Точка отчёта, что прямо сейчас начинала двести десятой год, представлялась мне особым заключением истории, что длилась четыреста двенадцать дней краснолунного года, и началом какой-то новой, совершенно иной. А сама Красная Луна была окошком, узким глазком, сквозь который боги оценивали Квертинд, решая, какие ещё потрясения и изменения послать его жителям. Увы, предсказать это было невозможно.
Бордовый диск наполовину выглянул из-за Галиофских утёсов, едва пробивая алым свечением густой ночной туман. Я усмехнулась своему сравнению. Если боги и смотрели сейчас на меня сквозь кровавую дыру в ночном небе, то Кроуниц точно затруднял их видимость. Я полюбила этот город туманов, разных фонарей и диковинных легенд, такой же чужой для Квертинда, как и я сама, но всё же являющийся его частью. И он отвечал мне взаимностью.
Одинокая свеча дрожала пламенем в моих руках, отдавая дань памяти погибшим. Не только Иверийских правителей, как обычно это принято у квертиндцев, но и всех, кого я потеряла к своей девятнадцатой Красной Луне. И хоть эта была только вторая Красная Луна, которую я видела в своей жизни, у меня была уже личная, грустная, но всё же необходимая традиция.
Иверийская корона, что удерживали семеро богов статуи, казалось, не отражала, а впитывала багряный лунный свет, поглощая льющуюся с неба благодать.
Я думала об отце, который так и не увидел меня студенткой академии. Я думала о матери, которая оставила мне такое странное наследство и погибла ради своей идеи. Я думала об узниках из Кедровок, которые навсегда застыли тенями в моём сердце. И, конечно, я думала о Каасе.
Тусклые свечные огоньки вспыхнули вокруг, выдавая обитателей академии. Студентов с каникул вернулось ещё совсем мало, поэтому зелёных жилетов было не больше десятка. Небольшая группа образовалась с другой стороны статуи – подальше от меня. Они тихо перешёптывались, зажигая свечи от пламени уже горящих и сверля меня взглядами.
На площадь высыпали рудвики под предводительством Эльки Павс. Плотный воздух наполнился плавающими в тумане огоньками, высокими и низкими, крупными и мелкими. И все они стекались туда, где не было Юны Горст. На площади перед академией собралось уже много людей и рудвиков, но я стояла одна под прицелом краснолунного света и горького презрения.
В толпе я заметила магистра Калькут: её освещённый крохотным пламенем подбородок выглядел зловеще. Даже она сторонилась меня, подчёркивая то, что мне нет места на празднике памяти в честь правителей, которых убила моя мать. Я сжала свой тиаль, надеясь, что этот крохотный жест верноподданства докажет местным квертиндцам мою непричастность. Кажется, сделала только хуже – некоторые студенты брезгливо сморщились.
Ректор Аддисад стояла в воротах входа, не двигаясь ни к одной из сторон. Вряд ли она хотела подчеркнуть свой нейтралитет – взгляд её был блуждающим и рассеянным. За лето мы виделись редко, но я успела заметить, что поездка в столицу сильно изменила ректора – она стала задумчивой, подавленной и какой-то обречённой: как будто в сильной женщине погас её лазурный огонёк. Даже сейчас она отрешённо вглядывалась в пламя своей свечи, словно могла увидеть там свою судьбу.
Я тоже перевела взгляд на свой огонёк, пытаясь раствориться в нём мыслями, чтобы не видеть окружающего осуждения. Оно было несправедливо и очень обидно. Воск стекал тяжёлыми каплями, источал сладкий медовый аромат. Пламя свечи горело ровно, но вдруг дрогнуло, когда в него вторгся ещё не зажжённый фитиль. Я улыбнулась.
– Загадала желание? – Джермонд поднял горящую свечу и взглянул на Красную Луну, что уже вскарабкалась по ночному куполу и висела над нашими макушками.
На площади стало тише, и поднятые к небесам головы студентов развернулись в нашу сторону. Мы с моим ментором привлекали внимание даже больше краснобокой виновницы торжества. Как будто именно ради нас собрались все присутствующие. К счастью, теперь это волновало меня гораздо меньше. Люди стали просто фоном, красивой живой декорацией, огоньками свечей, что мелькали в алеющем тумане вокруг статуи семи богов. Тишина, необычный свет и мерцание огня придавали ощущение таинства, тихого праздника. И теперь, когда ментор был рядом, я даже почувствовала, как меня заполняет торжественная радость. Багряное свечение отразилась в зрачках Джера, облепило его щёки. На удивление, гладкие и тщательно выбритые.
