- Комиссар Бакинского пехотного полка Одарюк, - представился старший. - Кто вы и что здесь делаете?
- Подъесаул 1-го Кавказского казачьего полка Черноморец, - ответил я, - прибыл с казаками станицы Терновская для встречи эшелона с личным составом нашего полка.
- Снимите погоны, сдайте оружие и, можете пройти на перрон, - Одарюк положил руку на кобуру и отщелкнул клапан.
- А если мы этого не сделаем? - усмехнулся я и повернулся к своим казакам: - Вы смотрите, хлопцы, який недомэрок храбрец. Может быть, постегать его хворостиной, как дитятю неразумную?
- Га! Га! Га! - засмеялись казаки обидным для комиссара и солдат смехом.
- Если вы не выполните требование революционного комитета, представителем которого я являюсь, то...
- То что, - я прерываю его, и киваю на перрон вокзала, к которому подходит эшелон с казаками нашего полка, - попробуешь нас задержать? Давай, комиссар, рискни.
Одарюк оглянулся назад, зло сплюнул и махнул рукой вглубь станции:
- Пошли отсюда!
Солдаты, комиссар и бывший штабс-капитан покинули площадь перед вокзалом, а мы направились к эшелону, который должен был стоять здесь только двадцать минут, а после этого продолжить свой путь к Кавказской. Оглядываюсь, перрон абсолютно пуст, никого, ни солдат, расквартированных в Тихорецкой, ни машинистов, ни просто зевак праздных. Всех как ветром сдуло.
Из теплушек появляются офицеры, а казаки, живущие в окрестных станицах, начинают скидывать с вагонов для перевозки лошадей деревянные помосты, и сводить по ним своих коней. Это непорядок, не по уставу и не по полковым правилам. Положено, чтобы личный состав сопроводил знамена и полковые регалии в Кавказскую, где находится штаб отдела. Там должно состояться торжественное построение, молебен, и после этого полковые святыни сдаются в местную церковь. Таков порядок, и только после этого казаки, вернувшиеся с войны, расходятся по домам. Однако все не так, как всегда, казаки не хотят слушать офицеров, не желают терять двое суток на путешествие к Кавказской, а мечтают только об одном, о скорейшем возвращении домой. А что еще более непривычно, никто их не задерживает, не одергивает и не останавливает. Офицеры стоят, да только покуривают и посматривают на действия рядовых, как на само собой разумеющееся.
Пока была стоянка, переговорил со своими боевыми товарищами, узнал о событиях в глубине России и Финляндии, где находился наш полк. В Кавказскую решил не ехать. Есть задача поважней, необходимо соблюсти хоть какие-то приличия и привести своих станичников в Терновскую строем.
- Здорово браты-казаки! - выкрикнул я, подъезжая к казакам. В ответ неразборчивое бурчанье и только три-четыре человека поприветствовали меня как положено. - Что, станичники, домой направляемся?
- Да!
- Хватит, отвоевались!
- Пора по хатам!
- Штыки в землю!
Поворачиваю своего вороного жеребчика, взятого с отцовой конюшни, горячу его, и спрашиваю:
- Так что же вы, браты, неужто как бродяги, какие, в станицу родную вернетесь? Одеть погоны! Становись в походный порядок! Покажем отцам и дедам, что мы честные казаки, а не шелупонь подзаборная.
- Да, что там... - протянул кто-то из казаков.
- А ништо. Ты домой едешь, а там жинка, а там детки твои. Кого они хотят увидеть, справного казака, али грязного дядьку, с поражением домой вернувшегося. Одеть погоны!
Вот здесь меня послушались. Все как один, казаки достали из своих походных вьюков погоны, которые никто не выкинул, и спустя несколько минут, когда паровоз, пыхнув паром, потянул эшелон с полком на Кавказскую, я во главе сотни вооруженных всадников проходил по станции. Солдаты, жмущиеся к домам, опасливо посматривали на нас, а в одном из окон, я заметил Одарюка, который через приоткрытую занавеску наблюдал за прохождением нашей колонны и, наверняка, скрипел от злости зубами. Эх, знай наших!
