легкомысленно ее игнорировала, не видя угрозы в пустой болтовне, но, когда однажды на
прогулке она осмелилась поделиться своими мыслями с Эдит, пожалела о своей
беспечности — чокнутая нянька имела на детеныша влияние.
Меня тоже многое в Марте не устраивало, начиная от ее устаревших взглядов и
заканчивая привычкой шипеть на провинившуюся Эдит ядовитой змеей.
— Подумай, дорогая, может, стоит попросить господина Йегера заменить ее чем-
нибудь более… соответствующим твоему статусу? Эта крыса… — ласково вещала она, проигнорировав мое утробное ворчание. Угрозы во мне она не видела напрасно. Может, я
и сидела на поводке, но намордника на мне не было, зато были острые зубы и длинные
когти.
— Но мне нравится Пушистик. — Эдит протянула ко мне руку. — Пушистик, ко
мне.
Я, не раздумывая, подбежала к ней и проворно забралась по подолу платья и
зимнему пальто под сдавленное оханье няньки, устроившись у детеныша на руках.
— Она хорошая, — сказала девочка, и, подтверждая ее слова, я замурлыкала, подставляя ушастую голову под ладонь.
Марта поджала губы, она считала меня какой угодно, но не хорошей.
— И все же девушке твоего положения стоит подобрать что-то соответствующее. С
этим отродьем пусть играют деревенские дети. Может, она больная. Или бешеная. Дикая
ведь тварь, никто не знает, что у нее на уме.
— Отродьем? — удивилась Эдит. — Но Пушистик не отродье, Пушистик — тарса, мне так папа сказал.
Я беззвучно оскалилась, исподлобья следя за нянькой. Напрасно я ее так долго
терпела, нужно было давно пожаловаться волку, пусть бы он сам разбирался со своей
работницей, невзлюбившей такой бесценный подарок его дочери, как я.
Я мечтала сделать так, чтобы нянька пожалела о своих словах. Не потому, что они
меня задели, но потому, что их услышала Эдит, та самая Эдит, которая становилась все
больше своей, родной, со всеми ее детскими глупостями, неумением быть нежной, слишком крепкими объятиями и бормотанием во сне. С недоеденными завтраками, которые закономерно оказывались в моей миске, стоящей рядом с ее стулом, с дурацкими
кукольными чаепитиями, чепчиками и бантами. С разделенным на двоих печеньем, потому что «ну чего ты так смотришь, на». С ее будущим, в котором мне уже хотелось
иметь свое место.
И это неповоротливая, нерасторопная, глупая женщина…
Мимо нас прошел странный тощий парень в старой потрепанной куртке с
плешивым меховым воротом. Поравнявшись с Мартой, он на мгновение навалился на нее
и тут же отшатнулся, ускорив шаг.
Нянька не стала ругаться, только сдавленно охнула, схватившись рукой за бок.
От ударившего в нос запаха крови на холке непроизвольно шерсть встала дыбом.
— Марта? — встревоженно позвала девочка, прижимая меня к себе крепче. —
Марта?
Нянька осела на дорогу, Эдит застыла над ней, беспомощно оглядываясь. Звать на
помощь было некого, даже странный человек успел добраться до поворота, и теперь его
скрывала высокая стена из занесенных снегом кустов.
— Бежать, — тихо выдохнула я, прихватив зубами ворот пальто девочки и дернув
его несколько раз. — Слышишь меня? Мы должны бежать отсюда.
Это был серьезный риск, я не представляла, как детеныш отреагирует на то, что я
умею разговаривать, но молчать и дальше не могла — нам нужно было убираться как
можно скорее.
— Но Марта… — Эдит никак на меня не отреагировала, не в силах справляться с
двумя потрясениями одновременно.
— Выберемся из парка, найдем помощь, — пообещала я и еще раз прихватила
зубами ворот ее пальто. — Ну же, малышка, здесь опасно.
Эдит сделала первый неуверенный шаг назад, отступив от обмякшей няньки, когда
в начале дорожки показались три подозрительные фигуры.
Она тоже их заметила, на бледном детском личике промелькнуло облегчение, она
бросилась к ним, но замерла, как на стену наткнувшись на мое рычание.
