— Я останусь с тобой. Мясо мы достаточно навялили впрок. Хочешь воды?
— Да… Никак не могу напиться. Внутри меня что-то горит. А еще хочу ягод. Они, наверно, такие сочные... Ты обещал принести.
Гордас досадливо развел руки, показывая жестом искреннее сомнение.
— А если я их не найду, может, там и не водится ничего съестного. Не хочу надолго тебя оставлять.
Харди зашелся таким надсадным кашлем, что даже привстал с постели из елового лапника.
— Ты не можешь сидеть возле меня постоянно, я не младенец, мне не надо менять штаны и кормить из ложки. Ищи тропы через болото, тебе пригодится.
— Ты хотел сказать: «нам пригодится»!
— Пусть так... мне все равно.
— Ты рано сдаешься. Что с тобой стало? Раньше ты толкал меня в бок, стоило мне слегка загрустить.
— Я просто устал, понимаешь, я чувствую, что не справляюсь. И ведь будет только хуже. Знал бы ты, как я ненавижу этот лес, он сводит меня с ума, здесь так пусто, так тихо. Мне порой кажется, что деревья смотрят мне в спину и шепчут ехидно: «Не надейся отсюда удрать, дружок, ты уже наш, мы тебя никуда не отпустим».
Не-ет, Горд, эти забавы не для меня. Отец-то давно разобрался, что я не выдержу, оттого и не напрягал занятиями. Я не хочу драться и выгрызать себе местечко получше. Да, я люблю разделывать мясо, но мясо для запекания или варки. Я обожаю готовить еду и украшать стол. И еще пить вино и танцевать с девушками. Я привык спать в мягкой постели и ходить босиком по теплому чистому полу. И почему я, как последний дурак, должен сдохнуть на куче гнилого хвороста - это не мой выбор! Я не хочу-у-у-у!
Скрипя зубами, Харди вытянулся на лежанке и судорожно замотал головой из стороны в сторону.
— Я скоро сойду с ума, мне надоело каждый день видеть перед глазами эти бревна, они меня разда-авят…
Потрясенный откровенностью друга, Гордас пытался подобрать наиболее подходящие слова для неловкого утешения:
— Ну что ж, детские игры закончились, надо признать, прогулка слегка затянулась, но ведь мы готовились к ней годами, мы знали, что нам предстоит. Подумаешь, лес… Потом будет пустыня, а дальше снега… Скоро твоя лихорадка пройдет, и ты снова будешь бегать за водяными крысами как олень во время весеннего гона.
Харди пробовал улыбаться запекшимися губами, но его отчаяние выдавали бессмысленные, равнодушные глаза.
«Я просто устал…»
— Иди, и возьми с собой мой браслет. Даже не спорь! Я тебе верю. Ты меня не бросишь, а если и так…
— Лучше заткнись и не выводи меня!
Гордас выбрался из - под полога самодельного шатра и сделал несколько жадных глубоких вдохов, открывая рот, как рыба выброшенная волной на берег. На следующий день Гордас все же дойдет до болота, но когда вернется, не найдет напарника в шалаше, он вообще нигде больше не найдет Харди. Припасы останутся нетронуты, а в мешке с высушенными полосками мяса будет лежать еще один браслет.
— Что же ты натворил, друг… Я принес тебе ягод, хоть полгорсти, но принес. Прости, что поздно.
Глава 2. Гнев и милость богини
Маракх. Болото
Первые дни было мучительно трудно привыкать к мысли, что он остался один. Сначала Гордас искал Харди, звал его во весь голос, уже слабо надеясь на встречу. Но привлекать к себе внимания не хотелось. Порой возникало жуткое ощущение, что лес враждебен и те образы, что сводили с ума напарника, теперь готовы взяться и за него самого.
Спасение виделось лишь в одном – отключить эмоции и существовать наподобие дикого зверя: добывать еду, следить за костром, хорошенько заметать следы на ночь.
По глубокому убеждению Гордаса, ошибка Харди заключалась в том, что он часто сравнивал городскую жизнь с унылым лесным обитанием, признавая полную нелепость проверок на Маракхе. Неверный подход! Надо забыть о прежних развлечениях и удобствах, как будто это был лишь красивый сон, и только теперь настало время пробуждения.
