Он был ведущим. Его ведомый повел себя храбро, но не слишком умно - ударил ракетами в том направлении, откуда был произведен выстрел, сбросил бомбы на мост, переброшенный через грязно-зеленую реку, обстрелял из пулеметов группу бараков (бараки загорелись). Вызвал помощь и улетел на базу. Большинство действий напарника могло лишь обозлить повстанцев, и без того известных своей изобретательной жестокостью. Спускаясь на парашюте, Марсель наблюдал, как вокруг горящих бараков суетятся людские фигурки. В его сторону стреляли, но для пуль расстояние оказалось слишком велико. Приземлился он на другой стороне реки. В конечном итоге, взрыв моста пошел на пользу, вертолет с базы прилетел раньше, чем до него добрались. (На захваченных в плен повстанцы пуль не тратили.)
Марселя повысили в чине и вернули в метрополию, а вскоре предложили работать испытателем на экспериментальных машинах.
Нельзя сказать, чтобы он сильно страдал от расизма. Во Франции вообще расизма меньше, и направлен он скорее против арабов. К тому же длительное христианское воспитание, вероятно, приучило его спокойно относиться к провокациям, так что все проявления расизма, с которыми ему приходилось сталкиваться, успевали рассосаться прежде, чем он успевал обратить на них внимание.
Он женился на настоящей француженке. Родились дети - две девочки и мальчик. Жена была пухлая блондинка, с севера, очень энергичная - и все время, пока они состояли в браке, работала учительницей. Они ездили с места на место, потом вернулись во Францию. Ему казалось, что в семейной жизни он счастлив. Теперь, глядя назад, это время тоже казалось сном. И ткань сна постепенно изнашивалось. Жена вдруг бросила работу (его заработки это позволяли), стала три раза в неделю ходить на аэробику, принимать таблетки для похудания и вскоре ушла к другому. Последовал долгий, мелочный, выжигающий все добрые чувства бракоразводный процесс (одно из прикладных искусств, где достигли больших высот современные французы). Ему с большим трудом удалось отстоять право на две недели в год вдвоем с сыном. Встречи с дочерьми - только в пристутствии матери.
Судебное решение было принято, и вскоре выяснилось, что в действительности мать не так уж возражает, если сын будет проводить с отцом больше времени (лишь бы это оставалось подачкой, которую в любой момент можно отнять). Похоже, ребенок не нравился новому другу его бывшей жены. Возможно, тут все же скрывался расизм (осторожных, но от этого не менее оскорбительных намеков он наслушался во время своего процесса). То, что рассказывал мальчик о новой семье, заставляло Марселя стискивать зубы. И все же... возможность видеть сына... В конце концов, ребенок скоро вырастет. Если дело не заходит уж слишком далеко, можно потерпеть, не поднимая шума. Дочери интересовали Марселя значительно меньше...
Развод не помешал его карьере. Но честолюбие незаметно ушло, сносилось, обветшало, так же как нерассуждающая радость жизни.
Он вышел на раннюю летную пенсию в чине полковника. Новый сожитель Лоранс (его бывшей жены) был крупным менеджером в банке, и к уменьшению алиментов она отнеслась спокойно. Марселю казалось, что для нее гораздо важнее то, что и на его долю теперь остается меньше, чем раньше.
Выйдя на пенсию, он все чаще думал о прошлом. Постепенно в душе его созревал План. Тот план, который теперь близился к завершению. К удивлению Марселя, Лоранс легко дала требуемое согласие. Правда, детали были ей неизвестны.
Взгляд Марселя лениво скользил по цветущим деревьям, по освещенной апрельским солнцем площади, одетым по-летнему парижанам. Подошел официант, и он заказал еще виски. Во взгляде его внимания было ровно столько, чтобы не пропустить момент, когда рядом с кафе остановился знакомый жемчужно-серый мерседес, из которого выскочил на тротуар смуглый курчавый подросток.
