— Да, — ответила та. — Я нашла свидетеля. Но, к сожалению, вызвать его сюда не получится в силу обстоятельств, так что придётся ехать к нему. Вот только надо найти Максима.
— А Вы на крыше посмотрите, — посоветовал Никита Сергеевич, вставая с кресла. Он щёлкнул по своему наручному терминалу, высветив маленькую картинку с часами, затем сказал: — Удачного расследования! Если что понадобится — обращайтесь, чем смогу, помогу. А мне пора на импульсную терапию.
И он неторопливо вышел в коридор. Дима с Настей проводили его взглядом, после чего направились к турболифту.
— Импульсную терапию? — спросил Дима.
— Электромагнитный импульс, — пояснила она. — Как при взрыве ядерной бомбы, только без ударной волны и радиации, и в гораздо меньших масштабах. Убивает девяносто пять процентов нанитов. Но те потом снова начинают реплицироваться с бешеной скоростью, так что такую процедуру он проходит каждые несколько суток.
— А почему не разом всех?
— Нужен более сильный импульс, но из-за характера проведения процедуры есть большой риск выжечь нервы и мозг.
— Фигово быть им, наверное.
Они снова замолчали.
Подошли к лифту, немного подождали, пока тот подъедет с верхних этажей администрации, после чего вошли в кабину.
— Доступ не выше тридцать второго этажа, — тут же донеслось из динамиков опознавшей их системы. — Этаж назначения?
— Крыша, — неуверенно произнесла Настя.
Крыша, конечно же, находилась выше тридцать второго этажа, но на крыше не заседали высокие чины местного масштаба, считая часть административного аппарата района. И далеко не факт, что система примет приказ. Но, однако, Макс как-то туда проникает, причем, судя по всему, неоднократно.
— Принято, — согласилась система. — Служба безопасности будет уведомлена о данном факте доступа. Продолжить?
— Да. Открыть внешнюю раму…
— Не надо, — поспешно возразил Дима. — Отменить последний приказ!
— Что? Почему? — удивилась Настя.
Дрогнувшие было металлические пластины с внешней стороны лифтовой кабины тут же вернулись на место. Лифт еле заметно тронулся, его пассажиры ощутили практически незаметный толчок, но на самом деле лифт уже набрал очень большую скорость — в отличие от лифта в том жилом здании, здесь за состоянием работоспособности техники тщательно следили.
— Я… я боюсь высоты, — соврал Дима.
— К твоему сведению, мы сейчас едем на крышу семидесятиэтажного здания, — заметила Настя. — Но если тебе так спокойней, то ладно… А я люблю этот вид, особенно сейчас, на закате.
— Всё равно.
Лифт стремительно нёсся вверх по прозрачной и герметичной вакуумной трубе, движимый одной лишь разницей в давлении между той частью, что была внизу, под кабиной, и тем, что было над кабиной. Каждый раз, когда он пролетал мимо очередного воздушного шлюза на каждом из этажей, внутри кабины раздавался лёгкий, еле слышимый мягкий щелчок, но из-за скорости чуть выше сотни километров в час все эти щелчки сливаются практически в единый тихий и успокаивающий шелест. Десять секунд — и лифт практически мгновенно останавливается, гравикомпенсаторы гасят импульс, и пассажиры лишь на крохотное мгновение испытывают чувство невесомости, но оно настолько мало, что даже подошвы их обуви не успевают оторваться от пола. Более того, многие люди даже не замечают таких переходов — просто входят в лифт, произносят пункт назначения, минует несколько секунд, и пассажир уже выходит. Подумать страшно, что стало бы с человеком, если бы в таком лифте хоть что-нибудь бы сломалось или отключилось! Не сработало погашение инерции, и лифт врезается в верхнее ограждение, либо наоборот впечатывается в фундамент, расплющивая всмятку нагнетатели давления. Появилась трещина во внешнем стекле? Стоит измениться давлению — и стекло разорвётся, а кабина ухнет вниз, больше не сдерживаемая подкабинным давлением. Выйдут из строя гравикомпенсаторы — и пассажиры превратятся в фарш при остановке лифта.
