Доедали они в молчании.
(Fabrizio paterlini – The clouds)
Вечер.
– Нам прислали три корзины с цветами и одно электронное приглашение.
– Открой.
Одетый в трико, сверкая обнаженным торсом, как она любила, Павл кивнул. И воздухе тут же зазвучал мягкий баритон Романоса:
– Дорогая, прислать за тобой колесницу в девять? Сначала в Звездную Галерею…
– Закрой.
– Что-нибудь ответить Романосу?
– Ничего. Хотя, нет… Ответь, что у меня не подходящее случаю настроение.
– Как скажешь, Эмия. Что тебе приготовить: ужин, ванную, комнату для расслабляющего массажа?
– Ничего.
– Совсем?
Робот чувствовал ее странное настроение, но едва ли мог чем-то помочь.
– Позови меня, если…
– Позову.
Павл скрылся в соседней комнате – наверняка, принялся чистить белоснежный палас или протирать от несуществующей пыли предметы.
Иногда ей его хватало – своего помощника. Иногда. Когда Эмия ложилась в постель, закрывала глаза и представляла, что это не рука Павла, но того человека, которого она искренне любит, – любит так сильно, что ее душат эмоции, слезы, чувства – все вместе.
«Боги так не любят, – упрекнула бы Калея. – Наша любовь ко всем одинакова…»
Одинакова… Как будто ее нет ни к кому. Странная любовь.
Романос, Пелиогос, Донт, Эреон – у нее было много ухажеров, но все они казались ей одинаковыми, как шпалы рельсов призрачного трамвая.
Эмия вновь смотрела на свои просторные апартаменты пустым взглядом. Если она не решит с кем-нибудь Объединиться, то проживет здесь еще день, потом еще сто дней, потом еще тысячу. Вечность за вечностью в одиночестве.
Или выбрать того, к кому ничего?…
Сверкала за прозрачным стеклом накопленная ей за годы работы в Конгломерате Справедливости небесная манна – золотая, переливающаяся, невесомая, как пыльца. Каждая крупинка, словно маленькая Вселенная, будто несостоявшееся еще пока замечательное событие, чудесный поворот – рождение, смех, неожиданная встреча, всплеск чувств… Если бы Эмия захотела.
Но ведь чувства должны рождаться сами по себе, разве нет?
Туда, за стекло каждый день добавлялось по несколько золотых единиц – зарплата из Конгломерата. Но тратить не на что – Боги воплощали свои желания без манны. Это люди… Скольким на Земле помог бы ее запас? Паре десятков, сотен, может, даже тысяч человек? Они могли бы снести ее всю к Жертвенным Воротам – по крупице, по несколько, горстями. Ворота принимали все. Как много счастья породил бы каждый сияющий всполох? Кого-то вылечил бы, кому-то подарил бы любовь, кому-то немного денег. Люди в силу чрезмерно бушующих внутри них чувств копили манну плохо. Почти не копили, и потому часто страдали.
Черт, она опять думает о работе. Потому что работа для нее интересней всего.
Спустя еще час, после легкого ужина и бокала вина ее развезло на философию. Идти все равно никуда не хотелось; Эмия лежала на пушистом диване, закинув ноги на спинку и в который раз пыталась ощутить в себе Божественную Любовь, но вместо этого ощущала тишину. Может, тишина, отсутствие бед и забот и есть Любовь? Может, она и состоит из абсолютной гармонии, из недвижимого созерцания, из пустоты, в конце концов? Но как же тогда любовь к мужчине?
Наконец, не выдержала, подошла к компьютеру, включила.
– Снова работать? – появился в дверном проеме Павл, и она мельком глянула на него.
– Да. Не знаю… Может быть.
– Ты сегодня не определена.
«Сегодня. И вообще».
– Хочешь, сегодня я стану блондином? Подлиннее чуб, короткая бородка?
– Нет.
– Брюнетом?
– Ты и так брюнет.
– Да, но я стану другим брюнетом.
– Не хочу.
– Я пытаюсь тебе помочь.
– Уйди.
На лице робота мелькнуло вполне правдоподобное обиженное выражение – она сама запрограммировала его на максимум эмоций. Но и этого максимума ей не хватало. Слишком одинаково, пресно, плоско, однообразно. Надоело.
