возвысился каменный столб. Неровная вершина четко вырисовывалась на фоне диска внезапно располневшей луны. И на этой крутой вершине я увидел как бы огромную кошачью фигуру, стоявшую неподвижно, словно статуя египетской богини из черного дерева. Дыхание, вырывавшееся из пасти зверя, в лунном сиянии отдавало зеленцой, свирепые глаза горели хищным изумрудом и ярым огненным опалом, а длиннейшие когти на передних лапах были наманикюрены. Вот таким и представлялся мне дух здешних болот!
— Куда следуешь, дерзкий путник? — рыкающим меццо-контральто спросил Великий Кот. Нет, пожалуй, Кошка. Черная пантера или вообще пардус.
— Да вот, послали меня куда подальше — и иду себе, — ответил я.
— Назови имя.
С дамами поневоле приходится быть вежливым — все они одинаковы, когда доходит до дела.
— Его — багник, — как мог любезней ответствовал я. — А моё — Михась Папеня.
— А, тот самый, которого мой набольший заарканил, — кивнуло чудище. — Скажи, разве не зачитал он тебе вслух сие предупреждение? «И заклинаю: остерегайтесь выходить на болото в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно!»
— Да нет вроде. Стиль не его.
— Но на мой счет он разве не прошелся? Что убийца я и прочее… А ты куда полез, спрашивается? Прямо мне в зубы? Теперь держись!
И зверюга лихо спрыгнула со своего насеста…