– Я не буду это брать, – разочарованно протянул третий блатной покупатель.
Я не мог поверить в нашу удачу (думаю, и папа тоже) – нам достался, пусть повреждённый, но хороший, покрытый блестящий мебельным лаком румынский гарнитур! Ну, дальше, правда, начались обычные мучения: сначала надо было прождать несколько часов, прежде чем в магазине нашёлся человек, который замазал ту царапину какой-то тягучей дрянью, и составили акт, что мой папа к состоянию гарнитура претензий не имеет (при этом папа дико нервничал, раз пять бегал к директору магазина – видно, боялся, что ему под каким-нибудь предлогом не продадут повреждённый товар), потом ещё часа четыре мы ждали мебельную машину. Здесь была разница по сравнению с холодильником – оказывается, в случае мебели магазин обязан был гарантировать доставку крупногабаритных вещей. Но! Машина у магазина была одна, хоть это и был роскошный мебельный фургон. И пока она обслужила всех блатных и вчерашних, наступил вечер. Может, нам снова повезло, и команда мебельного фургона к концу дня не нажралась водки до упаду, или просто сжалилась над убогим советским инженером и его малолетним сынком. В общем, к шести часам вечера потрясённая мама увидела гарнитур стоящим у нас в комнате. Папа не подвёл, не обманул. Слава советским магазинам, иногда снисходительно относящимся к нашим нуждам!
Никогда ещё в жизни я не ел более вкусной куриной лапши, приготовленной мамой, не будь её, я мог бы, наверное, съесть что-нибудь и из гарнитура – я голодал целый день, но это было для пользы дела, для семейного счастья…
Вообще, самым важным моим отличием от всех остальных одноклассников было то, что я никогда, ни одного дня не ходил в детский сад. А они все ходили! И с малых лет прекрасно впитали в себя основы палочной дисциплины, поэтому в школе были уже легко управляемы – не надо было тратить каких-то сверхусилий на дальнейшее оболванивание и формирование в них послушности. А мои папа-мама по каким-то непонятным соображениям решили меня в детский сад не отдавать, а отдать на руки малограмотным и забитым дедушке-бабушке. И произошло чудо! Благодаря этому, во мне хоть мало-мальски сформировались ощущения вольницы, самостоятельности и свободы. Бегай, куда захочешь. Обедай, когда проголодаешься. Читай, что захочешь. Думай, о чём угодно. Удивительно. Может, маме-папе не хватало денег на детский сад (ведь за него надо было платить!), может, совершенно случайно им показалось, что дома мне будет спокойней, но вот не ходил я в детский сад, и всё тут!
Правда, за это в нашем замечательном совке я расплачивался всю жизнь. Начать с того, что мои замечательные одноклассники сразу сообразили про моё уродство и не преминули отыграться на нём по полной. Как, этот идиот не знает, что нельзя доверять воспитателю, что надо прикидываться, что всё, чему учат, это всё х…ня полная? Слушайте, да он всё принимает за чистую монету! Он спешит что-то узнать из этих б…ских учебников и думает, что там записана какая-то правда? Они презирали меня за то, что я был слишком правильным, и совершенно искренно. Они-то уже знали, что кругом – ложь!
Как можно было что-то серьёзно учить про великую революцию, про стройки коммунизма, про целину, если сегодня тебя фотографируют с Людмилой Фёдоровной под портретом дедушки Хрущёва, висящим над грифельной доской, а через месяц та же Людмила Фёдоровна боится повторить все те добрые слова, которые она говорила про этого пердуна перед фотографированием. Если тебе раздают учебник правописания, в котором на самом видном месте пропись «Сталинград – самый красивый город на Волге», и тебя тут же училка предупреждает, что эта строчка ошибочная, потому что ещё несколько месяцев назад этот ср…ный город переименовали в Волгоград, поскольку Сталин оказался очень нехорошим человеком. Тебя приводят в первом классе в школьную столовую и говорят, что это предмет гордости, потому что никогда прежде в школе не то что столовых, а даже буфетов не было. И больше шести часов уроков подряд все ходили страшно голодными, потому что негде было даже кусочек хлеба куснуть, а теперь зато государство заботится о школьниках. Но через год любимая Людмила Фёдоровна перед очередным обедом заводит всех в класс и в атмосфере строжайшей тайны нам, второклассникам, объясняет: в стране, к сожалению, не хватает хлеба, и поэтому, хоть на столе и стоит полное блюдо кусочков чёрного, но каждый из нас должен брать не больше двух за обед, а то хлеба на всех не хватит. Все потрясены, а я не понимаю ничего, потому что дома у меня лежит хлеб, и мама никого не ограничивает, сколько от него отрезать. А тут что-то непонятное!
