На блеклых фотографиях Кунгельв, в советское время Маркс, казался декорациями к старому фильму. Рекламные брошюрки не питали особых надежд в собственной эффективности. Должно быть, Иван, старший менеджер по продажам ("К вашим услугам" было написано на его визитках) прихватил эти брошюры в числе прочего мусора из рук промоутера или на вокзале, да так, не прочитав, и бросил в урну.
Меня же они таинственным образом привлекли. Мама тогда ещё была жива, хоть и болела, поэтому о переезде я даже не помышлял. Но всё же... всё же. От туманного озера с одинокими рыбацкими лодками я не мог отвести глаз. Рамки фотографий пропустили меня под собой, словно гостеприимно распахнутые ворота. Там хвойный лес, что струйками дыма просачивается сквозь город и собирается в плотную тучу за его окраиной, старинная часовая башня - уцелевшие цифры на её циферблате можно сосчитать по пальцам одной руки, - и дом, в котором я сейчас живу. Слова дежурные и старомодные, но когда я приехал сюда в первый раз, я понял, что всё это на самом деле имеет место быть в Марксе. Это и правда "рай для тех, кто ищет отдыха" и "самое большое скопление памятников архитектуры на площади в двадцать квадратных километров".
Эти брошюрки валялись у меня на столе до двадцать восьмого января две тысячи седьмого года, когда не стало мамы. Глядя на них после всего произошедшего, я подумал, что это, наверное, идеальное место, чтобы обо всём подумать. Я оборвал все возможные связи в родном городе, распродал имущество и с парой чемоданов и старым отцовским рюкзаком сел на поезд до Питера - чтобы пересесть оттуда на выборгский экспресс, а потом, не покидая даже здания вокзала, ещё дальше.
Может ли быть, что нынешняя ситуация является прямым развитием туманных образов и мыслей, что преследовали меня тогда? Или ещё раньше - в детстве? Невропатия... диагноз звучал холодно, как забытый в морозильнике нож, и он успешно справился с отсечением от меня некоей части. Не скажу, что она была важной, ведь последующие тридцать лет я мог без неё обходиться. В школе меня звали колченогим табуретом, или просто колченожкой. Не знаю доподлинно, откуда взялось это прозвище (точнее, уже не помню), но сейчас я думаю, что оно очень мне подходило. Колченожка всю жизнь прожил с родителями, которых ненавидел лютой ненавистью. Колченожка работает только в ночные смены, в его послужном списке должность охранника на автопарковке (хотя Колченожка вряд ли смог бы задержать и шестилетнего нарушителя), да уборщика в суперсовременном офисном центре - сомнительный карьерный рост, зато симпатичный синий комбинезон. Колченожка никогда не знал женщины - просто потому, что какие-то винтики в голове работали не так, как должны.
И, наконец, уно гранде финале - Колченожка думает, что у него получилось бы написать КНИГУ! Но конечно, за всю свою жизнь не пишет и строчки - ни одной.
Как развивалась моя жизнь потом, наверное, не слишком-то интересно. Я устроился здесь на работу, такую же унизительную, как и прежде. За деньги, вырученные от продажи квартиры в родном городе, крайне удачно приобрёл эту халупу на третьем этаже здания, бывшего прежде доходным домом купца Семёнова (если будете в наших краях, обязательно прочтите табличку на углу здания). О ремонте речи не шло: даже на то, чтобы перевесить вешалку, требуется разрешение минстроя и органов по надзору за культурными сооружениями. Здесь, в маленьких туристических городках, мы не покланяемся Евроремонту. Здесь мы живём как придатки к чему-то старинному и уважаемому, словно еноты, занявшие покинутую медвежью берлогу.
Если взглянуть на проблему с этой стороны, находится самое простое объяснение: дому надоела моя помойка и он решил лишить меня прогулок на свежем воздухе.
Логично звучит, правда?
Первые недели моего пребывания здесь я бродил по городу, как по голове огретый. Он совсем небольшой. Всего четыре поперечных улицы и семь продольных. Восемь переулков. Останки каменной стены, что больше ничего не ограждает, но служит почти истёршейся, но ещё видимой чертой, границей, за которой начинается лес, перемежающийся болотами, мир дикий и необузданный, наполненный порождениями легенд и человеческой фантазии, как в фильме М.Найта Шьямалана. Лес сейчас обнаглел, суёт длинные свои конечности всюду. А вот люди остались теми же. Видели бы вы лица этих дремучих старух!
За останками каменной стены до сих пор нет ни одного здания, кроме автозаправки, да магазина, что закрывается в 21:00.
Официальная дата основания города - 1694, времена наивысшего расцвета Выборгской крепости, тогда ещё принадлежащей шведам. Это был перевалочный пункт на речушке Звоновка, вдоль которой в Европу шли торговые караваны; здесь же действовала паромная переправа. Мне кажется, для местных купцов это что-то сродни семейному супермаркету на выезде из любого крупного города, где ворчливая жена могла прикупить для своего забывчивого мужа оставшуюся на прикроватном столике ортопедическую подушку, а себе - книжку в дорогу или орешков кешью. С тех времён сохранилась разве что пара строений, с которых я убираю птичий помёт особенно тщательно - не из-за их исторической значимости, а из-за неровной каменной кладки, что за столетия стряхнула с себя всю штукатурку. Речушка также давно пересохла, но на западной окраине города до сих пор заметен овраг. Когда ложится снег, местные детишки катаются там на санках, а три года назад один малыш, разогнавшись до хороших скоростей, сломал себе шею. Осталось только озеро, задумчивый водоём, неожиданно огромный, выдыхающий к вечеру облака комаров. Оно удивительно красиво в закатных лучах и сейчас играет одну из значимых ролей в деле привлечения туристов.
До этого здесь, похоже, были поселения карельских племён. Костей никто не находил, но многие верят, что если взять лопату и капнуть поглубже, можно собрать себе из черепков посудный набор в стиле "ретро".
После того, как БОЛЬШОЙ БРАТ с замком на острове перешёл в ведение Российской империи, городок захирел. Российские деньги и хваткие градостроители добрались сюда только в девятнадцатом веке, да и то, кажется, от скуки. Нашли руины да могилы... ну, и потрясающей красоты природу, которая на человеческих костях цветёт и пахнет дважды, нет, трижды против прежнего. Городок реанимировали, заселили, имея целью основать здесь санаторий, куда бородатые писатели, меланхоличные учёные да общественные деятели, уставшие от общественности, будут приезжать, чтобы отдохнуть душой и телом. Многие оставались здесь до конца: гуляя по улицам в первый раз, я поразился количеству памятных табличек, посвящённых давно позабытым знаменитостям.
В финский, как и советский периоды здесь ничего не менялось. Кунгельв словно вычеркнули из всех анналов, стёрли из всех возможных списков, вымарав в том числе из очереди на технический прогресс. Большое счастье - нет, на самом деле! - что сюда провели электричество.