Настоящая жизнь началась именно сейчас, и в ней хватало своих сюрпризов и удивительных находок. Гордас сам поражался, насколько он стал внимательней и собранней. Мог в течение часа наблюдать за букашкой, ползущей по сосновой коре, долгое время бездумно вглядываться в речные струи.
Это получалось настолько естественно и легко, будто все прежнее существование в особняке или тренировочном лагере служило лишь прелюдией к нынешним будням. Даже образ любимой женщины померк на фоне розовеющего восхода Антарес.
Соня казалось далекой и отчужденной, уже не приходила во снах, не терзала воображение. Дни и ночи, тайком проведенные с ней, вспоминались теперь через пелену холодного утреннего тумана. Может, ничего и не было между ними? А если и было, то разве могло длиться вечно, когда здесь ожидал древний противник, ощетинившийся всеми сосновыми иглами, - недремлющий Маракх. Надо признать - достойный противник.
Однажды, изучая лес, Гордас наткнулся на два скелета крупных самцов оленей. Уже выбеленные дождями, обглоданные мелким зверьем, остовы были намертво сцеплены межу собой ветвистыми рогами. Не трудно догадаться о причине смерти благородных животных.
Сражаясь за самку в период весеннего гона, олени крепко соединились костяными отростками и после не смогли разомкнуть эту связь. Оба зверя были сильны и смелы, никто не хотел сдаваться и позорно прятаться в чаще, а все решила досадная случайность.
Соперникам пришлось долгое время держаться вместе, насколько это было возможно, и умерли они от нападения хищников или от голода. А самка досталась более удачливому и, возможно, более осторожному конкуренту. Присев на корточки возле еще целых широколобых черепов, Гордас впервые задумался об отце, как о возможном препятствии на пути к Соне.
А имеет ли он, Гордас, право на жену своего отца? Лоут милостиво разрешил насладиться ее обществом, но после возвращения с Маракха захлопнет дверь перед носом. Еще одна из традиций Марионы. Взрослые сыновья солдат почти не общаются с родителями и живут каждый своим домом.
Будучи еще мальчиком, Гордас пытался расспрашивать Лоута о родственниках, но получал короткие четкие ответы. Старшее поколение Шалок обустроилось на благоуханном острове западнее побережья и не нуждается в обществе потомков. По мнению отца, таких объяснений должно было хватить, но как-то раз Гордас захотел убежать из дому, чтобы повидать деда.
И сейчас в лесу на Маракхе, спустя много лет, Гордас заново переживал то чувство беспомощности и одиночества, охватившее его на пустом берегу. У мальчика не было лодки, а управлять летмобилем он пока не умел.
Ну, так потом, когда в руках прибавилось силы, а ум постиг все тонкости пилотирования… почему же Гордас не вспомнил о своей мечте встретиться с близкими людьми. Почему оставил надежду разыскать отца своего отца, взять его за руку и поговорить? Возможно, тот был бы рад внуку.
На Маракхе все почему-то видится иначе. Отчетливо ясно в своей суровой простоте. Воспоминания нападают толпой и хватают за глотку, выворачивают суставы, заставляя кататься по жирной траве и выть от бессилия.
Тот вечер, когда отец насильно уложил Соню в постель у него на глазах, а Гордас сбежал горевать в сад. Как он мог тогда оставить ее?! Нужно было бороться.
Соня не хотела заниматься любовью, отец это понимал и продолжал настаивать назло ему, а вдруг сейчас дома он снова ее заставляет, и приходиться подчиняться… Гордас так далеко и ничего не может исправить. Как это больно!
В ярости он раскидал ногами оленьи кости перед собой, а потом, хрустя шейными позвонками под тяжелой подошвой ботинок, принялся растаскивать в сторону и сами грузные черепа. Несколько сильных ударов и пара отростков на рогах обломились, освободив наконец своих безмолвных хозяев из общего плена.
«Только так, через боль, через ненависть и борьбу можно получить свое – то, к чему рвется сердце, к чему тянется душа. Я буду сражаться честно, Лоут, но уже не уступлю тебе ни в чем, если она выберет меня. Моя мия, моя мейла, моя единственная женщина… Но сначала я должен доказать, что достоин ее, сначала я должен выжить и вернуться домой. Вернее, мне придется построить свой дом, потому что в прежнем мне уже нет места».