Александр Щёголев
Очаг культуры
Больше всего Оксана Павловна боялась умереть на занятии, перед детьми. По субботам в Клубе кроме неё — никого; вот так окочуришься, а ученики останутся брошенными, сами по себе. Чудовищная ответственность.
Поэтому, очнувшись, она подумала с кислым юмором: «Ну, дождалась». Сидела Оксана Павловна в кресле, до которого доползла, когда заболела голова. Такая боль была, терпеть невозможно. А ведь она совсем молодая ещё: двадцать один год, только-только после училища. Обмороки уже бывали раньше, как и головные боли…
Возле кресла стоял Кириллов. В руках — зажигалка, тиснутая с учительского стола. Ангельского вида мальчик, тоненький, беленький, с огромными и совершенно круглыми глазами. Выражение лица, словно он вечно чему-то изумлён. Сын хозяйки, у которой Оксана Павловна снимала комнату. По договорённости с матерью, она приводила после занятий мальчика домой, — это здесь, на Лермонтовском, Египетский мост перейти.
«Положи на место», — хотела сказать она и не успела. Кириллов спрятал зажигалку за спину и убежал. По натуре он был подстрекателем: чего только не совершалось с его подачи.
— Да подожди ты! — вскочила Оксана Павловна.
Из класса доносился гомон и топот. Группа была — семи-восьмилетки, ни на секунду отвлекаться нельзя, а тут…
Филиал Дома школьника, именуемый «Клубом полезного досуга», располагался в полуподвале на набережной Фонтанки. Тесное и тёмное пространство: два класса, две подсобки, холл с вешалкой, санузел, учительская. Низкие окна забраны решетками, за окнами — ноги редких прохожих. Три педагога сменяли друг друга, ведя разные кружки. Оксана Павловна давала начальное техническое моделирование. Это поделки из бумаги, картона, коробочек, проволоки; это ножницы, клей и фантазия. В субботу — она одна на весь подвал.
К детям относилась спокойно, а родителей временами ненавидела. Приводили своих чад в разгар занятия, забирали, когда уже работала другая группа. Не предупреждая, посылали за детьми знакомых или, хуже того, прибегали за ребёнком, а того уже забрал кто-то другой. В такие моменты у Оксаны подкашивались ноги. За детей отвечала она. Это тяжкая ноша.
Из класса донёсся вопль.
Кавунский крутился волчком и орал, закрыв лицо руками. Прибор для выжигания по дереву, включённый в сеть, валялся на полу, раскалённое жало упиралось в пол. Плавился линолеум, наполняя комнату вонью. Иванов плакал:
— Это не я, он сам!
Понятно — не поделили игрушку. Запретную, кстати. Только бы не в глаз, взмолилась Оксана Павловна, бросаясь к пострадавшему:
— Дай, посмотрю!
Попробовала оторвать его руки от лица и не смогла. Будто стальные скобы из бетонной стены вытаскивать. Наверное, страх придал малышу такую силу? Или у неё слабость после приступа?
С этим предательским обмороком ситуация определённо вышла из-под контроля. Рассолкин включил в розетку клеящий пистолет и жал на спуск, наблюдая, как горячий клей вытекает на стол. Красавица Снежко на пару с Молодцовой открыли кладовку. Молодцова, поднявшись по стремянке, доставала коробки с эталонами, оставшиеся от упразднённого химического кружка, — запрятанные и пролежавшие здесь много лет. Эталоны — это запаянные с двух концов пробирки, в которых хранились разные химреактивы, в том числе кислоты и щёлочи. Кириллов, голубоглазый ангелочек, уже передал Оксанину зажигалку Бочкину и что-то ему втолковывал, — тот внимал с просветлённым лицом.
— Все по местам! — скомандовала Оксана Павловна.
Никакого эффекта.
С ума дети посходили, подумала она. Обычно — что? Мальчики задирают девочек. Те хихикают между собой, цепляют друг друга или выбирают одну из учениц и издеваются над ней. Границу никто не переходит, включая Бочкина с Кирилловым. Сейчас было что-то невиданное. Даже три девочки, прилежные и правильные ученицы, хаотически мотались по классу. И никто, никто больше не мастерил Петрушку — не вырезал по шаблону руки, ноги и лицо, не вставлял всё это в разрезы цилиндра из-под туалетной бумаги, не скреплял внутри проволокой. Не готовил для игрушки волосы и шапочку…
Что-то грохнуло. И сразу — визг. Рассолкин, скотина, кинул в Молодцову автомобиль, сделанный из нескольких сигаретных пачек (колёса из пуговиц), обклеенный картоном и цветной бумагой, и та от неожиданности опрокинула коробку. На пол посыпались эталоны. Стекло — вдребезги. Концентрированная химия брызнула Снежко на беленькие колготки.
