А дальше включились механизмы самосохранения, давно выработанные у чиновничьего сословия, и которые из поколения в поколение только совершенствовались. Буквально на третий день после почти высочайшего визита на имя Лхудхара пришло письмо из комитета внутренних расследований. В нем сообщалось, что дисциплинарная комиссия, решением которой я был уволен со службы, допустила ошибку — не учла послужной список и характеристику следователя УБОМПа Антона Вячеславовича Лисового.
Документы эти явно по недосмотру мелкого клерка (несомненно, уже строго наказанного!) не были приобщены к делу. А потому, в общем-то, и произошла накладка. Но теперь члены комиссии докопались до правды, со всеми необходимыми сведениями ознакомились и пересмотрели свое решение. Следователь Лисовой восстанавливался на службе с небольшим наказанием в виде выговора, который тут же, впрочем, снимался, как компенсация за якобы ошибку системы.
В общем, через три дня после отъезда Шувалова, без всякого его вмешательства я снова числился следователем, а на четвертый уже переводился в Серебряную Секцию полноценным агентом, а не консультантом. Кроме того, в определенных кругах я еще и обрел репутацию человека, которому дорогу переходить ни в коем случае не стоило. Во избежание, так сказать — с такими-то покровителями!
Должность консультанта, изначально создававшаяся под меня, потеряла смысл. Но она была согласована в столице, то есть требовала замещения, иначе непорядок выйдет — ставка есть, а человека нет. Не знаю, как в других странах такие вопросы решают, а у нас, в империи, уже сложилась определенная практика. Человека найти куда проще, чем ставку выбить и через все процессы бюрократического согласования протащить.
В итоге консультантом в Секцию оформили Кэйтлин. Трех зайцев одним выстрелом убили: и вакансию заполнили, и человека потенциально опасного под присмотром оставили, а заодно и собственными средствами к существованию его, точнее, ее обеспечили. А то ведь тяжело попаданцам с трудоустройством.
Собственно, именно поэтому она и участвовала в совещании, которое собрала Шар’Амалайя. Синекура там или нет, но раз уж получает жалование, то и обязанности на нее распространяются. Впрочем, девушка нисколько против этого не возражала, напротив, с энтузиазмом погрузилась в новую для себя сферу. А поскольку в службе она мало что понимала, ей особенно хорошо удавалось задавать вопросы. Как сейчас.
— Почему полиция Керчи хочет привлечь Секцию к делу о самоубийствах?
Годрох едва начал выводить на интерактивный экран данные, полученные от крымских коллег, и пока там были только фотографии восьми жертв — девушек, различными способами решивших уйти из жизни. Все, как одна, молодые, симпатичные, но, в общем-то, ничем особенно не примечательные.
— Потому что за подобными случаями очень часто стоит запретная магия, — с бесконечным терпением пояснила Амалайя, после чего, видя, что у Кэйтлин уже заготовлен новый вопрос, жестом велела ей помолчать. — Но полиция и этих-то не сразу в одну серию увязала. Годро, закончи уже с общей картиной.
— Пару минут, госпожа, — отозвался тот.
Орк был подключен к интерактивной доске и мог усилием мысли выводить на нее всю доступную информацию. А так как в Секции он, кроме прочих занятий, выполнял задачи штатного аналитика, все необходимое он уже прочел. И теперь занимался тем, что выдавал для нас общую картину преступления.
Точнее, целых восьми преступлений. Которые, это Амалайя совершенно верно заметила, в серию связали далеко не сразу. Точнее сказать, произошло это несколько дней назад, на восьмом самоубийстве, и то лишь потому, что в Керчи погибла дочка мэра другого крымского города — Феодосии. А до того дела всех «самоубийц» тихо убирались на полку с надписью: «Нет состава преступления».
Вообще, чем больше я смотрел на доску, где появлялись все новые и новые данные, тем больше видел, что никакие это не самоубийства. Восемь девушек, похожих друг на друга, как двоюродные сестры, но с разными обстоятельствами ухода из жизни. На первый взгляд никакого сходства в их делах не было, кроме типовой внешности, однако сами способы суицида настораживали.
