Мы выдохлись, умираем от голода, а время года суровое. Вы что же, не можете оказать должный прием христианам?
— У христиан не бывает такой поклажи, — крикнула хозяйка замка, указывая пальцем на чудовищный трофей Гонне. — Так что поезжайте своей дорогой, Беро д'Апшье, или, что еще лучше, возвращайтесь, откуда приехали. Правда, на этом пути нечего уже грабить и жечь!
— Да, мало что осталось, — подтвердил Беро. — И это весь ваш прием, госпожа Катрин? Еще совсем недавно ваш супруг принимал нас намного лучше.
— Ваш сегодняшний визит доказывает, что он был не прав. Уезжайте, Монсальви не открывает ворот, когда сеньора нет дома. И вы это отлично знали, в противном случае вас не было бы здесь, не так ли?
Хитрый огонек вспыхнул в глазах Беро.
— Конечно же, мы это знаем. За вашими стенами больше нет никого, кроме монахов, стариков и детей. Вам нужны мужчины, и я предлагаю вам свое покровительство.
Вокруг Катрин поднялся сильный ропот. Народ Монсальви, до сих пор молча и внимательно следивший за разговором, начал показывать зубы. Насмешливый голос кумушки бросил со стены:
— Посмотрись в зеркало, Беро! Уж не принимаешь ли ты себя за юнца? У нас еще остались мужчины получше и половчее тебя! А твое покровительство…
Продолжение этой фразы в устах Гоберты вызвало улыбку у Катрин и рев восторга у ее окружения, разразившегося разными шутками и ругательствами, которые аббат тщетно старался прекратить. Люди Монсальви ненавидели волка Жеводана еще больше, чем боялись его, а вид отрезанной головы, кровь из которой стекала на ноги лошади Гонне, усиливала их ярость. Сжимались кулаки, и уже несколько камней полетело в сторону четверых неподвижных всадников. А один из камней, брошенный чьей-то уверенной рукой, попал в стальной шлем Жана, изрыгнувшего проклятие. Старый Беро поднялся на стременах и в бешеной злой» выдал истинные причины своего нашествия.
— И все-таки я войду к вам, вы, орущие свиньи, и перережу вас всех в вашем свинарнике. Я хочу этот город, и я его получу, как получу тебя, бургундская шлюха! А когда этот напыщенный осел Арно вернется из своих военных прогулок, он найдет ворота запертыми, а свою жену — в моей кровати! Если только она мне еще будет нужна после того как пройдется по рукам моих людей! Ты спрашивала, что мне здесь нужно, Катрин? Я тебе отвечу: сначала твое золото, а потом ты сама!
Одним движением мадам де Монсальви восстановила тишину в возмущенно роптавшей толпе. Казалось, что оскорбления мародера ее не достигли.
— Мое золото, говоришь ты? Какое золото?
— Ладно, моя красавица, не строй из себя невинность! Большой неосторожностью был тот ваш праздник по случаю крестин твоей дочери Изабеллы. Конечно, великолепно было принять старую королеву и коннетабля, но в то же время это позволило всем оценить богатство твоего замка и всего, что в нем находится. Ах! Восхитительное зрелище все эти ваши ковры, шелковое белье, большие буфеты, забитые золотой и серебряной посудой! Ей-богу, я хочу свою долю.
— По какому праву?
— По праву сильнейшего, черт возьми! Если бы ты знала мою башню в Апшье, то поняла бы, что мне необходимо обновить, обстановку. Но особенно мне нужна кровать, большая пуховая кровать, мягкая, теплая и с прелестной блондинкой, чтобы меня согревать. Что же касается моих людей, то они удовольствуются этими кудахтающими курами, которые тебя окружают…
Жителям Монсальви этого было достаточно. Их терпению наступил конец. Катрин не успела открыть рот, как очутилась между двумя лучниками, чьи пальцы уже натягивали тетиву. Стрелы вот-вот должны были просвистеть, чтобы смыть кровью оскорбления и угрозы, но за мгновение до этого быстрый, как молния, аббат Бернар вскочил на стену со скрещенными руками.