— В другую сторону. К ним нельзя!
— Но почему? Помощь…
— Живо, мелкая. Не спрашивай, беги!
Она успела пробежать несколько метров, когда и в другом конце дороги показались
люди.
— В кусты! — велела я.
Эдит подчинилась без раздумий, оставив свою шапку болтаться на какой-то ветке, чуть не задушив себя шарфом и заработав длинную царапину на щеке.
Утопая по колено в снегу, она неловко бежала вперед, тяжело и загнанно дыша.
— Брось меня, будет легче. Я их задержу.
— Нет! — дрожащим голосом выдохнула она.
— Послушай, я смогу выиграть тебе немного времени, — попыталась достучаться
я до здравого смысла Эдит, но в итоге оказалась лишь крепче прижата к ее груди.
Если бы она доверяла мне чуточку больше, мы бы обе спаслись, а эти сволочи, что
так самоуверенно зажимали беспомощного ребенка со всех сторон, обзавелись бы
серьезными ожогами, расцарапанными рожами и еще долго залечивали следы от моих
укусов.
Но Эдит в меня совсем не верила, считала слабой и беспомощной и отчаянно
прижимала к себе, даже когда один из этих отморозков попытался меня забрать.
Мне удалось извернуться и цапнуть его за пальцы. Мужик выругался, отдернул
прокушенную руку, а здоровой ударил, целился в меня, но попал в девочку. Та отлетела
назад, ударилась о дерево, медленно осела в снег и сжалась, продолжая прижимать меня к
себе. Все, что мне оставалось, это рычать, хрипеть от дикой злобы, скалиться и сверкать
глазами, огрызаясь на любую протянутую к Эдит руку.
— Бешеная тварь, — выругался покусанный.
— Хватит. У нас нет времени, забираем девчонку вместе с этой. Потом решим, что
с ней делать.
Эдит подняли за шиворот, стараясь не размахивать руками в опасной близости от
меня.
У самого входа в парк, полностью перекрывая ворота, стояла черная карета, в
которую нас и затолкали.
Эдит не плакала, не смотрела на похитителя, забравшегося в карету вместе с нами, только тихо и упрямо сказала:
— Папа меня спасет.
— Спасет, конечно, — неприятно ощерился мужик. — Для того ты нам и нужна, избалованная дрянь.
Эдит съежилась, и я вновь оскалилась.
Если бы только она меня отпустила…
Мы ехали долго. Запах центральных чистых улиц сменился смрадом бедных
кварталов, потом потянуло водой и рыбой — мы выехали к причалу или к старым
складам, что стояли неподалеку. Точнее понять не удавалось, в моем распоряжении были
лишь запахи.
К складам, убедилась я, когда нас высадили рядом с домиком сторожа, затолкали
внутрь, вынудили спуститься в подвал, да там и заперли.
— Дилетанты, — с облегчением выдохнула я.
В подвале имелось одно окошко под самым потолком. Небольшое, в него едва ли
пролез бы мужчина, но ребенок и я — запросто.
— Пушистик…
— Анха.
— Что?
— Зовут меня, говорю, Анха, а не Пушистик. Так что запомни и не смей реветь.
Мы отсюда выберемся.
— Папа нас спасет, — поддакнула она.
— Вот еще, нас спасу я. Смирись.
Получив свободу, первым делом я осмотрелась. Убедившись, что стол, подпиравший стенку, табурет, валявшийся ножками вверх, и небольшая тумбочка —
вполне себе крепкие и способны послужить на наше благо, я несколько минут просидела
под дверью, прислушиваясь к шуму снаружи.
Слышно было плохо, и это успокаивало.
Раз я едва могу различить, что происходит там, значит, они совсем не слышат того, что происходит тут.
— А ты разговариваешь, — запоздало поразилась Эдит.
— И это не единственный мой талант, — фыркнула я, нервно расчесывая бок.
Меня тревожило не наше незавидное положение и не преступники, засевшие
наверху, мне предстояло раскрыть перед детенышем еще один свой секрет, самый
главный, и это пугало.
Довериться кому-то настолько… ненадежному.
Не было у меня уверенности, что Эдит способна хранить секреты от своего отца, но