- Бориска, ну долго ты ещё?.. - Юрка глянул на яркое мартовское солнце. В глаз тут же скакнул проныра-зайчик - ослепил. Юрка заслонился рукой, наморщил веснушчатый нос. Машинально помахал солнцу в ответ: мол, я про твои шуточки всё знаю!
За спиной что-то грохнулось.
- Бориска, давай уже, а то так до вечера не обернёмся!
Действительно, извилистые овраги деревни Подгорной расползались во всех направлениях от подножий Лысой горы, петляя замысловатыми лабиринтами по окрестным полям и лугам. Местами они скрывались под зарослями хлипких рощиц, а ещё дальше на юг и восток - и вовсе зарастали непроходимыми лесами - забреди в такую чащу, вовек не сыскать! С востока - на запад нёс свои неспешные воды сонный Мельчус - в редких местах вода доходила до пояса. Тут ни нырнуть, как следует, ни пошалить, дёргая девчонок за босые ноги.
- Да иду я. - Из-за деревянных ворот покосившегося на правый бок сарая выглянул чумазый Бориска. Голова запорошена соломой, с ушей свисает приставучая паутина, лёгкая осенняя курточка - нараспашку. Тёмно-синие брюки с выглаженными стрелками пестреют пятнами слежавшейся пыли. Галоши со стоптанными задниками попеременно упираются в створку ворот, силясь оттолкнуть ту прочь. Естественно, руки-то заняты.
Юрка, завидев друга, расплылся в довольной улыбке - Чеширский кот попросту отдыхает.
- Ну наконец-то! Ты как невеста на выданье!
Бориска насупился.
- Сам ты невеста...
- Нашёл?
- Нашёл. - И Бориска продемонстрировал нетерпеливо перетаптывающемуся другу свою находку - старенький запылённый компас в металлическом корпусе с треснувшим стеклом.
- А это ничего? - тут же забеспокоился Юрка, указывая на покоцанное стекло.
Бориска пожал плечами, да так откровенно, что задействовал всё тело: привстал на носочки, расправил плечи, прокатился на пятку и притих. Потом вздрогнул и начал медленно-медленно поворачиваться вокруг собственной оси.
Юрка, с замиранием сердца, следил за стрелкой.
Какое-то время та никак не реагировала на Борискины телодвижения. Потом нерешительно дрогнула - совсем как сам Бориска вначале манёвра - и повернулась на невидимый ориентир.
- Кажись фурычит, - сказал Бориска и крутанулся на носке правой ноги, будто юла.
- Ага, - заключил Юрка, вставая спиной к солнцу, - вот он, север.
Бориска бережно стёр пыль с раритетного прибора. Провёл ногтём по трещине. Понюхал.
- Чем пахнет? - спросил Юрка.
- Морем, - не задумываясь, ответил Бориска. - С ним мой дед Севастополь защищал от фашистов.
- Врёшь!
- А вот и не вру! Тут даже надпись есть на обратной стороне! - Бориска перевернул компас и прочитал выгравированные на металле буквы: - «За проявленную доблесть в битве за освобождение Севастополя от фашистских завоевателей адмиралу И. П. Яхонтову».
Юрка присвистнул.
- Ничего себе! А чего ты раньше молчал?
Бориска бережно прислонил компас к груди.
- А ты спрашивал что ли? - неожиданно ощетинился он. - Да и кому, какое дело до того, что было семьдесят лет назад...
- Дело должно быть! А иначе дела твоего деда все насмарку пойдут.
- Это ещё почему?
- Потому что помнить надо, на чём этот мир замешан!
- А на чём он замешан?
- На крови! Неужели не ясно? - Юрка развернулся к солнцу. - Люди гибли на войне, силясь возродить утраченный мир, а мы теперь толком и не помним этого. А потому и не говорим. А говорить надо! Иначе всё вернётся на круге своя.
- Почему?
- Да потому что забудут люди, что такое война! А вместе с этим, утратят и страх. А ничего не боятся только дураки... вроде Гуни из шестого... Вымахал, дубина, с эти ворота, а ума хватает только на то, чтобы у малышни деньги отнимать! Мне кажется, фашизм именно с таких и пошёл.
Бориска кивнул. Снова посмотрел на компас.
- А вдруг он там сломается?
Юрка усмехнулся.
- В старом сарае не сломался, а тут вдруг сломается...
- Так то в сарае... а то там... Там ведь не пойми чего творится. Ещё огни эти по ночам... Может ну его всё, а?..
