Тимофей Печёрин
Охота на Разрушителя
1
— Бей! Бей! Бей! Бей! — хором нестройным, но многоголосым вопили зрители на трибунах амфитеатра. Некоторые еще и хлопали в такт своим крикам. Отчего грохот стоял над ареной — будто гигантский отбойный молоток работал. Или кто-то забивал в устилавший ее песок невидимые сваи.
Помнится, в первые выходы у Глеба даже уши закладывало. С непривычки.
А самое неприятное дополнение к грохоту с трибун — солнце. Чьи лучи почти не встречали сопротивления, преодолевая крышу амфитеатра. Едва ли изготовленную из стекла, но все равно прозрачную. И устремлялись прямиком к небольшому проходу между трибунами… в лицо выходившему из него человеку. В лицо, в глаза. Устроители боев как нарочно подгадывали со временем. Дабы доставить максимальное неудобство ему, Глебу. Сделать его участие в поединке как можно менее приятным.
Хотя, если вдуматься, смешное предположение. Глеб ведь был не единственным, кому приходилось развлекать зрителей смертельными (якобы) схватками на этой арене — в городе, кстати, далеко не единственной. И участие его в потешной баталии отнюдь не всегда выпадало на одно и то же время.
Смешное предположение! Да к тому же с изрядной примесью самолюбования, завышенной самооценки. Этого главного симптома «звездной болезни». С другой стороны, чему тут удивляться — опять-таки, если подумать?
— Бей-бей-бей-бей! — стоило Глебу сделать первый шаг по арене, как зрители заголосили еще громче. Хотя, казалось бы, куда уж еще. Но, видимо, в заполонившей трибуны толпе добропорядочных горожан не принято было сберегать силы, приветствуя своего любимца.
Что ж. Именно так — любимца, чьи ноги не раз попирали песок арены, а лицо успело примелькаться под прозрачным куполом. И стать узнаваемым. А коль так, не грех было и подыграть почтенной публике.
Повернувшись лицом к ближайшим из трибун и раскинув руки, словно для объятий, Глеб медленно развернулся кругом, давая возможность каждому разглядеть со всех сторон себя. Высокого коротко стриженого здоровяка в простых штанах из грубой кожи и такой же безрукавке. Не ахти какая одежда для боя — она, если и могла защитить от удара, то от очень слабого. Ну да не все ли равно? Коль Глеб сюда вышел не принимать удары, а совсем даже наоборот.
Оставалось решить вопрос с оружием. Добраться до меча, по обыкновению валявшегося на песке, на противоположном краю арены. А прежде, разумеется, не угодить под удары противника.
Опасаться что оный противник… или, скорее, спарринг-партнер одноразового использования сам завладеет поблескивавшим на песке клинком, не стоило. Во-первых, собственных мечей у того имелось целых два — по одному в каждой руке. А во-вторых, побеждать хитростью… ну, например, заблаговременно лишив противную сторону оружия, этому партнеру-сопернику просто не хватило бы ума. Не могло хватить. Слишком сложно для его простых, одноразовых мозгов.
Кстати, в отличие от Глеба, второй участник поединка выглядел полностью закованным в металл доспехов. С ног до головы — поскольку и был сплошь металлическим. Статуя не статуя, робот не робот… таких вот ходячих железных истуканов в этих краях называли «автоматонами».
Что именно с автоматоном предстоит ему сегодня драться, Глеб понял, едва заслышав глухое позвякивание железа. А затем еще в том убедился воочию, прикрыв лицо ладонью от солнца. Убедившись же — хмыкнул. Мол, не впервой.
Выглядел автоматон по-настоящему грозно… в глазах непуганых идиотов. То есть того сорта зрителей, коих на трибунах было подавляющее большинство. Но и только-то. Да, железо неизмеримо крепче человеческой плоти. И оба меча казались естественным продолжением рук металлического бойца. Но все перечисленное не делало автоматона неуязвимым.
