- Я приду за тобой, когда будет нужно. У тебя камень власти.
И я вместе с ребенком полетела в черную бездну, из моего рассеченного живота лилась кровь. На этом моменте я всегда просыпаюсь.
Врач задумчиво молчал.
-А вот этот мужчина, вы не видели его лица?
- Нет, - Тала покачала головой.
- А когда он целовал ребенка?
Тала задумалась, вспоминая.
- Да, он снял маску, но я видела только волосы и лоб. Красивые густые волнистые темно-русые волосы. Высокий чистый лоб. А глаза карие. Нет, темно-темно синие.
- А сколько ему лет?
Тала пожала плечами.
- Ну, примерно.
- Лет тридцать - тридцать пять.
- Вы можете вспомнить овал лица, нос, губы?
- Нет. Если сон повторится, я попробую разглядеть. Но мне бы очень не хотелось, чтобы он повторялся. Каждый последующий раз я вижу его словно впервые, мне так же страшно и больно.
- Завтра мы с вами встретимся, и вы расскажите, что видели ночью.
Талу на ночь поместили в отдельную палату. Сон опять повторился. Ощущения были те же, но Тала увидела профиль мужчины - на одно мгновение он повернулся к ней: широкие прямоугольные скулы, прямой нос и жесткий подбородок, кажется, с ямочкой.
Утром Тала попросила выписать ее домой. Сергей Павлович поддержал ее просьбу, но с условием, что она каждый день или хотя бы через день будет приходить к нему на кафедру для обмена информацией.
За неделю до предположительного срока родов Сергей Павлович сказал Тале:
- Признаюсь, я в тупике. Переворошил массу литературы, но ничего похожего не нашел. А давайте подумаем вот над чем. Вы запомнили этот сон с момента, когда вам было страшно. А может, есть все же начало. Я имею в виду, как вы попали в это помещение. Может, если вам это не сложно, вы постараетесь вспомнить, что снится перед известной нам сценой.
Три дня Тала вспоминала, но безрезультатно, а на четвертый день начались схватки, и машина скорой помощи увезла ее в роддом.
Родовые схватки длились уже сутки. Тала обессилила настолько, что уже не кричала, а мычала, когда вновь начинались боли. Когда родовая деятельность начала затихать, врачи, опасаясь за жизнь ребенка, предложили сделать кесарево сечение. Тала была согласна на все, лишь бы поскорее кончилась эта пытка.
Она очнулась в палате. Было темно, наверное, ночь. В коридоре слышались голоса и звук едущей тележки. Тала очень хотела пить, она напряглась в ожидании, но тележка проехала мимо ее палаты. Тогда Тала приподнялась на постели и как могла громко позвала:
- Кто-нибудь, пожалуйста, зайдите ко мне! Я очень хочу пить!
Вошла медсестра, смочила Тале губы ватным тампоном.
- Как ребенок? - спросила Тала.
- Все в порядке, мамаша, мальчик, четыре двести. Утром покажут его вам.
Тала вновь заснула. И вот теперь она увидела начало своего сна. Она идет по весенней улице, подъезжает какая-то машина, Тала нагибается к ней (наверное, ее о чем-то спросили из этой машины), ее втаскивают вовнутрь и везут через незнакомый город. Она хочет вырваться, но ей заклеивают рот пластырем и крепко держат за руки. Тала видит мелькание улиц и домов в ветровом стекле. Улицы почти без деревьев, какие-то пыльно-грязные, дома одно-двухэтажные, старые, в общем, Запендрянск какой-то. Машина выехала на окраину города. Там стоял дом, двухэтажный частный дом, какой-то широкий, "разлапистый" подумала во сне Тала. Шофер и трое мужчин вполне современного вида - в темных плащах под пояс и широкополых темных шляпах - ввели Талу в этот дом. Из большого холла лестницы вели вверх и вниз. Сначала Талу провели наверх, сняли со рта пластырь, но ни на один ее вопрос никто не отвечал. В комнате, куда ее привели, стояла большая овальная ванна, по-видимому, вделанная в пол стационарно. Она была наполнена водой с обильной пеной. Мужчины вышли, ничего так и не сказав. Тала сняла с себя одежду и погрузилась в теплую приятную воду. Она с удовольствием лежала в этой ароматной пене, не думая, что будет дальше. А дальше вода стала остывать, Тала вышла из ванной, вытерлась большим махровым полотенцем, и тут вошел старший монах - Тала его узнала. Он молча забрал у нее полотенце, повесил ей на шею медальон в форме рога или когтя и повел за руку вниз в холл, и еще ниже, в то помещение, которое Тале уже снилось. Тала увидела монахов, ей стало стыдно своей наготы, но они не обращали на нее внимания. Старший монах подвел ее к ложу и, надавив рукой на плечо, сначала усадил, а потом заставил лечь на него. И все это в полной тишине.
Тала открыла глаза, потому что кто-то хлопал ее по щекам. Это была медсестра.
- Вот, мамочка, познакомьтесь со своим сыном, - она положила к Тале на кровать тугой сверточек.
Тала смотрела на младенца: его крепкие щечки нависли над платочком, повязанным на головке, пухленькие губки были полуоткрыты, а глаза смотрели на Талу серьезно и осмысленно.
- У него на попке красное родимое пятно, - сказала медсестра, - но это не страшно: и не видно, и отметина.
Тала вернулась домой с ребенком. Мальчик был спокойный, почти не плакал, хорошо ел. Тала назвала его Богданом. Страшные сны ей больше не снились, и она была счастлива.
Через год после рождения сына Тала вышла на работу. В их бригаде появился новый сотрудник, Белов Ярослав. С первого взгляда между ним и Талой возникла симпатия. Через три месяца Ярослав переехал к Тале, а еще через полгода они поженились, и Ярослав усыновил Богдана. В тридцать лет Тала родила девочек-двойняшек Вику и Владу. Роды прошли легко и быстро. Тала была еще в декретном отпуске с малышками, когда Ярославу предложили работу в Якутске.