Рассолкин гаденько заржал:
— Вибратор Волжского автозавода! Триппер входит в базовую комплектацию!
В своём репертуаре мальчик. Зациклен на вопросах секса, несмотря на малый возраст. Везде пририсовывает гениталии, выдаёт при девочках всякую похабень.
— По местам сию секунду! — гаркнула Оксана Павловна во всю глотку.
Класс её игнорировал. Кавунский и Снежко выли на два голоса, прилежные девочки дружно визжали. Децибелы зашкаливали. Дурдом. Учительница заметалась в отчаянии, разрываясь между детьми: химический ожог — не шутки, пострадавшую надо было тащить в учительскую, снимать колготки, промывать кожу…
Бочкин — ребёнок гиперактивный, постоянно взвинчен. Не может усидеть и пары минут, даже во время подвижных игр совершает множество лишних движений. Коротко стриженый с хвостиком сзади — по моде. С роскошными театральными бровями — кустиком вверх. Прирождённый шкодник, находка для таких, как Кириллов. Взяв наизготовку баллончик с краской, он выщелкнул из зажигалки огонёк — и… («Пли!» — пискнул Кириллов)… пустил из баллончика струю аэрозоля.
Самопальный огнемёт — это круто! Не просто круто — фантастически красиво.
Пылающее облако долетело до шторы; синтетика вспыхнула, пламя стремительно поползло вверх, перекидываясь на вторую штору. Ученики остолбенели, завороженные.
Оксана Павловна рванула к окну, сметая столы. Сдёрнула горящие тряпки на пол, чтоб накрыть их брезентом; брезента в кладовке было полно. Слегка не рассчитала. Одна из штор рухнула на стеллаж с классными журналами и кипами бумаг, стоявший вдоль стены. Огонь получил новую пищу. Загорелись шторы на втором окне, потом — подвесные потолки…
Детей вымело прочь, за спинами остались недоделанные Петрушки, сброшенные на пол и раздавленные. Все столпились в предбаннике — у выхода на улицу. Стальная дверь была заперта. На время занятий Оксана Павловна закрывала Клуб, чтоб никто не шастал в самоволку. Где же ключ, панически вспоминала она, шаря по карманам. Оставила на рабочем столе?
Она уже бежала в учительскую, когда её настигла истеричная реплика, брошенная кем-то из девчонок:
— Надо разбудить Палковну!
— Палковна, по-моему, умерла, — буднично произнёс Кириллов. — Я будил. Она не встаёт с кресла.
И Оксана вдруг зависла…
«Я — не встаю? С кресла? А где же я сейчас?»
Схватилась за пульс — на запястье, на шее. Не нашла. Посмотрела на себя в зеркало… и закричала.
…Дети бились в дверь на улицу. Бились в окна, прилипая лицами к стёклам. Снаружи не обращали внимания, не слышали вопли. Молодцова, скорчившись под столом в холле, кашляла в мобильник:
— Мама, мне нечем дышать, забери меня скорей!
Потом оконные стёкла были разбиты, но решётки преградили путь к спасению. Свежий воздух ворвался в подвал, и огонь встал стеной… Всё это кончилось быстро. Через несколько часов из подвала вынесли девять чёрных трупиков, застывших в характерной «позе боксёра».
…Тело учительницы лежало в кресле, неловко обвиснув на подлокотнике. Сама ещё девчонка, приехавшая из Новгорода и сумевшая в Питере зацепиться. Она отвечала за детей — никто, кроме неё. Такая ответственность мёртвого поднимет.
Значит, надо подниматься.
Это тяжело, невозможно… чувство невыполненного долга пылало, как пламя в домне. Что сказать им всем — которые прибегут вскорости к этим окнам?
И что, что сказать матери Кириллова, сына которой она обязана вернуть домой?!
Я отведу ребёнка, чего бы это ни стоило…