Начать с того, что он не был выплавлен из цельного куска железа — в противном случае, поразить такого противника было бы почти невозможно. Однако и двигаться, конечностями шевелить, такой монолит точно бы не смог. А потому… и к счастью, в том числе и для Глеба, являл собой автоматон своего рода «лоскутное одеяло». Множество скрепленных между собой деталей и железных пластин. С шарнирами, сочленениями, многочисленными стыками.
Кроме того, в ловкости, подвижности железная громадина весьма уступала живому человеку. Передвигался автоматон грузно. Неуклюжим, неуверенным шагом человека, навалившего полные штаны. И данным фактом весьма удрученного.
А главное — преимущества, присущего даже глупейшему из людей, автоматон лишен был начисто. Неведомые создатели обучили его только совершать и повторять несколько простейших действий: пошел-подошел, ударил-блокировал. Никакого разума в железную башку, разумеется, не заложив.
И теперь Глебу предстояло всеми слабостями соперника-партнера воспользоваться. Благо, за плечами у этого человека был уже не один десяток боев. Не один десяток побед — в том числе над созданиями, еще более опасными, чем ходячая груда железа. Вспомнить хотя бы элементаля: сгусток огня, горевший прямо в воздухе. И форму имевший, схожую с человеческой фигурой. Так даже этот «огненный человек» оказался смертным. Стоило рассечь его мечом насквозь, хотя бы поперек туловища, как «огненный человек» гас, обратившись в кучку золы.
Единственный удар… но прежде, чем его нанести, следовало подобраться к элементалю поближе. И при этом, во-первых не обращать внимания на веявший от него жар. А во-вторых, учитывать, что удары сей «горячей штучки» парировать обычным оружием невозможно.
Десятки побед — и ни одного поражения не выпало Глебу. В противном случае, не стоял бы он в очередной раз на песке арены и не слушал гул и грохот приветственных голосов с трибун. Среди множества партнеров-противников, сраженных Глебом, не было, как ни странно, ни одного человека. А значит, и не имелось ни единого шанса получить пощаду при проигрыше.
Искусственные существа, коих выпускали против Глеба и ему подобных, обучить их создатели потрудились немногому. Причем способность отличать боеспособного противника от поверженного, раненого, обезоруженного, а значит, и неопасного существа точно не входила в перечень их умений. Не говоря уж о любом чувстве, включая милосердие.
— Бей! Бей-бей-бей! — не унимались трибуны.
«Без сопливых знаю, — про себя ответил с легкой, холодной, но злостью Глеб, — дайте только добраться… до того, чем бить».
И он устремился навстречу автоматону. Сначала легкой, вразвалочку, непринужденной походкой. Затем чуть ускорился, потом еще чуток и еще. Переходя с быстрого шага на трусцу. Да наблюдал между делом не без торжества, как металлический болван ускоряется в ответ. Гремя железом на пути к человеку.
Даже на этом этапе, когда действовал Глеб далеко не в полную силу, в скорости автоматон ему существенно уступал. Но человек знал: сама-то железяка тупая тужится, что есть мочи. Бездумно тщась повторить действия Глеба, автоматон выжимал максимум из своего неуклюжего железного тела. О силе инерции, к несчастью своему, не помышляя.
Когда между соперниками осталось чуть больше метра, автоматон вскинул обе руки, целя мечами в направлении человека. Но тот в последний миг успел резко рвануть в сторону. И, сделав зигзаг, обогнул автоматона, оказавшись у него за спиной.
Нехитрый маневр! Доступный, наверное, даже футболистам из российской национальной сборной — неоднократно и последними словами обруганных Глебом в той, прежней жизни.
А вот публика почтеннейшая прыть человека, даром, что безоружного, не оценила. Среди однообразного грохота призывов «бей-бей-бей!» и приветственных хлопков донесся до ушей Глеба и другой звук. Протяжный, словно рев раненого слона. Или «сигнал тревоги» организма при кишечных недомоганиях. «Тру-у-у-уп!» — звучал он. А нет, скорее: «Тру-у-ус!»
Такие возгласы напоминали Глебу, что пора бы подыграть публике, пришедшей посмотреть зрелищный поединок, а не беготню, не игру в «кошки-мышки».