"А вырастут - как бы не стали, как их отец, хвататься за горячее вместо тёплого и острое взамен тупого, - вдруг кольнуло её саму. - Чутья к опасности не появляется никакого. Эрвинда ведь отец с матерью хоть иначе, но по сути так же берегли. Везде по рутенскому примеру творят детям свою малую ойкумену: безопасную, ручную, легко изменяемую. После такого им невдомёк, как обращаться с реальной вселенной. Покорять? Ломать через колено? Сдаваться на милость?
И, так сказать, по смежности подумала вот о чём. Те девочки тоже хватались невзначай за её руки или подол: когда торопились перенять полную корзину. От этого делалось как-то по-особому приятно и надёжно, хотя Дору не окатывала волна приторной нежности, как когда то же самое делали её сыновья и дочки.
К вечеру обе женщины подписались под условиями найма - или рабства, если кому угодно. Отдали по назначению: не приорессе, а одной из дежурных монахинь - и получили в обмен по тяжеленному заступу.
- Завтра с утра начнёте ямы для буртов копать, - сказала та. - И обводить траншеями от дождя и прочей воды небесной и подземной. Урожай корнеплодов нынче ждём богатый. Знаю-знаю, мужицкая это работа, да где же нам столько мужиков взять? Учитесь сами справляться.
Тут Бельгарда толкнула Артемидору под локоть и прошептала:
- Хорошо прочитала условия или снова на меня положилась? Отчего, думаешь, мужчин в конверсы не берут, разве что в составе семейной пары? Работа на обитель здесь зачитывается как послушание. Отбудешь лет пять-десять, как настоятельница решит, - и в монашки без испытательного срока. Тем девочкам-послушницам куда меньше повезло. Рутенцы называют такое подвешенным состоянием.
"А если я не захочу постригаться? - подумала Дора. - Менять одну неволю на другую, сугубую?"
И всё-таки приняла рукоять, отполированную сотней рук, почти с благоговением - как рыцарь меч. Поставила в изголовье теперь уже законного своего ложа, повернулась лицом к Бельгарде - и заснула так сладко, словно в тощую подушку зашили добрую горсть того хмеля, который они собирали.
На следующее утро, когда задинькал побудку утренний колоколец, ни подруги, ни её орудия рядом не оказалось. "Видать, не терпится ей, - подумала Дора, торопливо ополаскиваясь, проборматывая молитву и глотая завтрак едва ли не живьём, почти не разбирая вкуса. - Ладно, захочет - отыщется".
Водрузила лопату на плечо и пошла вкалывать в общем строю.
Готовить бурты - работа для здорового человека не такая сложная: горизонтальными ударами снимаешь дёрнину, если есть, скатываешь в трубку и роешь вглубь на штык лопаты. Только штык должен быть хорошо заточен. Здесь с этим было в порядке: и хотя привычные к делу работницы на подходе к месту разбились на пары, Артемидора решила рискнуть - попробовать одной.
К её удивлению, дело спорилось: сытная еда прямо бросалась в руки и ноги. Ещё это немного походило на игру в шахматы за обоих противников, к которой Дору приохотил муж. Собственно, воспитывал он в ней спарринг-партнёра, если выразиться по-рутенски, то бишь девочку для битья, но когда она достигла кое-каких успехов, стал скучать за доской. И то сказать: какому бойцу охота самому быть битым.
Так вот и сейчас Артемидора попеременно меняла сторону, налегая ладонями на дерево, ногой - на железо и стараясь не слишком медлить с ходами.
Уже почти вся трава - была она не особо густой - была снята и отложена в сторону, когда к ней подошла другая женщина. Молодая, даже миловидная, но вся - какое-то сплошное уныние. И орудие не тащила: волокла за собой по дёрну.
- Ты ведь новенькая? - спросила женщина и, не дожидаясь ответа, продолжила:
- Давай я к тебе пристану. Зовут меня Элисса, я золотошвейка и оттого меня не любят брать в пару. Ну куда это годится - портить такие искусные руки, как мои, даже если им прямо сейчас не находится работы! Говорят, глаза побереги, свежим воздухом подыши - вам обоим это полезно.
- Да становись, если хочешь, - ответила Артемидора, слегка оглушённая этим потоком речи.
