Староста Опорафий заранее позаботился, чтобы избу Защитника приготовили для нового жильца, но перед этим самолично пришёл к Кире и, стоя у калитки, тихо надоумил сходить и взять в память об отце любую вещь. Оказалось, он давно знал, что охотница никакой не приёмыш, а родная дочка Каррона, но из уважения к Защитнику хранил его тайну свято.
Снаружи на цепи мёл хвостом Волчок, радостно поскуливая. Кира подошла и погладила пса по мохнатой голове.
– Что дружище? – Пёс понуро опустил лобастую голову.
С тех пор как умер Каррон, Волчок то принимался выть, то днями лежал, не двигаясь, и никого к себе не подпускал. Извести его деревенские не решались, чтобы не прогневить дух Защитника, но отпускать побаивались – совсем лютый стал. Кормили его Кира и Микор по очереди, да ещё иногда сам староста Опорафий – старика пёс уважал.
У крыльца Кира помедлила, набираясь смелости. Она не заходила внутрь с тех пор, как обнаружила тело отца. Стоя на пороге вспомнила, как впервые, робея, вошла в эту горницу. Ей тогда было восемь. Отец посадил её на колени и рассказал сказку о далёком Стольном Граде, княжеском дворце и Ордене Защитников, где прошло его детство.
Кира прошла дальше. Провела рукой по вощёному столу. Вдохнула грудью насыщенный знакомыми запахами воздух. Села на лавку и разревелась. Но слёзы быстро высохли, как, впрочем, и всегда. Охотница стала осматриваться, размышляя, чтобы взять такое, что особенно дорого сердцу. На глаза попалась книга, которую по вечерам читал Каррон. Небольшая, но толстая. В потёртой кожаной обложке, подписанной рунами. Она и теперь стояла на полке, на прежнем месте.
Кира подошла, благоговейно взяла книгу в руки и осторожно, с почтением, положила на стол. Расстегнула застёжки кожаного переплёта и открыла где-то посередине. Пожелтевшие страницы были усеяны ровными строчками. Ни одного знака и ни одной закорючки Кира не могла разобрать. Отец учил её драться, охотится, выживать в лесу, примечать важное, грамотно таиться, сливаясь с тенями. Учил и азбуке – у неё дома была целая полка со сказками. Но рассказать про руны, которыми написана эта книга, наотрез отказался.
«Не надобно тебе это знание, – говорил он, – лишь девичий ум смущать».
Охотница закрыла загадочную книгу и, погладив шероховатую обложку, аккуратно поставила обратно. В конце концов, это – книга Защитников. Вдруг неправильно будет забрать её себе? Она обернулась вновь, осматривая горницу.
На стене в ножнах висел охотничий нож. Кира взяла его, подбросила в руке и сделала пару заученных движений. Пожалуй, то что нужно. Резная костяная рукоять, отполированная за годы рукой отца. Добротная сталь. Такого не найти ни у кого в деревне. Нож верой и правдой служил Защитнику, пускай теперь и ей послужит: и как нож, и как добрая память. Она сунула клинок обратно в ножны, приладила к поясу и улыбнулась, представив, как мать в очередной раз закатит глаза, узнав об этой её выходке.
ГЛАВА 2
1.
– Еду-у-т! Едут!
Загодя высланных гонцов опередила стайка вездесущих мальчишек. Они бежали по улице, разнося весть.
Деревенские высыпали из изб, собираясь на площади у старого дуба. Все как один надели лучшие одежды из белёного льна. У девушек на шее разноцветьем играли бусы, а вышивка на сарафанах сверкала бисером. Парни похвалялись удалью, балагурили, шутили и заигрывали с девками. Те хихикали, особенно бойкие острили в ответ. Приезд нового Защитника – чем не повод для праздника?
Но радовались далеко не все. Старшее поколение, всматриваясь в околицу, вполголоса делилось тревожными мыслями.
Наконец, у горизонта заклубилась пыль, а, спустя несколько мгновений, показался маленький отряд.
Староста Опорафий махнул рукой, и вперёд вынесли традиционный каравай. Защитник, входя в свои владения, должен был преломить хлеб, что означало доброго гостя в доме, прибывшего с миром. Позже он должен будет принести клятву, обещая верой и правдой защищать вверенную ему землю и людей. По древнему обычаю клятва эта скреплялась кровью избранной невинной девы – Девы-клятвы.
