Что уж там говорить про стекло? Странность, конечно, но с ней я смирился. Удивило больше то, что каменный дом мне встретился только один раз и скажу я вам, то была деревня, так деревня. Целое село домов на двести. Впервые я там увидел и глиняную черепицу, кузницу, да и много чего ещё. Для меня это была ночь открытий. Я уже стал подумывать, что моя фантазия настолько скудна, что её хватает только на один сюжет, но нет. Она ещё не умерла, а всего лишь копила силы для новых образов.
На моей памяти был ещё момент, когда мы никуда не ехали. Только несколько ночей мне снилось, как отряд встал лагерем возле старого моста. Ну как встал? Перекрыли — будет правильней сказать. Я хоть и далёк от военного дела, но вооруженные люди, одетые в доспехи и перекрывшие мост, точно не на пикник выбрались. Блокирование моста продолжалось несколько ночей по моему условному счетчику. Сложно оценивать сколько реально времени прошло здесь, но приходилось с этим мириться. На последнюю прискакал всадник, бросил кожаный кошель Главному и тогда все засобирались вновь в дорогу, свернув это оцепление.
Уже привычно отключившись от бесконечного леса, мелькающего по обочинам слева и справа, я попытался подремать. Это сложно с открытыми глазами, но я в какой-то степени привык и поэтому очень удивился тому, что поле зрение стало перемещаться то влево, то вправо. Слишком резко, будто бы в поле зрения попало что-то интересное. Я сфокусировал зрение и удивленно замер. Шевелил бы губы я бы ещё и присвистнул. Лес неожиданно кончился, то есть он здесь ещё недавно был, но от него остались лишь одиноко стоящие пни. А через метров триста раскинулся огромный палаточный лагерь. Разноцветные шатры, знамёна, дым от горящих костров, лошади и люди… Огромное количество одетых в разнообразные доспехи людей.
— Артём, просыпайся, — вырвал меня из мира сновидений голос матери. Мир перед глазами померк, оставив после себя только яркие образы, что сохранились в голове.
— Уже встал, — бодро сказал я, поднимая своё превратившиеся в аморфное образование тело с кровати и направляя его в ванную комнату. Не люблю утро. Моя самая не любима часть дня. Приходится вставать, приводить себя в порядок после долгой ночи и тащиться в институт.
Пока я умывался, успел обдумать новое место дислокации своего отряда. Как- то за несколько месяцев пребывания с ними они стали восприниматься как свои. Это сборище разнообразного народа было очень похоже на военный лагерь Средневековья каким его представляю наши историки. Много палаток, какие-то непонятные укрепления, поднятые штандарты один другого пестрей, патрули, полностью облачённые в разнообразные доспехи. Внутри зажегся непередаваемый интерес. Я уж думал, что постоянно будет только бесконечная дорога, но теперь захотелось посмотреть, что будет дальше.
— Сынок, завтрак готов. Ты в институт не опоздаешь? — послышалось с кухни. Я задумчиво посмотрел на экран телефона, который положи на стиральную машинку. Времени было ещё предостаточно.
— Сейчас, — крикнул я, сплевывая остатки зубной пасты в раковину. Не хотелось её беспокоить.
На кухне меня уже поджидал завтрак. Мама сегодня расстаралась. Овсяная каша, блинчики с начинкой из смородины и небольшие бутерброды с колбасой ушли меньше чем за пятнадцать минут. Залив все это добро чаем, я поблагодарил маму и попытался отправился одеваться в свою комнату.
— Отец бы тобой гордился. Последний курс заканчиваешь, — сказала мама мне на выходи из кухни. Обычно она не настолько сентиментальна, но чем ближе к годовщине смерти отца, тем сильнее на неё находит.
— Ага, — только и смог выдавить я из себя, постаравшись ничем не выдать свои истинные эмоции. Не люблю, когда она вспоминает об отце. К нему у меня осталось одно лишь презрение. Не могло у меня остаться ничего больше. Он бросил нас. Так я к этому относился. Неважно, что он попал в автокатастрофу и у него есть могилка на кладбище, к которой я периодически наведываюсь. Главное, что он сел за руль пьяным и оставил маму одну с ребёнком на руках.
Это случилось семь лет назад. Наверное, тогда мой мир перевернулся. Это и заставило меня взяться за голову и заняться учебой. Тогда очень сильно захотелось что-то изменить, поэтому я начал с того на что мог повлиять. Из троечника я превратился в круглого хорошиста с проскакивающими пятерками. Успешно сдал экзамены и поступил в институт. И теперь ещё несколько месяцев и наконец-то нормальная работа, а не те мелкие подработки то тут, то там. Ещё чуть-чуть и все будет хорошо.
