Если не изменяет мне память о родном мире, нормальные автомобилисты в большинстве своем, чтобы не было тоскливо пережидать пробки, обычно включают музыку. Что-нибудь успокаивающе-медитативное или легкомысленно-бодренькое. К сожалению нас четверых назвать нормальными как-то не поворачивался язык. Убийство вон совершили, пациента похитили. Что до деталей, то в них только дьявола прятать удобно. Тогда как правосудие они волнуют поскольку постольку. Так что нам не время скоротать было необходимо, а как можно меньше задерживаться в пути. Ибо стоя на месте, мы имели куда большие шансы обзавестись металлическими браслетами на запястьях.
Это во-первых. Во-вторых же, хоть магнитола в машине Девяткиной и имелась, но слушать пискляво-хныкающие звуки, доносящиеся из горла той же Экспансы никому из нас в радость не было. На сей раз, кстати, супер-пупер-мегазвезда Отраженска под протяжные звуки электрогитары воспела… куртку-косуху. Такую всю красивую, с блестящими заклепками, и в которой даже мальчик выглядит крутым мачо. И в каком магазине, по какому адресу можно приобрести настоящие, самые клевые косухи, сообщить не забыла.
Скривившись, будто лимон целиком съела, Эдна выключила магнитолу и больше до конца пути о ней не даже не вспомнила. Когда же появилась такая возможность, продавщица-разбойница вывела автомобиль с главных улиц на улочки не столь широкие и не так ярко освещенные, зато и транспортом не переполненные.
Путь, кстати, мы держали домой к Андрею Ливневу — отражению Вилланда, жившему в одиночку. Везти Аль-Хашима в квартиру Матвея и Светы я счел слишком рискованным. Кто знает, как супруга отреагирует на еще одну странность: незнакомого старика, который, к тому же, не факт, что сумеет скрыть свою ненормальность. Даже если Света не сдаст нас жандармам, с возвращением Аль-Хашима и меня в мир Фьеркронена могли возникнуть сложности. Не исключалась заминка, столь нежелательная в нашем положении.
Что до жилплощади Натальи Девяткиной, то она отпадала тоже. У продавщицы из «Алисы» имелся парень и ему, посетовала женщина, будет очень трудно объяснить присутствие в квартире аж трех посторонних особей мужского пола. То, что среди этих троих один был инвалидом, а другой стариком, в случае с бойфрендом Девяткиной сильно дела не меняло.
«А это не Родрик, кстати?» — поинтересовался я еще, узнав, что и у отражения Эдны имеется вторая половинка.
«Куда там, — лишь чуть обернувшись и не выпуская руля из поля зрения, с ноткой пренебрежения ответила продавщица-разбойница, — до Родрика этому Мите как до луны пешком. Посредник и мальчик на побегушках, гордо называющий себя предпринимателем, да индивидуальным еще. Сводит шишек разных из фирм да городских ведомств. Связи налаживает, встречи организует. А те ему отстегивают, сколько не жалко».
Еще, со слов женщины, Митя этот любит с серьезным видом да громким голосом трепаться по телефону. А если ведет разговоры с ней, Натальей Девяткиной, то, как правило, делится впечатлениями от очередных переговоров, от очередной встречи, от грандиозного стартапа, который с Пал Палычем, Иван Иванычем и еще с кем-то они намерились замутить. Или, как вариант, начинает критиковать карьеру самой Натальи. Причем в таких случаях разговор сползает к одному из двух выводов: либо продавщице следует больше уделять внимания личностному росту и улучшению деловых качеств, либо вообще ни к чему тратить время, работая на дядю.
Мне еще хотелось спросить, что же заставляет мою спутницу жить с этим ревнивым занудой, не имеющим профессии, зато страдающим… нет, наслаждающимся завышенной самооценкой. Ну, то есть, хотелось-то оно хотелось, да я осекся вовремя. Смекнув, что причины, заставляющие миллионы Наталий поддерживать отношения, не рвать со своими Митями, Васями или Ленями, лежат обычно в такой плоскости, что не всегда их обсуждают даже с близкими друзьями-подружками. Причем логика со смыслом здравым отношения к этим причинам не имеет даже косвенного.