- Сдрейфил? - Юрка прищурился.
Бориска отвёл глаза. Вцепился побелевшими пальчиками в компас, словно прося у того помощи.
- Нет. Просто не по себе как-то.
Юрка потрепал друга по плечу.
- Ничего, прорвёмся! Тем более, нам последний рукав осталось разведать - нечего с этим затягивать!
- А вдруг и впрямь найдём чего?..
- Так ради этого и ходим!
- Я не про то. - Бориска почесал свободной рукой лоб. Спохватился и вынул из порванного кармана скомканную шапочку. Небрежно натянул её одной рукой на растрепавшиеся волосы. - Чего нам потом с этим делать?
Юрка поднял руки над головой, потянулся.
- Расскажем всем. А то чего людям зря в неведении томиться!
Окрестности Лысой горы считались проклятым местом. В лесах то и дело бесследно пропадали грибники. В небе над деревней носились оранжевые болиды, а молнии при грозе так и метили в самую вершину. Естественно, это не могло ни привлекать людей со стороны. Регулярно наведывалась милиция, спасатели и телевизионщики. Последние привозили с собой странных молчаливых типов, одетых по гражданке, и затем ходили за ними по пятам, словно овцы за пастухом... Чего выискивали - неизвестно. Хотя среди местных жителей с исконных времён хаживала не совсем приятная легенда... или просто страшилка, придуманная с той лишь целью, дабы отвадить любопытную ребятню от походов за грань.
Давным-давно на месте деревни стоял цыганский табор. И жила в нём гадалка - дряхлая старуха, явно выжившая из ума. Она не гадала, как все остальные по руке. Сперва просила принести старинную вещь. Не важно какую, лишь бы с той были связаны какие-нибудь воспоминания прошлого. Затем, в присутствии себя, заставляла подумать о самом дорогом и, попутно, о той цене, которую не жалко заплатить за обретение истины. При этом гадалка сжимала в костлявой руке странный предмет, похожий на дубинку милиционера, только не резиновый, а с металлическим блеском. Что это была за штука, никто не знал, как и то, куда именно она подевалась спустя столетия. Последнее, что было необходимо сделать, это пролить в пламя костра несколько капель собственной крови. После всего этого, проситель истины гадалке больше не требовался.
В полнолуние она плелась к излучине оврага и дальше в гору. Никто не знал, куда именно она ходила. Те, кто всё же отважились проследить, никогда не возвращались, а их близкие и родственники наутро покрывались загадочной сыпью, затем начинали задыхаться и умирали мучительной смертью, в попытке расцарапать собственную грудь. А жители табора, в отсутствии гадалки, были вынуждены всю ночь напролёт содрогаться от жутких стонов, несущихся с Лысой горы, над вершиной которой наблюдались резкие вспышки голубоватого цвета.
К утру всё стихало. Гадалка возвращалась, и весь день её рвало серой массой, так похожей на расплавленный свинец. Кое-кто говорил, что так оно и было - якобы над тошнотворной массой поднимался еле различимый дымок. Однако куда пострашнее выглядели трансформации с речкой - вода в Мельчусе принимала красноватый оттенок, а рыба плавала кверху брюхом, вздувшаяся и зловонная. Хаживали слухи, что это была и вовсе не вода, а самая настоящая кровь... Но попробовать на вкус так никто и не решился. Потом с неба падали птицы и начинался мор.
На следующий день приходил человек, пожелавший познать свою судьбу. Гадалка разжигала пышущий жаром костёр, резала кинжалом собственные запястья и шептала что-то человеку на ухо... А тот слушал и седел буквально на глазах! Потом медленно разворачивался и шёл прочь, словно тряпичная кукла на ниточках... Никто не возвращался заново. Приходили лишь новые искатели истины.
В конце концов, жителям табора надоело жить в постоянном страхе, и они погнали гадалку прочь. В ответ та прокляла жителей, и те явились к её жилищу с вилами... Дальше легенды расходились в суждениях, противореча одна другой. Согласно одним, гадалку закололи, а тело сожгли. В других говорилось, будто гадалка бежала на Лысую гору и живёт там поныне. Третьи и вовсе приплетали нечистую силу: якобы с неба спустился раскаленный добела шар, втянул в себя гадалку и умчался прочь, поджигая на своём пути всё подряд. А когда наутро рассвело, то куда ни глянь, раскинулось обширное пепелище.