Когда девочка увидела как лезвие разрезает белую шею козленка, она попыталась закричать, но звук не слетел с ее губ. Ей захотелось бежать, но казалось, что ноги вросли в землю. Она прикрыла лицо руками, всхлипывая и желая позвать своего отца.
Когда, в конце концов, она снова открыла глаза, кровь уже струилась по земле. Она стекала по краям неглубокой серебряной чаши. Голоса мужчин слились в ее ушах в рычащий гул, когда она смотрела как они бросали обезглавленную тушу в очаг.
Теперь вонь паленого мяса тяжело повисла в воздухе.
С улюлюканием мужчина в козлиной маске сорвал с себя плащ. Под ним было голое, очень белое тело, блестевшее от пота, хотя ночь была прохладной. На его груди мерцал серебряный амулет, испещренный старинными и непонятными символами. Он раздвинул ноги алтаря, затем сильным движением вошел в него. С пронзительным воплем другой мужчина упал на вторую женщину, прижимая ее к земле, в то время, как остальные сорвали с себя плащи и стали танцевать вокруг очага.
Она увидела своего отца, ее собственного отца, глубоко погрузившего руки в священную кровь. Пока он танцевал с остальными, кровь стекала по его пальцам…
Клер проснулась от крика.
Затаив дыхание, покрытая ледяным потом, она съежилась в простынях. Трясущейся рукой она нащупала выключатель на лампе около кровати. Ее света не хватало, и она поднялась, чтобы включить остальные светильники, до тех пор, пока свет не залил маленькую комнату. Руки ее по-прежнему не обрели твердость, когда она достала из пачки сигарету и зажгла спичку.
Сидя на краю кровати, она молча курила.
Почему этот сон вернулся снова теперь?
Ее врач сказал бы, что это ответная реакция на недавнее замужество ее матери – подсознательно она чувствовала предательство по отношению к отцу.
Это чушь.
Клер выпустила струю дыма. Ее мать прожила вдовой больше двенадцати лет. Любая здравомыслящая, любящая дочь хотела бы счастья своей матери. Любящей дочерью она и была. Относительно здравомыслия она не была столь уверена.
Она вспомнила, когда впервые увидела этот сон. Клер тогда было шесть лет и она проснулась в кровати от крика. Точно также, как сегодня. Но тогда ее родители вбежали в комнату, чтобы взять ее на руки и успокоить. Даже вошел ее брат, Блэйр, с округлившимися глазами и причитая. Мать Клер унесла его, в то время, как отец остался с ней, убаюкивая ее спокойным, тихим голосом, убеждая, что это был всего лишь сон, дурной сон, который она вскоре забудет.
И она забыла его на долгое время. Потом он стал приходить к ней, ухмыляющийся убийца, когда она испытывала напряжение, усталость или слабость.
Она затушила сигарету и сдавила пальцами глаза. Ну что же, сейчас она испытывала напряжение. До ее персональной выставки осталось меньше недели и несмотря на то, что она лично отобрала каждую скульптуру для показа, ее переполняли сомнения.
Возможно, причиной этому служила восторженная реакция критики два года назад, во время ее дебюта. Теперь, когда она наслаждалась успехом, можно было потерять многое. И она знала, что отобранные работы были ее лучшими. Если они будут признаны посредственными, то значит и она как художник – посредственность.
Может ли быть более ненавистное определение?
Она решила, что лучше занять свои мысли чем-нибудь более конкретным, поэтому она поднялась и открыла шторы. Как раз всходило солнце, окрашивая улицы и тротуары центра Манхэттэна в розовый цвет. Открыв настежь окно, она содрогнулась от холода весеннего утра.
Было почти совсем тихо. В расстоянии нескольких домов она слышала шум помойного грузовика, завершавшего свой объезд. Рядом с пересечением улиц Кэнэл и Грин она заметила мешочницу, толкавшую тележку со всеми своими мирскими пожитками. Скрип колес отдавался гулким эхом.
В пекарне напротив, тремя этажами ниже, горел свет. До Клер долетели слабые звуки «Риголетто» и приятный дрожжевой запах выпекаемого хлеба. Мимо прогромыхало такси со стучащими клапанами. Затем вновь наступила тишина. Казалось, что она одна в городе.
«Этого ли ей хотелось? – задумалась она. – Быть одной, найти какую-нибудь нору и зарыться в одиночество?» Временами Клер чувствовала себя совершенно отрезанной от окружающего мира, и вместе с тем она не могла найти себе места.
Не в этом ли причина ее неудачного замужества? Она любила Роба, но никогда не чувствовала связи с ним. Когда все закончилось, она расстроилась, но большой горечи не почувствовала.