— Но оно самец или самка? — осведомился один из мужчин, помощник администратора, который как-то на одном из их регулярных заседаний проговорился, что озабочен своей сексуальной ориентацией.
— И то, и другое, а также ни то, ни другое, — отвечал эксперт Джонса Хопкинса. — Оно, по-видимому, в силах приспособиться или прийти в соответствие чему угодно, вплоть до курицы или кенгуру с его двойным влагалищем, — он улыбнулся тонкой, многозначительной улыбкой, как бы говорящей «Крупная проблема у вас, ребята», а потом представил им умопомрачительный счет за свои услуги. После чего отбыл, продолжая улыбаться.
Они остались немногим более осведомленными, чем раньше.
Но некоторые женщины выглядели заинтересованными.
Спустя два месяца, в течение которых темпонавта Эноха Миррена подкармливали внутривенно, когда замечали, что вес его тела опасно уменьшается, ответ на проблему отделения человека от его сексуального партнера был найден. Передавая беспорядочную последовательность звуковых волн и расположив Миррена с его кралей между динамиками, им удалось понизить уровень метаболической энергии в теле отвратительной твари. Миррен открыл глаза, похлопал ими, пробормотал «Ух, это было ЗДОРОВО!» — и его оттащили.
Отвратительная тварь мгновенно свернулась в шар и уснула.
Эноха Миррена тотчас же затолкали в лифт и свезли на нижний, наиболее строго охраняемый уровень суперсекретного подземного комплекса Центра Иновремени, где его уже поджидала камера для послеполетного опроса. Размерами она была десять на десять на двадцать футов, покрыта изнутри толстым слоем мягкой черной обивки и начинена датчиками и микрофонами. Света не было.
Его впихнули в камеру, двенадцать часов промариновали в собственном соку, потом покормили и начали задавать вопросы.
— Миррен, черт возьми, что это за отвратительная тварь?
Голос доносился с потолка. Энох Миррен потихоньку рыгнул в темноте от поданных ему кнелей с красной фасолью и пошарил по полу, на котором сидел, тщетно пытаясь обнаружить источник раздраженного голоса.
— Это испорченная малютка с Киссальды, — объяснил он.
— С Киссальды? — это спросил другой голос, женский.
— Это планета в иной звездной системе того времени-вселенной, — вежливо объяснил темпонавт. — Она называется Киссальдой.
— Эта штука умеет говорить? — третий голос, несколько более любознательный.
— Телепатически. Прямой передачей мыслей. Когда мы с ней занимаемся любовью.
— Ладно, Миррен, это можешь пропустить! — рявкнул первый голос.
Энох Миррен сидел в темноте и улыбался.
— Значит в той, другой вселенной есть какая-то жизнь помимо этой отвратительной твари, верно? — допытывался третий голос.
— О, конечно, — подтвердил Энох Миррен, играя с пальцами на ногах. Он обнаружил, что он гол.
— И как там, на Киссальде, с ночной жизнью? — спросил не особенно серьезный женский голос.
— Ну, в будние дни там довольно спокойно, — сообщил темпонавт, — но субботними ночами, мне говорили, страх, что творится.
— Я сказал, ПРОПУСТИ ЭТО, Миррен!
— Да, сэр.
Третий голос предложил, как бы зачитывая из списка заранее заготовленных вопросов:
— Опишите время-вселенную Земля-2 так полно, как сможете, будьте так добры.
— Я видел не так уж много, если сказать по совести, но вообще-то там очень славно. Тепло и светло очень, даже когда френзеля смельчают. Каждый нольнек бывает вит, это если космих не дренделюет. Но я обнаружил…
— ХВАТИТ, Миррен! — проревел первый голос.
Послышался слабый щелчок, намекавший, что микрофоны отключили, чтобы дать возможность ведущим опрос переговорить друг с другом. Энох шарил вокруг себя, пока не наткнулся на мягкую стену и прислонился к ней, счастливо насвистывая. Он насвистывал мелодию «Ты, музыка и ночь», плавно переходящую в «Когда-нибудь придет мой принц». Снова раздался мягкий щелчок и один из голосов возобновил разговор. Это был сердитый голос, который говорил первым; нетерпеливый и явно не пребывающий от темпонавта в особом восторге. Теперь он говорил вкрадчивым, льстивым тоном, словно принадлежал Заведующему Отдыхом в амбулаторной клинике фонда Меннингера.