Поворачиваюсь к казакам, оглядываю их приободрившиеся лица, и громко спрашиваю:
- Что браты, споем нашу полковую, которую в 14-м году отец Константин на Туретчине сочинил?
- А споем! - откликаются сразу несколько человек.
- Запевай! - команда слышна всем и, спустя всего мгновение, над станцией разносится сочиненная три года назад нашим полковым священником Константином Образцовым, песня:
"Ты Кубань ли наша родина,
Вековой наш богатырь!
Многоводная, раздольная,
Разлилась ты вдаль и вширь!
Из далеких стран полуденных,
Из турецкой стороны
Бьют челом тебе, родимая,
Твои верные сыны.
О тебе здесь вспоминаючи,
Песню дружно мы поём,
Про твои станицы вольные,
Про родной отцовский дом.
О тебе здесь вспоминаючи,
Как о матери родной,
На врага, на басурманина,
Мы идём на смертный бой.
О тебе здесь вспоминаючи,
За тебя ль не постоять,
За твою ли славу старую,
Жизнь свою ли не отдать?
Мы, как дань свою покорную,
От прославленных знамён,
Шлём тебе, Кубань родимая,
До сырой земли поклон".
Так, с песней, от которой в окнах стекла подрагивали, мы прошли всю невеликую узловую станцию Тихорецкая, и уже к вечеру были в родной станице, в которую мной загодя был послан гонец с известием о прибытии казаков.
Терновская встречала своих воинов как положено, хлебом-солью, звоном колоколов и радостными лицами жен, дождавшихся своих мужей. Хороший тогда был день и хороший праздник случился. Последний праздник перед началом моей собственной Гражданской войны.
Глава 3
Кубань. Декабрь 1917 год.
Конец декабря. Выпал первый снег и морозы пока не сильные. Скоро наступит новый 1918-й год. Что он нам принесет, никто не знает. Хочется надеяться на лучшее, но, скорее всего, смута продолжит расползаться по территории бывшей Российской империи, а это всегда кровь, смерть, голод, болезни и хаос.
Большая часть строевых частей Кубанского казачьего войска вернулась домой и только Отдельный Кавказский корпус генерала Баратова, находящийся в далекой Персии, брошеный и позабытый, все еще продолжает вести военные действия против турок и пробивается к дому. В остальном же, казаки добрались до Родины вполне благополучно и тихо-мирно разошлись по своим хатам.
Все узловые станции на Кубани были заняты отрядами красногвардейцев, которые в открытую готовились к захвату власти на местах и никого не боялись. В Екатеринодаре была созвана Кубанская Рада, и сформировалось наше самостийное правительство с курсом на отделение от России. Однако сейчас такое время, что у кого сила, тот и прав, а у Кубанской Рады, несмотря на поддержку казачества, своих вооруженных формирований практически нет. Есть генералы, есть знамена и регалии, штабы прославленных полков, дивизий и корпусов, но нет воинов, а значит, власть ее пока иллюзорна. На данный момент с ними только 1-й Черноморский полк и около тысячи добровольцев из офицеров. Против всей той массы солдатских отрядов, которые попали на Кубань еще при Временном правительстве, и теперь примкнули к большевикам, это немного.
Единственная надежда, на Дон, где атаман Каледин взывает к казакам об опасности большевизма, и где генерал Алексеев начинает собирать Добровольческую армию. Хотя, конечно, положение у донских казаков, как и у нас, не завидное и, уже сейчас, они вынуждены воевать на два фронта, где есть враг внешний и враг внутренний. С одной стороны отряды большевиков давят, а с другой иногородние, которых на Дону поболее чем у нас будет, да казаки из голытьбы. Кто опасней, не ясно, а потому вынуждены донцы вместо того, чтобы свою жизнь обустраивать, экономику крепить и армию собирать, тратить всю свою немалую энергию и силы на борьбу между собой.