Первая прыгнула с балкона гостиничного номера, вторая вышла на оживленную автостраду в час пик, третья перерезала себе вены, четвертая утопилась в море, пятая повесилась, шестая выпила яд, седьмая застрелилась в оружейном магазине, а восьмая, та самая дочка мэра, намешала такое количество алкоголя и таблеток, что не выдержало даже молодое сердце.
Очевидно же, да? Ни одного повтора! Так, словно все девушки принадлежали к некому тайному клубу, где разыгрывали способы проститься с жизнью, делая каждый из них уникальным.
— Разные способы самоубийства как показатель связи между преступлениями? — вскинула брови на мое замечание Шар’Амалайя. — Интересное наблюдение. Не факт, что верное, но… Гордо, пометь на доске, будь добр.
— Еще ни у одной из них не было причин травиться или прыгать с балкона, — дополнил орк, делая пометку. — Ни несчастной любви, ни неприятностей на службе или, например, пристрастия к наркотикам. Просто жили люди, а потом решили умереть.
Тоже уместное замечание. Всегда есть мотив, даже для самоубийства. Просто так никто не сводит счеты с жизнью. Тем более, молодые девчонки. К тому же приезжие.
— Да, керченских среди них нет, — подтвердил орк, выводя под каждой фотографией на доске место жительства. — Кто-то из Малороссии, кто-то живет в Крыму, но из другого города. Эта вот, с Екатеринодара — к родне на неделю в гости приехала. Цели приезда у всех разные: от отдыха до служебной командировки.
— Может, перестанем уже называть эти случаи самоубийствами? — предложил я коллегам. — Тут явно прослеживается умысел и чья-то воля. Схожая внешность, одинаковый возраст плюс-минус пара лет, не местные…
— Согласна! — поддержала меня Кэйтлин. — Это убийства. Кто-то доводил их до самоубийства.
Все остальные молча кивнули и продолжили наблюдать за тем, как Годрох заканчивает формировать данные на доске. На это у него ушла примерно минута.
— Итак, что у нас есть? — на правах старшей начала обсуждение Шар’Амалайя. Восемь смертей, произошедших за четыре месяца. Примерно по одной раз в две недели, поправь меня Годро, если я ошибаюсь.
— Примерно, — подтвердил тот и расположил карточки девушек на возникшей временной шкале.
— У последних жертв имеется остаточный магический фон, — продолжила эльфка. — Правда, «тест на магию» делали только шестой, седьмой и восьмой, да и то лишь после того, как обнаружили остаточные эманации у дочки мэра. По остальным убитым мы ситуацией не владеем, их тела уже захоронены в родных городах, даже если мы захотим проводить эксгумацию, времени это займет порядком. Пока я предлагаю принять как факт, что фон имеется у каждой. Потом, когда коллеги на местах пришлют отчеты, уточним.
Все закивали, и я тоже. Правда, думал не о пяти эксгумациях, а о том, как нам «повезло», что своей последней жертвой убийца выбрал дочь мэра Феодосии. Если бы не этот его просчет, мы могли бы нескоро узнать о том, что творится в этом маленьком приморском городке. А так…
Я представил, как это было. Убитый горем отец приезжает на опознание в керченский морг. Видит свою дочь на стальном прозекторском столе, выслушивает версию о самоубийстве, после чего начинает орать. Сообщает, что «Анна была хорошей девочкой!», «никогда не пила» и «уж тем более, не стала бы травить себя таблетками». В общем, он не верит, ищет виноватого, а так как возможностей у него чуточку больше, чем у всех остальных убитых горем родителей вместе взятых, то требует, чтобы тело его дочери исследовали на магию. И ее следы обнаруживаются.
Дальше все проще. Кому-то из местных полицейских (ага, вот его фамилия, следователь Филиппов) приходит в голову, что дочь мэра Феодосии и еще одна девушка в морге внешне очень похожи. Решая проверить догадку, он заставляет эксперта провести тест и с этой жертвой «несчастного случая», вскоре получив подтверждение — есть магия. Шестую ему уже подсказывают проверить[МСВ1] , а потом вступают в силу алгоритмы, вбитые в каждого нормального следака — он ищет подобное. Он ищет и, естественно, находит.