– Никак не могу выбрать, – призналась я, довольная тем, что больше не одна. – Оказалось, что я мечтаю слишком о многом.
О том, что под Красной Луной принято загадывать желания, я узнала совсем недавно. В середине лета, когда мне только минуло восемнадцать, на нашем краю земли выдалась удивительная ночь с крупной, хоть и обыкновенно белой луной. Тогда мне удалось впервые взорвать настоящий фонтан из комьев свежей почвы с помощью магии Ревда, и я без сил валялась в летней траве, щурясь от непривычно яркого лунного света.
Плато на вулкане вызывало неприятные воспоминания, но мой ментор настоял, чтобы мы туда вернулись и продолжили тренировки. То же место он выбрал не из сентиментальности, просто на Сомнидракотуле пока не встречались икша, и там нам совсем никто не мог помешать.
Когда же я, лёжа под освещённым ночным небом, уже начала предаваться грусти и печали, Джер улёгся рядом и рассказал мне о прошлом Квертинде. О том, что раньше первый день года не был днём памяти, а, скорее, днём беспамятства. До смерти Мирасполя и Лауны люди предпочитали забывать в эту ночь обо всём плохом – веселились, держались за руки, смеялись, напивались и загадывали желания, которые непременно исполнялись впоследствии. По крайней мере, квертиндцы в это верили – так же, как верили в своих богов.
– В прошлом году ты совершенно конкретно знала, чего хочешь больше всего, – заметил Джер, прерывая мои воспоминания. – Появилось что-то важнее этого?
– Не совсем, – я пожала плечами и оглянулась, убеждаясь, что нас никто не слышит. – Юна Горст теперь символ проклятия. Страшная дочь убийцы Иверийцев. Мне ужасно не нравится эта роль. Вот и разрываюсь между мечтой снова стать всеобщей любимицей и желанием безнаказанно перерезать всех во славу Толмунда.
– Что побеждает? – усмехнулся ментор.
– Пока первое, – улыбнулась я ему в ответ. – Но это только начало списка. Оказалось, что воевать с судьбой куда проще, чем со своими прихотями.
– В отличие от судьбы, прихотям проигрывать бывает приятно, – Джер приветственно кивнул ректору Аддисад, которая заметила его на площади.
– Ты ведь не благословил меня сейчас на кровавую бойную? – уточнила я, поправляя кинжал.
– В отличие от них, – он слегка кивнул на настороженную толпу, – я знаю, что ты не способна на это. Даже при учёте моего благословения.
– Других идей по восстановлению репутации пока нет, – вздохнула я, осматривая студентов. – Боюсь представить, как я буду справляться с ними весь следующий год.
С приближением начала учёбы это беспокоило меня всё больше. Совсем скоро академия заполнится людьми, которые будут прожигать во мне дыру своей ненавистью. И хорошо бы, если бы это ограничивалось только косыми взглядами и молчаливой неприязнью. Увы, я слишком хорошо изучила местные нравы, чтобы понимать очевидную вещь: спокойно учиться мне не дадут.
– Завоевать любовь толпы порой проще, чем любовь отдельного человека, – Джер слегка наклонил свечу и пламя дрогнуло. – Достаточно управлять их воображением. У тебя получится, Юна. И ты даже удивишься, как это легко.
– Я помню первый урок ментора, – торопливо перебила я. – Нужно дать им то, чего они желают больше всего. Но вряд ли я смогу воскресить их любимых королей. Кажется, на меньшее эти квертиндцы не согласны.
Получить всеобщее одобрение мне могло бы помочь только краснолунное чудо, если бы именно это я загадала в волшебную ночь. Но пожелать можно было что-то одно, и я тяжело вздохнула от трудности выбора. Перед глазами встал Карнеум и почему-то фарфоровая фигурка в руках госпожи Томсон. Чего больше всего желала я? Вот бы получить ответ и на этот вопрос у своего ментора. Я осторожно взяла его за руку, надеясь, что туман послужит хорошим прикрытием. К сожалению, ошиблась, потому что заинтересованные взгляды вернулись. От растерянности я попыталась одёрнуть ладонь.