Каравай на белом, расшитом петухами, рушнике держала в руках Апраксия, мать Глафиры. Сама Глафира, белокожая, ладная, с длинной тёмной косищей толщиной в руку – первая красавица в Золотых Орешках, была бледна и, вопреки обыкновению, не шутила вместе со всеми. Приструнив острый язычок, скромно стояла рядом с матерью, потупив взор. И лишь изредка чёрные очи сверкали, когда она украдкой поглядывала на дорогу из-под белой кисеи, прикрывавшей лицо. Глафира накануне шепнула подружкам, что удостоилась великой чести, и теперь те бросали на счастливицу завистливые взгляды, но ей всё равно было до жути страшно. Защитник – это не в ночь Киаланы-заступницы с любимым миловаться. Мать сказывала, если удастся понести сразу, да родить Защитнику сына, она и вся семья не будут горя знать, а сама она Глашка, возможно, даже переедет в столицу. На столицу взглянуть страсть как хотелось, потому Глафира старательно гнала прочь страхи и дурные мысли.
Наконец, трое всадников на статных породистых лошадях въехали в деревню. Не останавливаясь, во весь опор пролетели Большую улицу и осадили лошадей, обдав пылью Апраксию вместе со злосчастным караваем.
– Ой, не нравится мне это, – прошептала Анасташа, крепче сжав руку Киры. – Не так Каррон в деревню прибыл, совсем не так! Был один. Коня вёл в поводу. Поздоровался с людьми честь по чести, – она покосилась на задрожавшую, как осиновый лист на ветру, Глафиру.
Всадник во главе кавалькады выглядел внушительно, если не сказать больше. Он был наделен той самой мужской красотой, которой отличались Защитники. Высоко поднятая голова, холодный взгляд, в котором безошибочно угадывалась сильная воля и привычка повелевать. Глаза смотрели поверх голов чуть презрительно. Одет был богато. Дорожный кафтан, расшитый бисером и подрубленный собольим мехом, на ногах сапоги тонкой выделки, на поясе – украшенные каменьями ножны. К вычурному седлу, под стать дорогущей сбруе, был приторочен свёрнутый кольцами кнут, кои часто бывают у знатных сартогов. Да и буланый под ним просто загляденье, ушами прядёт и бьёт копытом, будто и не отмахал стольких вёрст.
Сам статен, широкоплеч, да иных -то Защитников и отродясь не водилось. Ещё никто не встречал косого или сутулого. На вид – уже не юн, зим эдак тридцать-тридцать пять. Из-под шапки виднелись короткие, светлые как пшеничный колос, волосы. Ни бороды, ни усов он не носил, но щеки и подбородок покрывала короткая щетина.
Пришелец молча окинул народ холодными глазами и, вздохнув, презрительно скривился.
Вперёд шагнул Опорафий и, низко поклонившись, произнёс:
– Приветствуем тебя в Золотых Орешках, Пасита Защитник.
Пришелец брезгливо хмыкнул и заговорил:
– Черви, не знаете, как следует встречать своего господина?
По толпе прокатился гул. Удивлённо вскинув брови, Опорафий пожевал губами, обернулся, обвёл потяжелевшим взглядом народ. Затем слегка развёл руками, как бы говоря: «Новая метла по-новому метёт» и, по-стариковски крякнув, тяжело опустился на колени, подавая остальным пример.
Кира заметила, как один из сопровождавших Защитника, сунул другому монету.
Народ зароптал, мужики хмурились и переглядывались. Не привык тутошний люд гнуть спину перед пришлыми.
Пасита испустил тяжёлый демонстративный вздох:
– Вижу, вас многому придётся учить.
Он спрыгнул с коня, бросив поводья одному из слуг, и направился к толпе, оттолкнув в сторону оказавшуюся на пути Апраксию, отчего та едва не уронила каравай. Следом цепными псами верхом двинулись хмурые сопроводители. По виду – чистые разбойники. Под колючим взглядом нового Защитника жители медленно опускались на колени, пачкая праздничные одежды в пыли. С лиц сбежали улыбки, и на площади воцарилась гробовая тишина.
– Ох, быть беде! – Прошептала Анасташа, усердно потянув Киру вниз.
Охотница, нехотя, поддалась, исподтишка зыркнув на Микора. Упрямец продолжал стоять, гордо вздёрнув подбородок – теперь уже один из всех. Пасита осмотрел склонившую головы толпу. Заметил бунтаря: