Отделения и ячейки «Движения» имеются повсеместно, в любой деревне и на самом маленьком предприятии. Молодое поколение получило социальный лифт и возможность через «Движение» выйти в «люди». Из этих парней и девушек, получивших правильное воспитание, и формируется новая государственная элита. Уже не представители своего общества, а надклассовая структура и, согласно одной из речей нашего всеми уважаемого Диктатора, «состоящая из молодых и компетентных лидеров нового поколения». В переводе с официального русского на разговорный язык — мы получили молодых офицеров, являющихся основным командным звеном нового режима.
Кругом сплошные золотопогонники. Официальные и неофициальные. Так что мне сам Аллах разрешил не мучиться чинопочитанием. Мы ж не просто старые знакомые — я служил в правильном месте. И с присвоением первого офицерского звания меня командир дивизии поздравлял, и первый орден лично вручал еще рядовому. Не изувечь ему ногу осколком — в большие чины мог выйти бывший командир Белов.
А мне на этой почве повезло. На все на свете удача нужна. Не назначили бы Белова редактором армейской газеты, и не обнаружь он в присланной почте мой первый опус о Ярославской добровольческой бригаде да не вспомни меня — хрен его знает, чем бы я сейчас занимался. А теперь я, если по армейским меркам, в звании (вечный корреспондент против главреда) намного ниже, зато по должности (сиречь известности) гораздо популярнее. И, что важнее, за границей тоже. Можно смело гордиться успехами. Не каждого награждали международными и государственными премиями и высылали со скандалом из двух стран, запрещая посещение империи, где никогда не заходит солнце. Где-то так на так положение получается. Какая уж тут субординация, если я на днях побывал на свадьбе его младшего сына. Почти родственник.
Вообще недаром сказано: «Чем больше приближаешься к горе, тем она становится все выше. Приближаясь к великому человеку, невольно замечаешь, что он все ниже и ниже».
Редактор известнейшей и влиятельнейшей газеты в моем представлении в бытность талибом[1] являлся гигантом мысли, энергии и образованности. Белов этими качествами не обладал. Прекрасный человек, приятный в общении, всегда готовый выслушать и помочь, но воспитание наложило четкий отпечаток. Он был неплохим администратором и даже иногда (в привычных армейских рамках) проявлял инициативу. Однако фактическое управление оставалось за редколлегией, хотя без его визы ничего не решалось. В творческий процесс он не лез и в глубине души крайне уважал способных написать что-нибудь серьезнее официального доклада вышестоящему начальнику. Воспитывать принимался исключительно желающих без разрешения влезть в темы подцензурные.
— Слушай, — жалобно сказал Белов, — ну есть же границы.
— Ага. Надлежащим одеянием для женщины является чадра, покрывающая волосы, руки и ноги и не показывающая ее красы. В нашем климате приводит к рахиту. Недостаток солнца, как утверждают врачи, приводит к невосполнимым последствиям. Если не выдумали на ниве просветительского энтузиазма. А вот язык им, честно скажу, лучше всего отрезать при рождении.
— И тебя жена достала! — обрадовался Всесвет. — А я сколько лет терплю. Так им прав мало.
— А куда деваться? Ну если без высоких слов… — Он заинтересованно кивнул мне. — …Это руки, — вздохнул я. — Просто рабочие руки. Грубо говоря, четверть взрослого городского населения. В деревне женщины и так работают, за редчайшим исключением. Занимая места, где требуется не особая физическая сила, а терпение, усидчивость и внимание, они высвобождают мужчин. Все эти продавцы, телефонисты, секретари, медсестры, учителя — это миллионы рабочих мест. Даже текстильные фабрики и столовые с ресторанами. Государство выигрывает дважды. Оно может маневрировать, перераспределяя работников и направляя в нужные отрасли, и… платить женщине меньше. Проблема в чем? Что устраивало двадцать лет назад, уже не кажется привлекательным. Они хотят расти по служебной лестнице. Не медсестра, а врач. Не секретарь, а пусть маленький, но начальник. Потом дойдет и до большого. А запретить нельзя. И кстати, помяни мое слово, следующий этап — требование одинакового жалованья независимо от пола. Профсоюзы этого давно добиваются.
— Это справедливо.
— Разве я спорю? Не верю, будто то, что было правильным в дни Пророка, да пребудет с ним мир и покой, должно быть применимо и сегодня! Я прекрасно понимаю — мир изменился, и мы вынуждены меняться с ним. Иначе окажемся в хвосте. Я солидарен, когда женщины отказываются быть чьим-то имуществом без права голоса и без права выбирать. Но! Есть огромное «но». Муж всегда был высшей инстанцией. Жена сидела дома и воспитывала детей. Он приходил и ставил точку в любом споре, вынося решение. Никто и не думал возражать, сплошное уважение. Потому что он был кормилец и от него все зависели. А станут они, — я показал в сторону окна, — получать не меньше или даже, не дай Аллах дождаться, больше — какое уважение? Какое воспитание? Она работает, и ей некогда. Жена делает карьеру и неплохо справляется. Будут убивать уже не дочерей, а жен. Станут брать в жены необразованных и бояться умных. А потом привыкнут. И главой семьи станет женщина.
— Умная жена всю жизнь крутит мужем, как хочет, — задумчиво сообщил Белов. Не удивлюсь, если про себя.
— Дома. Не открыто. Но волноваться не стоит, — бодро заверил я. — Точно не в этом поколении. Разве что внучки твои доживут.
— Не думаю, — помолчав, сказал он, — что стоит об этом писать. Очень уж картина получается… неприглядная.
— Я много чего пишу и иногда никому не показываю. Велик Аллах, когда-нибудь придет время и для этого. А пока нет смысла. Никакая цензура не пропустит. Лучше уж проводить в народе идею, способную объединить всех мыслящих, независимо от религии и пола, не вызывая катаклизмов. Мы ведь все по рождению националисты по отношению к загранице. Страна едина! — продекламировал демонстративно. — Народ един! Совсем неглупые лозунги. Даст им Салимов, чего просят, и будет огромная поддержка всем начинаниям правительства. Закон о защите брака не только запрещал многоженство, давал право на развод, но и обещал право голоса. Вот они им и воспользовались в полной мере.
— Ладно. Внутригосударственные дела обсудим в другое время. На чем мы остановились до того?.. — Он поморщился.
— На гневных криках по поводу моего поведения, — с готовностью докладываю.
— Тебя воспитывать — исключительно время терять, — брюзгливо сообщил Белов. — Совсем распоясался. Скажи спасибо, что вместо поручения навечно ездить с репортажами по медвежьим углам просто выдернули из Германии. Писатель… мля… Что за хамская манера фигу в кармане держать?! Все кругом идиоты, и никто не догадается?
— А вот это, — твердо заявляю, — на совести дураков-перестраховщиков. С какой стати кто-то углядел намеки на собственную Отчизну в моем описании Леманна?
Взгляд начальства был достаточно выразителен. Еще немного — и натурально взбесится.
— Внутренняя обстановка в Германии, — старательно делая вид, что не понимаю, принялся излагать, — страх перед критикой со стороны оппозиционных партий и корыстные интересы делают Леманна временным нашим союзником. Именно временным. Он ищет одной выгоды, а не реального союза. Голый расчет. Помяните мое слово, он скоро крепко возьмется за любых несогласных.
— Ты всерьез не понимаешь или придуриваешься?
Да все я вижу, мысленно завопил, но они больные на голову в своем МИДе. Ну написал: «Применяются отнюдь не парламентские методы для устранения противников, включая внесудебный террор против оппозиции, в стремлении ликвидировать неподконтрольную правительству Леманна политическую деятельность». При чем тут Салимов?! И про выбор народом вождя с обязанностью для него взять личную ответственность не только за своих соратников, но и за всех подданных — тоже без всяких кивков на Русь. Отвечать необходимо за свои действия, если уж веришь в свою миссию. Какие, к шайтану, намеки! Это у них на уме, не у меня! Если бы Диктатор лично обиделся, меня давно бы допрашивали совсем по другому адресу.