4
Миссия почти не изменилась - тот же пыльный кирпичный забор, железные, крашеные черной краской ворота. Даже брат Ксавье оставался на месте. Хотя, конечно, сильно постарел, обрюзг,- облысел окончательно, лишь над веснушчатой лысиной в солнечном свете золотился пушок, и глаза (с водянистыми мешками - под) смотрели, как в былое время, внимательно. Марсель и его сын Жан-Марк приехали на армейском джипе цвета пыли, который теперь стоял во дворе рядом со зданием миссионерской школы.
Старик был явно рад гостям, долго, с обстоятельными объяснениями, показывал главную свою гордость - ботанический сад, занимавший добрых две трети пространства, огороженного забором. Когда Марсель был ребенком, его еще не существовало, или он только начинался - конечно, внутри ограды росли какие-то деревья, но и только.
Ботанический сад был с медицинским уклоном. Указывая на таблички с латинскими названиями, брат Ксавье рассказывал о целебных свойствах каждого растения, почему одни надлежит сажать рядом с другими, и как это соседство влияет на их достоинства. Жан-Марк слушал вежливо, но без особого интереса, а Марсель - радуясь радости своего крестного.
Обедали в прохладной, защищенной от жары толстыми стенами трапезной. Брат Ксавье, двое молодых братьев - и Марсель с Жан-Марком. Дубовый некрашеный стол, глиняные тарелки, хлеб, овощи, легкое вино...
Марсель кое-что рассказал о своем плане - но, конечно, не все, никаких намеков на языческие церемонии, ничего такого, что могло бы вызвать, по его понятиям, гнев старика. Ни слова о том, что выбрал даты так, чтобы оказался рядом (пусть не соответствующий действительности) день рождения. Старик назвал бы это суеверием, сказал бы, что значение имеет только день ангела. Марсель благоразумно ограничился общими словами про свое желание увидеть места, где прошли первые годы жизни, быть может, найти каких-то родственников, если надо, оказать им помощь...
Все же брат Ксавье помрачнел, однако впрямую Марселя отговаривать не стал, ограничившись лишь замечанием, что в горах неспокойно. Тем не менее (чувствовал Марсель), если бы исполнение его плана хоть как-то зависело от согласия крестного, убедить того по-настоящему могло бы оказаться трудно.
Марсель был благодарен его молчанию. В действительности он обо всем заранее договорился на базе Иностранного Легиона, расположенной в паре десятков километров. Переночуют они с Жан-Марком в миссии, утром вернутся к легионерам, а в горы их доставят вертолетом.
Ночью ему казалось, что он разговаривает на языке своего племени. Язык не был сном - наяву к нему тоже порой (с каждым днем все чаще) возвращались слова и целые фразы. В конце концов, язык этот не был таким уж малоизвестным - во Франции Марселю удалось раздобыть словарь, который находился теперь среди его дорожных вещей.
5
На военной карте деревня напоминала крошечного паучка (даже тропинки были обозначены). Пилот вертолета (альбинос, но, по его словам, бразилец) вел машину над самыми вершинами деревьев, умело вписываясь в складки местности.
- Кто их в этом лесу разберет, - пояснил он меланхолично. - Бывает что и ребята со стингерами какими-нибудь попадаются. Или там с русскими штучками или там с китайскими, я не знаю.
Профессионализм парня вызывал у Марселя уважение. Вряд ли он заденет за особо длинную ветку, не при таком владении техникой... а парить под облаками удобной мишенью никому не рекомендуется. Второй легионер, курчавый семит с автоматом, дремал рядом с Жан-Марком, которому, в отличие от остальных, не приходилось никогда участвовать в воздушном слаломе. Кожа мальчика, значительно более светлая, чем у отца, совсем побледнела, на лбу выступил пот, но в остальном он держался хорошо, и ни единым словом не обмолвился о своем страхе.
Что по-настоящему заботило Марселя, так это встреча с соплеменниками. Он совершенно не представлял, как его примут. Благодать не покупается! Можно себе вообразить - стоишь в центре площади, окруженной хижинами, у ног - раскрытый мешок с подарками, а в лицо - насмешливые, злые или презрительные взгляды. Но вертолет должен улететь - иначе вообще ничего не будет.