— Энох… можно, я буду называть вас Энох…
Энох пробормотал, что он будет в полном восторге, если к нему будут обращаться «Энох», и голос продолжил:
— У нас, э… небольшие затруднения с пониманием ваших слов.
— Как так?
— Ну, мы записываем на ленту этот разговор… э, вы ведь не против, чтобы мы его записывали, не так ли, Энох?
— Эге.
— Да, ну так вот. Мы обнаружили в записи следующие слова: «френзель», «смельчать», «нольнег»…
— НОЛЬНЕК, — поправил Энох Миррен. — Нольнег — это совсем другое дело. Собственно говоря, если вы назовете нольнек нольнегом, кто-нибудь из тлиффов наверняка сильно обеспокоится и направит ренак…
— ХВАТИТ! — в голос допрашивавшего вернулись исторические нотки. — Нольнек, нольнег, кому какая разница…
— О, разница значительная. Понимаете, как я уже говорил…
— …Это АБСОЛЮТНО неважно, Миррен, задница ты этакая! Мы ни слова не понимаем из того, что ты говоришь!
Женский голос перебил:
— Отойди-ка, Берт. Дай, я с ним поговорю.
Берт пробубнил себе под нос какое-то невнятное оскорбление. Если Энох чего-то терпеть не мог, так это неясностей.
— Энох, — произнес женский голос, — это говорит доктор Арпин. Инез Арпин. Помните меня? Я еще входила в медицинскую комиссию перед вашим отлетом.
Энох обдумал эту информацию.
— Вы были чернокожая леди в очках и с кляксами?
— Нет. Я белая леди в резиновых перчатках и с ректальным термометром.
— О, ну да, конечно. У вас потрясающие коленки.
— Спасибо.
В микрофон ворвался голос Берта:
— Гос-с — споди БОЖЕ, Инез!
— Энох, — продолжала доктор Арпин, не обращая на Берта внимания, — вы говорите на иностранных языках?
Энох Миррен мгновение помолчал, затем ответил:
— Уф, я страшно извиняюсь. Кажется, я так долго был связан с киссальдианином, что усвоил порядком того, как он говорит и думает. Я правда извиняюсь. Я постараюсь перевести.
Снова заговорил любознательный голос:
— Как вы встретили этого, э, киссальдианина?
— Да он просто появился. Я его не звал, ничего такого. Даже и не видел, откуда он взялся. Только что его не было, а тут вдруг раз — и есть.
— Но как он попал со своей планеты на Землю-2? вступила доктор Арпин. — Может быть, на каком-то космическом корабле?
— Да нет, он просто… пришел. Он может перемещаться усилием воли. Он мне сказал, что почувствовал мое присутствие и попросту перепрыгнул ко мне из этой своей иной звездной системы. Я думаю, такое возможно только при настоящей любви. Разве это не здорово?
Все три голоса попытались заговорить одновременно.
— Телепортация! — удивленно сказала доктор Арпин.
— Непосредственное общение мыслями, телепатия через неисчислимые световые годы пространства, — благоговейно проговорил любознательный голос.
— И чего оно хочет, Миррен? — осведомился Берт, забыв про свою вкрадчивость. Его голос был самым громким.
— Только заниматься любовью; в самом деле, совершенно испорченная малютка.
— Значит, ты просто взял и спознался с этой отвратительной тварью, так получается? И не подумал даже о моральных устоях, или о возможности заражения, или о своей ответственности перед нами, или о порученном тебе деле, или вообще о чем-нибудь? Просто взял и слегся с этим тошнотворным извращенцем?
— Мне тогда показалось, что это удачная мысль, объяснил Энох.
— Так вот это была паршивая мысль, Миррен, что ты на это скажешь? И последствия не замедлят, об заклад побьюсь, не замедлят! Дознание! Нужно установить меру ответственности! Берт снова орал. Доктор Арпин пыталась его успокоить.
В этот момент Энох услышал, как где-то взвыла сирена. Она донеслась до него через динамики в потолке вполне отчетливо, а мгновение спустя динамики отключили. Но за это мгновение звук сирены заполнил камеру для опросов, предупреждая своими завываниями о грозной опасности. Энох сидел нагишом в тишине и в темноте, напевая себе под нос и ожидая нового появления голосов. Он надеялся, что ему скоро позволят вернуться к своему киссальдианину.