Захлопнув входную дверь, я насквозь прошёл свой двор, чтобы добраться до автобусной остановки. На ней уже толпилась толпа таких же, как и я. Спешащие по своими делаем люди образовали нестройную маленькую толпу, состоящую из старушек с огромными баулами, за каким-то чертом решившим отправиться в центр города; сонных студентов, мечтающие добраться побыстрее до единственного в нашем городке института; хмурых мужчин и женщин среднего возраста, направляющихся на ненавистную работу. Яркие представители спального района, ждущие маршрутный автобус, который сегодня не спешил появляться. Был бы собственный автомобиль, то не пришлось бы торчать по полчаса ежедневно на этой помнящий ещё Горбачева остановке. Захотелось послушать музыку, но наушники я забыл где-то рядом с кроватью.
— Эхх, — вздохнул я, отбрасывая притягательные мысли об машине и смотря на старые часы, доставшиеся мне от деда. Сегодня это ржавое чудо инженерной техники конкретно опаздывало, причём конкретно. Такими темпами можно было быстрее пешком дойти. Отвлёк меня от нерадостных мыслей звук с той стороны, откуда должен был подъехать автобус.
«Ну наконец-то», — мысль промелькнула и тут же испуганно юркнула в тот отдел мозга, где она образовалась. Звук, который я принял за грохот ржавого железа по недоразумению называющегося автобусом был звуком сражения, неожиданно развернувшегося вокруг меня. Я оказался в самой гуще. Видимо начальная часть сражения давно прошла, превратившаяся в отдельные свалки, где рубились ещё стоящие на ногах воины.
— Ты или это, Шиза? — растерянно пробормотал я, рассматривая острую стадию психоза, запущенного до стадии аудиовизуальных галлюцинаций, что сейчас прекрасно справлялись с истреблением друг друга.
На моих глазах воин огромным двуручным мечом на пополам разрубил своего противника, брызнула кровь… К горлу подкатил неприятный ком, а во рту появился противный привкус желчи. Я понял, что ещё несколько секунд и мой завтрак окажется на автобусной остановке, оставшейся единственным местом, которое мой разум не превратил в поле сражения. Это был единственный островок спокойствия, куда не пробралось щупальце хаоса, что окружил меня. Люди на остановке, не обращающие никакого внимания на происходивший вокруг них бой. Будто его вовсе не происходило. Хотя, наверное, они его не видели. Счастливые. Их не заберут в комнату с белыми и мягкими стенами. Как-то неожиданно все получилось. Психом я себя точно не ощущаю. Хотя так, наверное, думает каждый псих. Или же нет? В этот момент я как-никогда засомневался в своем душевном здоровье.
Пока я придавался грустным размышлениям про психушку, в которую меня непременно упрячут в скором времени. Скрывать нечто подобное долго не удастся. На поле боя произошли резкие изменения. Воины примерно в количестве двухсот стали образовывать какое-то подобие строя. Сложно считать, когда этот хаотичный строй находиться в постоянном движении и к нему примыкают все новые и новые солдаты. Все это происходило под аккомпанемент человеческих криков, звона соприкасающегося металла и приказов на непонятном ни на что известное мне не похожим языке. Что это команды я понял, потому как двигался строй после того, когда у него открывался рот, откуда вылетали непонятные звуки.
Ржание лошадей? Я внимательно осмотрел все поле, но ни одного парнокопытного так и не нашёл, но этот звук постепенно приближался. На каких- то внутренних инстинктах я медленно повернулся, чтобы тут же сделать несколько шагов назад. По бескрайнему полю мчался табун лошадей, растянувшись широкой полосой, которая сужалась к центру, превращаясь в острое копьё, направленное в центр пехотинцев. Путь всадников, что неумолимо приближались ко мне, проходил прямо через мою маленькую остановку. Именно мою! За какие-то десять минут я прикипел к этому куску бетона, отлитому ещё в СССР, если нелюбовью, то чувству очень схожему. Просто она осталась тем маленьким островком привычного мира, с которого я не сойду даже если рядом спуститься лестница к воротам Рая, а Апостол Андрей ангельским голосом попросит идти за ним. Я вцеплюсь, как клещ, вон в ту старую скамейку и оторвать меня смогут только с ней.