И вдруг почувствовала, как внутри Элиссы закрутилось подобие чёрного пустынного смерча, всасывая в воронку всё живое вокруг. Отстранилась, тряхнула головой, отгоняя наваждение, - мир вроде успокоился, только на плечи словно навалилась тяжесть. Так вроде бы и время слегка приустать?
- Можешь не ворочать своим заступом, - продолжила она. - Я пока и одна справляюсь: не могилы же копаем.
- Ага, - согласилась женщина, - ты быстро работаешь. Сейчас тебе репу или брюкву понесут, так я на подхвате буду. А там, глядишь, и трапеза скоро.
В самом деле: едва народ понял, что очередная ёмкость под корнеплоды готова, как девочки-послушницы, что незаметно толклись где-то в ближайших кустах, выстроились в шеренгу и начали передавать друг другу по эстафете сетки с клубнями, похожими на чумазых поросят.
- Это ещё что? - поинтересовалась Элисса. - Вроде на обед нам такого не подавали.
- Да картофель рутенский, мам, - объяснили ей. - Только наши монахини над ним немного поколдовали, чтобы серая гниль не заводилась и морозец не брал. Оттого он и розовый такой.
- Картофель знаю, едала, но этот на себя не особо похож, - кивнула Артемидора, выпрямившись и опершись на древко. - Здоровый больно. Ты - как тебя звать? Ты лучше скажи, почему не на уроках сидишь. Или принято так?
Спрашивая, она невольно блюла свой интерес: ученье ведь было и ей обещано. И тайком язвила Элиссу, которая, похоже, своими искусными ручками и земли не касалась.
- Пока не до штудий, страда ведь, - важно ответила девочка - по виду лет четырёх-пяти, рыженькая, востроносая и конопатая. - С уроками успеется наверстать, сёстры говорят - здесь повторение пройденного. Говоришь "поколдовать", а думаешь - "направленно изменить геном" и формулу как наяву перед собой видишь. Говоришь - "приобщить к крови", а на самом деле сделать массивное переливание. Ай, забыла! Кличут меня Зигрид.
Артемидора подивилась как её уму, так и простецкой речи. Но так как стояла Зигрид даже не первой, а где-то третьей в эстафете, то продолжить забавную беседу не получилось.
Сначала было легко принимать сетки и выворачивать их над землёй, но куча росла, приходилось бегать кругом и выравнивать её, чтобы разместить новую порцию. Хорошо, девочки были лёгкие и ловкие, словно обезьянки, и споро карабкались наверх - помочь старшей. Про Элиссу в суматохе забылось: ничего не делает, ничем себя не проявляет - клякса на лике природы или попросту медуза, такая вот - со щупальцами вместо конечностей.
"Она ведь брюхата, недаром воздух был нужен обоим. Ей и дитяти, судя по роду местоимения, мальчику, - сообразила Артемидора, в очередной раз переводя дух. - Потому, наверное, и поручили то, к чему она никак не расположена. Чтобы уж точно ничего не делала".
Породистая картошка всё не кончалась - будто на глазах распухала и наливалась мощью. Плечи ныли, руки отваливались и, наверное, отвалились совсем: она перестала чувствовать их как живые. Цепочка детей на дальнем конце линии застыла, но Артемидора не обратила на это внимания. Как вдруг раздалось громогласное:
- Бросай в кучу последнее, штык в землю - пошли домой! Что в куче - то и в миске! Обед поспел!
За длинным, как трудовой день, столом Бельгарда, наконец, нашлась. Весёлая и довольная.
- Я как-то не очень смыслю в земляных работах, - сказала она, копаясь ложкой в похлёбке на своей стороне миски. Артемидора звучно мела со своего конца. - Мы девочкам корзины грузили, чтобы в бурты не попало гнилое. Знаешь, почти не выбрасывали ничего, и всё такое ровное, сухое, словно подогнано под один калибр. Картошечные бомбы.
- Угм, интересно.
- Я на глазки полюбовалась... Ладно, потом. Ты ведь познакомилась с Элиссой, как мне того хотелось?
Артемидора подняла голову от еды:
- Ну да. Так это было подстроено?
- Ничего сложного: она без пары всегда, ты - сегодня. Как тебе - не она, то, что внутри?