Почему она не такая? Ведь, как все, – одна из тысячи дочерей Великого Бога Крониса, Эфина, жительница Атрея, завидная невеста… Правда, у нее с периода взросления отмечали нестабильность эмоциональных полей, но в пределах допустимого. Может, ситуация ухудшилась? Проверить? Нет, проверять не будет, потому что тогда ее могут перевести из Конгломерата Справедливости куда-нибудь еще. А Эмия любила свою работу. Людей. Лица. Их жизнь.
«Любовь земного мужчины – какая она?» – создала запрос системе.
И тут же получила ответ:
«Неоднозначная. Мягкая, нежная, сильная, бушующая, страстная, нестабильная. Доводящая до сумасбродства, до приступов ревности, побоев…»
Подобная формулировка напугала бы Калею до чертиков.
Эмию она заставила прикусить губу.
Звезды в вышине складывались то в одно созвездие, то в другое, чередовались, танцевали, подмигивали – красиво. Кронис дал Богам счастливую жизнь – идиллию: километры волшебного пространства, пропитанные флером чего-то тонкого и необыкновенного ночи и наполненные искрящимся светом дни. Возможность иметь семью, в которой никогда не ругались. Детей, если подождать пару тысяч лет после Объединения.
Долго.
Эмия сидела, уткнувшись в экран монитора, – на дом она брала чужую работу, свою успевала сделать за первые три часа в офисе.
Павл отстал. Затих в самой дальней комнате – наверное, спал, подключившись к зарядному устройству.
С экрана смотрели сегодняшние «клиенты» Калеи: снова мужчины, женщины, старики, дети.
«Мария, одиннадцать лет, молилась за здоровье матери, сестры, просила Бога подарить им в семью еще одну сестренку, ведь дети такие хорошие…» Плюс балл манны.
«Леон Власкис, сорок три года, четыре раза проклял соседей за поднятый во время вечеринки шум…» – Эмия прощупала глубину проклятий – только слова, ничего серьезного. Минус ноль целых и тридцать десятых манны. Если проклясть по-настоящему, можно схлопотать до минус десяти целых за раз.
Чудные они – пьют, ругаются, молятся друг за друга.
«Они друг другу не чужие» – вдруг подумала Эмия. Гораздо более близкие, чем Боги в вышине… Глупая мысль.
Начислить… подтвердить… пробел… ввод. Следующий.
На следующее фото она засмотрелась.
Мужчина, молодой, не больше двадцати пяти – не красивый, но симпатичный. Не такой рафинированный, как все здесь, не идеальный и не лощеный. Уникальный, сам свой.
Она в который раз поймала себя на удивлении – люди всю жизнь живут в одном теле. Не могут поменять внешность, стареют, смотрят на одно и то же отражение в зеркале каждый день. Она может смотреть на триста восемьдесят разных за минуту. Может стать худой, полной, плоской, «выпуклой», неприметной, яркой, как две капли воды на кого-то похожей. А они…
Незнакомый парень завораживал. Чем? Застывшим в глазах раздражением и глубокой в них же печалью. Жесткими складками вокруг неулыбчивого рта, снисходительно-презрительным выражением лица. Он будто говорил фотографу: «Ну, все, я постоял перед объективом секунду, теперь отвали от меня».
Но небесные фотографы – системы считывания – сканировали не лица, но ауры, и, значит, лицо на экране сформировалось именно из такой вот «отвалите от меня» печальной и чуть злой ауры.
Эмия глаз оторвать не могла от монитора.
Почему у местных парней не бывает на лице таких выражений, как у этого? Ровный, но, кажется, когда-то перебитый нос – довольно узкий и «модный» по здешним меркам. Ежик русых волос на затылке, спадающая на лоб челка; продольные морщинки-линии на лбу – они, как ни странно, его не портили. Чуть разросшиеся брови, щетина – не идеальная, как у красавцев-Богов, но настоящая, потому что подбородок брили дня три назад и наспех…
Эмия вдруг поймала себя на том, что улыбается, – парень был настоящим. Она даже не стала читать, совершил он сегодня благие дела или неблагие – ей просто нравилось лицо.