Но, к счастью всех, в истории использования подобной конструкции был всего один-единственный инцидент, да и то, вызванный террористами, а не механической или программной неисправностью.
Крыша оказалась большой площадкой, оборудованной только верхушкой лифтовой шахты, да кое-где стоящими испарителями вентиляционной системы.
Макс стоял возле металлического метрового ограждения и смотрел через бинокль на город. Это было его одним из самых любимых занятий, хотя себе он бы в этом никогда не признался, рассматривая данный акт только как строгую необходимость, оправдываясь тем, что следит за правопорядком. На самом деле, он высматривал возможные источники возникновения угроз его личной безопасности, но прежде всего его личному времени. Ведь чем больше совершается правонарушений, тем меньше свободного времени остаётся у Макса, но здесь же и крылся парадокс — чем больше было свободного времени у него, тем дольше он смотрел в бинокль. Стоит заметить, что бинокль у Макса был превосходный, военного образца, позволявший разглядеть шов на одежде человека, стоящего в ста пятидесяти метрах от Макса, если, конечно, между ними была прямая видимость. Макс исследовал везде — следил за улицами и парками, заглядывал сквозь витрины магазинов, наблюдал за офисными крысами в высотках, даже смотрел в те окна жилых блоков, где их владельцы позволяли это делать, не устанавливая защитную голограмму. И, соответственно, видел всякое, в том числе, и неприличное, но в последнем он не находил как ничего предосудительного, так и особо интересного — он же не извращенец! Правда, если он замечал при этом какие-нибудь незнакомые и интересные позы, то без зазрения совести наблюдал за действом до тех пор, пока либо то не прекращалось, либо пока не запоминал её, после чего смело переводил взгляд куда-нибудь ещё. Пару раз, бывало, наталкивался на таких же, как и он, с биноклями, но в основном это были затворники, хикки, не выходящие из дома.
Современным системам наблюдения за общественным порядком Макс не доверял, по крайней мере, не полностью. И тот факт, что несколько раз Макс видел готовящееся преступление гораздо раньше, чем его предугадывала общегородская система, оправдывал все его действия и мысли, убеждая в собственной правоте.
— Макс? — громко спросила Настя, когда она вместе с Димой вышли из кабины. — Что ты здесь делаешь?
Двери лифта с тихим шипением захлопнулись, и лифт тут же укатил вниз.
— Слежу за порядком, — ответил Макс, не отрываясь от бинокля. — А что, этого разве не видно?
— Выглядит это совсем иначе со стороны, — пробормотал Дима так, чтобы его услышала только Настя.
— Я нашла свидетеля, — сказала прокурор. — Вот только он в «Аэропонике».
— Заключённый? — переспросил Макс. — Другого нет?
Настя помотала головой и посмотрела на Диму. Тот осторожно подошёл к краю крыши с закрытыми глазами и, уверенно и непринуждённо коснувшись бортика, распахнул глаза. Его виду предстал город, точнее, его беднейший район в лучах закатного солнца. Серые металлические здания, острыми и тонкими как рыбьи кости торчавшими из забетонированной земли, окрасились в золотистый цвет. Окна офисов, а так же немногочисленные окна жилых блоков, где владельцы не прикрывались голографическими изображениями, бликовали, отражали лучи заходящего светила, слепили глаза. Большинство домов было на пару десятков этажей ниже, чем административное здание, где располагалось местное отделение полиции, но примерно каждое двадцатое здание гордо возвышалось над остальными. Два самых высоких здания города располагались всего в десятке километров отсюда — чуть более низкий по сравнению с собратом «ДаркТауэр», и рядом с ним, в паре кварталов, «УайтТауэр». Триста этажей на двоих, и оба стилизованы под свои названия, и оба принадлежат корпорации «Астол». Голографическую эмблему «Астола», гигантский зелёно-чёрный компьютерный чип с отходящими контактами-паутиной, было видно в небе над башнями даже сейчас, но ясной ночью её заметно куда сильнее.
Дима расслабился: если не приглядываться к зданиям и забыть о том, где он находится, то вид вполне можно назвать если не красивым, то достаточно привлекательным. Но этот урбанизированный, серый, грязный район не идёт ни в какое сравнение с тем, где ещё позавчера жил он. Придётся привыкать.