– Насколько мне известно, помещение не используется с 1800 года, когда там ставили «Гамлета». Если, конечно, вы там не играете домашние спектакли. – Рейф покачал головой. – Очень много молодых дворян захвачено идеей любительского театра. И не будучи энтузиастом драматического искусства, вы могли бы привлечь одного из них, чтобы поставить спектакль.
– Да я и в театре-то не был с год, – возразил Рейф. – А возможно, все три или четыре года.
Его брат помрачнел.
– В таком случае вам надо кого-нибудь найти.
Его взгляд под этими прямыми бровями был очень властным и убедительным. У Рейфа возникло ощущение, что вот сейчас он вскочит со стула и начнет расчленять отдельное издание «Короля Лира» соответственно числу персонажей и ролей.
– Но почему?
– Потому что, если у вас нет готовой труппы, нам нужен кто-нибудь, способный ее создать.
– Но зачем мне ставить пьесу? И почему здесь? Я готов поддержать ваше начинание в Лондоне и согласен заранее с вашим выбором. Какой смысл в том, чтобы поставить спектакль здесь?
Гейб молчал.
– Я жду объяснений, – сказал Рейф, вставая и пересекая комнату, чтобы налить себе еще виски. Похоже, нынешний день не станет продуктивным, а потому можно превратить его в праздник.
Возле его плеча возник Гейб.
– Одного стакана вполне достаточно, чтобы отпраздновать знакомство с единокровным братом.
Рейф поставил графин на место, так и не наполнив стакана.
– Как быстро забываются радости семейной жизни, – заметил он. – А теперь, может, объясните, что все это значит? Что это за дело с постановкой пьесы?
– У меня есть дочь, – сказал Гейб отрывисто.
– Что?
– Незаконнорожденная, – пояснил тот. – Яблоко от яблони недалеко падает.
Эти слова он произнес без улыбки. Точнее, просто растянул губы.
– У меня, значит, есть племянница, – сказал Рейф самому себе, сознавая, что глупо ухмыляется. – Она очень хорошая актриса?
– Упаси Боже! Нет! – воскликнул Гейб. – Ей всего два месяца.
Рейф получал удовольствие от этого разговора. Он облокотился о низкий буфет и скрестил руки на груди. Точно такое же удовлетворение он испытывал в тех редких случаях, когда Питер проявлял чувства, несовместимые с герцогским достоинством.
– А я-то вообразил, что обрел респектабельного брата-теолога. Не стоит ли мне проверить ваши ноги на предмет выявления раздвоенного копыта?
– Мать моей дочери – актриса.
Значит, не леди. Рейф протрезвел и попытался облечь вопрос в деликатную форму, но тем не менее он произвел на него впечатление удара тупым холодным оружием.
– Считается, что брак приближает смерть, но иногда ведь его можно счесть приемлемым? Нет?
– Она мне отказала. Несколько раз.
– Это странно, – заметил Рейф.
Его опыт говорил, что женщины нередко используют беременность как таран, пробивающий в упорстве партнера брешь, делающую брак доступным. И это относилось ко всем женщинам, независимо от того, были они леди или нет.
– Лоретта считает, что муж будет помехой в ее карьере актрисы, – сказал Гейб, и губы его сжались, образовав прямую линию.
– Она позволяет вам согревать ее в постели, но не желает надевать кольцо? Может быть, она совершенно и неизлечимо безумна?
– Не безумна, а молода.
– Насколько молода?
Губы Гейба сжались еще сильнее.
– Я считал, что ей по крайней мере двадцать три, но оказывается, всего девятнадцать.
– И какого черта вы это делаете? Чтобы вырвать ее из-под опеки родителя?
– Вовсе нет. Ее отцом был богатый горожанин, оставивший ей состояние. Ее вырастила тетка, но, когда Лоретте исполнилось восемнадцать и она получила право распоряжаться своими деньгами, она поселилась отдельно.
– В Кембридже?
– В Лондоне. У нее страсть к сценическому искусству.
Похоже, его брат пал жертвой дамы без моральных устоев и не склонной заводить семью.