Когда машина наконец остановилась во дворе дома, где жил Ливнев, мы четверо вздохнули с облегчением. Было оно тем более сильным оттого, что встретил нас двор почти безлюдным и освещенным тоже весьма скудно. Пара фонарей на столбах да окна в квартирах — вот и все. Иначе говоря, шансов, что нас могли заметить, было немного. А еще меньше на то, что заметившие поймут, что к чему и донесут куда следует. Хотя о чем это я? В самом-то дворе мы ничего противозаконного не делали.
Обитать хромоногому Ливневу повезло аж на седьмом этаже. Так что все мы, не сговариваясь, решили воспользоваться лифтом. Даже Аль-Хашим, насколько я знаю, побаивающийся огромных металлических коробок, спорить не решился.
— Чаю поставить? — были слова явно не Вилланда, а самого хозяина квартиры, когда он открыл дверь и первым ступил на порог, — что нет ничего покрепче — извините. Предпочитаю не гробить свое здоровье прежде времени.
«Если у вас нет собаки, ее не отравит сосед», — вспомнилась мне при этом цитата из песни, ставшая почти пословицей. Вслух я, впрочем, ответил другое — дабы не поддевать, не обижать лишний раз беднягу Ливнева:
— Некогда на самом деле-то чаи распивать. Дело заканчивать надо, пока не поздно. А вот что нам нужно, так это маркер какой-нибудь… или мел.
— Ну и еще участок чистого пола, о, самый гостеприимный из всех хозяев, — вторил мне Аль-Хашим.
Получив желаемое, он тотчас же, не ведая усталости, склонился над полом и приступил к созданию магической фигуры для переноса. В то время как мы с Вилландом и Эдной отправились ждать на кухню. Успев и чаю попить и даже перекусить, невзирая на то, что поздновато уже.
На правах хозяина Вилланд-Ливнев пытался предложить и Аль-Хашиму пару бутербродов, но увлеченный своим занятием алхимик отмахнулся только.
— И что потом? — еще успела спросить Эдна за часы ожидания, — ну, когда он закончит?
— Аль-Хашим вернется в наш мир… точнее, в гробницу Арвиндира. Я за ним… у нас там дело неоконченное осталось. После которого, я надеюсь, Надзиратель умрет окончательно. А насчет вас… если я не ошибаюсь, после нашего с алхимиком возвращения судьба или провидение должны оставить вас в покое. И вы со своими отражениями снова разделитесь. Они будут жить в своем мире, а вы… да и мы тоже — в своем.
На рассуждения мои Эдна ничего не ответила. Только вздохнула легонько и с грустью.
А ближе к полуночи, когда мы уже задремывать начали, притихшую квартиру огласил торжествующий вопль Аль-Хашима: «Сделано! О, отважнейшие из мужей и прекрасная юница, чья храбрость сравнима только с твоей добротой! Я сделал это — фигура закончена!»
Соскочив с занимаемых стульев, мы кинулись в комнату, где трудился алхимик. И где теперь изрядную часть пола покрывал выведенный мелом геометрический узор.
— Что ж. Похоже, пора прощаться, — молвил я, обращаясь к Вилланду и Эдне, — если мы еще встретимся, то в другом мире… да и то вряд ли. Фьеркронен большой…
Аль-Хашим же церемониями да сантиментами себя утруждать не стал. Пока я слал последние реплики охотнику и разбойнице, пока принимал от них пожелания удачи, он уже шагнул в центр фигуры и забормотал нужное заклинание.
Когда фраза на незнакомом языке была произнесена полностью, на миг наступила тишина. Я оглянулся, зачем-то желая увидеть, как старик-алхимик исчезнет, возвращаясь в свой родной мир.
Того же самого, а как иначе, ждал и сам Аль-Хашим. Другой вопрос, что на сей раз ничего не происходило. Никто не исчез — заклинание, похоже, не сработало.
На какое-то мгновение мелькнула в голове утешительная мысль, что так оно и должно быть — в силу специфики этого мира. Туда, где Фьеркронен и гробница Арвиндира, отправилась душа Аль-Хашима. Тело же, тело отражения, осталось здесь.
Вот только первые же слова алхимика не оставили от этого предположения камня на камне.
— Не может быть, — пробормотал он, зачем-то озираясь и крутя головой. И растеряв привычную велеречивость. А это значило, что дела действительно плохи, ибо старик в отчаянии.