Лицо отца парило перед ним в тусклом свете, наполовину сокрытое в тени, точно убывающая луна.
- Я боюсь, - прошептал отец и тяжело сглотнул под раскаты записанного смеха. - Боюсь, что моя болезнь возвращается.
Джуниор молчал. Крошечная вена напряженно пульсировала на его правом виске; губы побледнели.
- Временами, - сказал отец, - мне кажется, будто планета вращается так быстро, что я вот-вот сорвусь с нее. Иногда чудится, что небеса наваливаются на меня своей неимоверной тяжестью, и тогда я не могу вздохнуть. Компания дала мне второй шанс. Они сказали, я был добр к людям и мог заставить их улыбаться, так что у меня должно получиться продавать товар. - Быстрая, как ртуть, улыбка промелькнула на губах отца. Но глаза по-прежнему оставались черными. - Продавец - это тот, кто двумя ногами стоит на земле и принимает заказы от человека, взгромоздившего обе ноги на стол.
Джуниор не улыбнулся.
- Мне кажется, что... ветер вот-вот унесет меня, Джуниор. Чувствую постоянное беспокойство. Не знаю, почему. Просто... Я не могу оставаться счастливым.
Джуниор не шевелился. Он слышал, как мама разговаривает по телефону. Думал об игрушках в подвале и о том, как муравьи с тараканами медленно обгладывают их кости. По чуть-чуть. Час за часом.
- Я не могу вернуться в больницу, - шептал отец. Шептал прямо ему в лицо. - То место было невыносимо. Они там не умеют улыбаться. Вот, что стало бы для меня адом, Джуниор. Место, где люди не способны на улыбки. Если бы мне пришлось туда вернуться... Даже не знаю, что бы я тогда сделал.
- Пап? - надтреснуто произнес Джуниор. - Не говори... так... пожалуйста.
- Что плохого в желании быть счастливым? - спросил отец. Он больше не шептал. - Жить счастливо - это что, грех? Чертов грех? - Отец распалялся все больше, отстранив лицо от Джуниора. - Вот, что не так с этим миром, знаешь ли! Они отнимают у тебя все, а затем пытаются срезать улыбку с твоего лица! Что ж, я им не позволю! Я раньше увижу их всех в аду, чем они меня сломают! Они сломали моего старика, и он рыдал с бутылкой в руке, и я сказал, что заставлю тебя снова улыбнуться, заставлю! Выдавлю из тебя улыбку, сделаю все, чтобы вызвать у тебя радость! Но мир сломал его! Потому что человек, который улыбается, - опасный человек! Они хотят срезать улыбку с твоего лица и сделать тебя слабым! Но со мной этот номер не пройдет! Клянусь богом, не пройдет! А ты, Джуниор... Ты - часть меня. Мой сын. Моя плоть и кость! - Одна из жилистых рук отца схватила мальчика за плечо. - Миру нас не одолеть, правда?
- Нет, сэр, - ответил Джуниор безжизненно, но с колотящимся в груди сердцем.
- Джуниор? - Это была мама. Она стояла в проходе между гостиной и кухней, и руки ее, словно бледные пауки, вцепились в дверной косяк. Ее глаза перебегали с мальчика на мужчину. Сквозь гром телевизионного смеха Джуниор мог слышать тяжелое, размеренное дыхание отца. - Не пора ли тебе идти спать? Как думаешь?
Молчание затягивалось. А затем отец сказал:
-Мама дело говорит. - И выпустил плечо сына.
Когда Джуниор шагнул к коридору, что вел к его комнате, отец произнес:
- Знаешь, кто такая "мать", Джуниор? Это женщина, которая двадцать лет делает из мальчика мужчину для того, чтобы другая женщина за двадцать минут превратила его в дурня.
Джуниор двинулся дальше. Его внутренности дрожали. Он сделал еще три шага, когда отец мягко сказал:
- Запри сегодня ночью дверь комнаты.
Джуниор замер, скованный ужасом. Эти слова произносились не очень часто, но Джуниор понимал их значение. Он посмотрел на маму, которая, казалось, стала как-то меньше в размерах. Ее кожа приобрела болезненно-серый оттенок.
- Запри дверь, - повторил отец, пялясь в экран телевизора. - И помолись перед сном, ладно?
- Хорошо, сэр, - ответил мальчик, прошел к себе в комнату и запер дверь.