Когда вечером я встречаю Тузовых, мы идём втроём в кромешной темноте по Ленинской Слободе, и ветер весело треплет приклеенные к стендам газеты с одним и тем же сообщением о новой победе советской науки – только что запустили в космос Николаева и Поповича. Групповой полёт! Витя Тузов, которому всего девять лет, приближается к одному из стендов и зло срывает газетное полотнище:
– И ты что, серьёзно думаешь, что у нас скоро будет построен этот ср…ный коммунизм? И всё будет бесплатно, и жратвы будет вдоволь, и у всех будет машина?
Младший Вова подхихикивает:
– Да, б…дь, никогда этого не будет! Этого просто быть не может! Как можно этой х…не верить?
Конечно, они наверняка повторяли слышанные домашние разговоры, но я был смущён изрядно. Людмила Фёдоровна так заманчиво и столько раз расписывала нам эти удивительные вещи, так сладко и приятно… Я не могу понять, но мне в этот момент тоже начинает не вериться. Ну как же так! Ну, ведь взрослые так серьёзно нам всё это рассказывают. Такие обещания! И… враньё?
Вскоре я узнаю о потрясающей вещи, к которой приговорён каждый парень нашего класса. Как-то на перемене мой друг Сашка Поликарпов подскакивает возбуждённым и говорит:
– Слушай! А ты знаешь, что Ленка Тополева даёт себя полапать и даже делает вид, что ничего не происходит?!
Я обалдело выговариваю:
– А что это такое? Я никогда не делал.
Сашка смотрит на меня как на дебила и снисходительно отвечает:
– Ты чего, не знаешь? Это когда ты протягиваешь руку и щупаешь у девчонки её п…ду – это же интересно!
Про п…ду я уже кое-что знаю – на даче хромой Володя Новичков однажды, сделав сальное лицо, начал меня пытать: «А ты знаешь, что у всех девчонок есть одно тайное место? А ты знаешь, что оно на букву П? А ты знаешь что-нибудь про эту пещеру? Это на самом деле пиписка, только у нас она, сам знаешь, какая, а у них она другая – такая дырка. И вовсе это не пещера, а п…да между ног, и из неё у них рождаются дети, когда их туда еб…т!» В то лето эта информация так меня озадачила, что, когда вскоре на дачу приехала моя двоюродная сестра Катя, я, проснувшись утром, предложил ей показать друг другу пиписки. «Давай ты сначала покажи», – предложила Катя. Я не заставил себя упрашивать и гордо выставил свой писюн из-под одеяла: «А теперь ты». И Катя, действительно, показала мне маленькую узкую щель между ног! Сказать, что я был потрясён, ничего не сказать. Оказывается, болтун Вовка не соврал!
И вот теперь Сашка Поликарпов предлагает мне зримо и воочию осязать этот странный орган у Ленки Соболевой. Я несколько смущён и блею что-то невнятное: «А когда? А как это? Да и где эта Ленка Соболева?» – на что Сашка говорит нетерпеливо:
– Да вон она стоит у окна, нас ждёт – я ей сказал, что мы подойдём. Ты просто о чём-то заговори, а сам протяни как бы между делом руку и пощупай у неё под платьем!
Мы подходим, заговариваем о какой-то чепухе, и сначала Сашка делает выпад рукой, а потом, осмелев, и я. От быстроты и краткости соприкосновения я ничего не чувствую, кроме плотности тела. Ленка же даже не прерывает разговор, только несколько странно улыбается и краснеет. Признаться, меня страшно заёб…ет двусмысленность ситуации, и становится даже как-то стыдно и неловко. Я сразу теряю к этому интерес.
Зато в моих одноклассников словно вселяется дьявол. Лапанье одноклассниц становится повальным и тотальным. Только Люськи Власовой, круглой пятёрочницы, живущей в моём же подъезде, это не касается. Она остервенело отбивается портфелем, кричит во всё горло: «Дурак!» – и из-за этого лапать её противно и неинтересно. Да и что взять с круглой отличницы! Другие же одноклассницы просто превращаются в каких-то мартышек. От назойливых рук они со смехом уворачиваются, подпрыгивают или сами дёргают мальчишек за их пиписки. Эта игра продолжается непрерывно: мы идём из класса в класс, с этажа на этаж, растянувшись вереницей, а парням это только и надо.