Позже он лежал в кровати и таращился в потолок, на покрытую трещинами штукатурку. Утром он мог притвориться, что ему приснился ужасный кошмар. Мог притвориться, что не слышал за стеной приглушенный голос отца - резкий, повелительный - и слабые возражения матери. Мог притвориться, что не слышал, как отец орал, чтобы она смеялась, смеялась, наполняла дом своим смехом; все требовал и требовал смеха, пока она не закричала. Мог притвориться, что затем оттуда не доносились шлепки ремня, и стук опрокинутой лампы, и яростный скрип кровати, и рыдания матери в тишине, что наступила после.
Улыбнись, Джуниор.
УЛЫБНИСЬ, Я СКАЗАЛ!
Скрипя зубами, он лежал в ночи, затопившей дом, и тьма извивалась внутри него.
Когда он поднялся с кровати, уже снова светило солнце. Отец исчез, прихватив чемоданчик и желтый блокнот. Мама приготовила Джуниору завтрак. Большинства побоев видно не было - только разбитая губа. Суетясь на кухне, мама улыбалась и смеялась хрупким смехом. Когда она спросила у Джуниора, чем он думает сегодня заниматься, тот ответил, что у него есть планы.
Из дома он ушел пораньше и отправился в тайное место. Миновал красный "шеви" - кастрированного жеребца, торчавшего на обочине. Эдди Коннорсу потребуется кое-что покруче гаечного ключа, чтобы прочистить топливопровод. Он продолжил шагать вдоль улицы, на которой солнечный свет перемежался тенями. Проделал весь путь в одиночку.
Какое-то время Джуниор стоял на крыше водонапорной башни и любовался шпилями Готэм-Сити. Фабричные трубы извергали дым, магистрали бурлили транспортом, жизнь шла своим чередом. И было не важно: псих твой папаша или нет.
Джуниор открыл люк цистерны и в ту же секунду услыхал голос.
- Привет, Джуниор! Эй, я тут, внизу!
Он подошел к краю башни и посмотрел на зеленую землю. Там стоял Уолли Манфред в своих футболке и шортах. На сей раз из кроссовок выглядывали красные носки. Уолли ухмылялся, и солнце искрилось в линзах очков. Он помахал Джуниору рукой.
- Я тебя вижу!
Джуниор ощутил, как его глаза сузились. Ощутил как его лицо обтягивает череп отца. Ощутил, как внутри него, точно темный цветок, распускается гнев, исторгавший наружу черные семена.
- Я за тобой следил! - сказал Уолли. - Обдурил тебя, да?
Джуниора затрясло. Это была секундная дрожь - возникла и тут же угасла. Однако она походила на глубинное землетрясение и оставила трещины в его фундаменте.
Тайное место обнаружили. Его уединенная обитель была теперь не только его. На этой земле он не владел больше ничем, кроме хранившихся внутри цистерны игрушек.
- Что ты там, наверху, делаешь? - крикнул Уолли
Джуниор заставил свое лицо расслабиться. Вылепил из разгоряченной плоти улыбку. Разомкнув уста, он произнес:
- Залезай.
- Это сюда ты все время ходишь? Ну и высотища!
- Залезай, - повторил Джуниор. - Лестница выдержит.
- Даже не знаю. - Носком кроссовки Уолли пнул камешек. - Я могу упасть.
- Я этого не допущу, - сказал Джуниор. - Честно.
- Может я и смогу забраться на середину, - произнес Уолли и начал карабкаться по лестнице.
Джуниор не знал, что со всем этим делать. Рано или поздно Уолли проболтается о тайном месте кому-нибудь еще. Он даже может притащиться сюда в одиночку, открыть люк и увидеть, что находится внутри. Расскажет своей маме, а затем его мама расскажет маме Джуниора, и тогда...
Они могут неправильно понять. Могут решить, что он как отец. Возможно, они захотят отправить Джуниора в ту же больницу, куда в свое время загремел его папаша и куда вскоре он мог вернуться. Они могут подумать, что с ним не все в порядке и что не в порядке он был уже довольно долгое время, однако весьма хорошо скрывал это ото всех.
- Я на полпути! - крикнул Уолли. Он казался напуганным. - Лучше мне остановиться!
Джуниор взирал на Готэм-Сити, словно на сад камней
- Давай, ползи дальше, - сказал он тихо. - Хочу... рассказать тебе одну шутку.
- Я, пожалуй, спущусь!
- Это отличная шутка. Давай, Уолли. Поднимайся.
Молчание. Джуниор ждал. А затем послышался шум - Уолли стал преодолевать оставшуюся часть подъема.