Юный пассажир напоминал ему о сыне, которого не видел с августа сорок первого… Самое печальное было в том, что последние сутки перед выходом в океан Рябов, его сын и жена ходили по одним и тем же улицам Владивостока, но не увиделись. Закрутился в пароходстве с оформлением документов, не встретил лишь один эшелон с материка. А семья с ним и приехала. Уж когда проходили Южно-Курильским проливом, пришла радиограмма от Афанасьева о том, что семья устроена. И теперь чем меньше миль оставалось до Владивостока, тем острее становилась тоска по близким. Игорь, Игорешка немного сглаживал эту тоску. Все они, чертенята, одинаковы. Сын Витька тоже обожает эту глупейшую с точки зрения взрослого человека игру в «морской бой». И капитан так же покорно, как когда-то в Ленинграде, заслонил толстым томом лоции от зорких глаз «противника» листок в клеточку, как можно хитроумнее расположил на нем прямоугольнички разных размеров, обозначающие крейсера, линкоры, подводные лодки, самолеты.
Нетерпеливый «противник» сделал первый «залп».
— Мимо, товарищ «адмирал». Теперь моя очередь.
— Попали, товарищ капитан, — расстроился Игорь, — в крейсер.
— Послушай, а мама часто плачет?
— Нет, ей же теперь некогда.
— Ты не ссорься с ней…
— А мне тоже некогда. Я на радиста учусь.
— Знаю. Молодец.
— Так стреляйте еще раз.
Но выяснить, кто победитель, не пришлось.
II
С мостика через открытое окно каюты донесся возглас наблюдателя:
— Воздух!
Самолеты с опознавательными знаками Страны восходящего солнца пронеслись вдоль бортов на уровне корабельных мачт. Летчики, разумеется, увидели гербы в больших белых прямоугольниках, надписи «СССР» латинскими литерами и японскими иероглифами на брезентах, укрывавших крышки трюмов, и красный флаг на корме. Самолеты развернулись и понеслись, едва не касаясь волн, теперь наперерез курсу «Ангары». Треск пулеметных очередей. Едва заметные в дневном небе следы трассирующих пуль словно плети стегнули океанские волны.
Это был приказ остановиться. И капитан передвинул рукоятку машинного телеграфа на «стоп». Прервалась дрожь палубы. Смолк стук машины. В наступившей тишине еще надрывнее и громче стал рев авиационных двигателей. Капитан молча следил за эволюциями самолетов. Вот они разошлись и снова понеслись вдоль бортов, расстреливая океан справа и слева от парохода.
Только теперь капитан краем глаза увидел Соколова, Тот, очевидно, инстинктивно переступал вокруг колонны грот-мачты, стараясь быть все время под ее прикрытием. Олег Константинович встретился взглядом с капитаном, устыдился своей нечаянной слабости, вышел из-за мачты и встал с ним рядом. На лице помполита было написано недоумение и еще любопытство. Первый раз он видел стреляющий из пулеметов самолет так близко. «Чудак, смотрит на истребители как на воздушный змей», — подумал капитан. И когда пришло это сравнение, вдруг понял, отчего накатывалась еще одна волна тревоги Рядом нет Швыдкого, хотя военному помощнику положено быть на мостике!
— Олег Константинович, срочно на корму! — резко бросил помполиту. — Если хоть одна винтовка на виду — убрать! Лейтенанта — сюда!
Самолеты снова зашли с кормы. От них отделились черные точки и полетели в кильватерный след. Взметнулись всплески близких разрывов.
И еще раз над самой трубой «Ангары» от самолетов оторвались бомбы.
Наблюдатель поднял ворот бушлата. Лицо его потемнело. С декабря сорок первого не приходилось выкрикивать: «Воздух!» — возглас, после которого надо было вжиматься в снег, в грязь, в родную землю. А где она здесь, земля?.. Нет тут земли, некуда спрятаться и некуда вжаться. Он следил, как, описывая две одинаковые дуги, все быстрее неслись к синей воде черные толстые авиабомбы.
— Кастрюли… глубинки, что ли, кидают? — громко сказал он. Бомбы одновременно плюхнулись в воду. Не сразу поднялись два сизо-зеленых горба. Потом из них выплеснулись, как из камчатского гейзера, белые фонтаны и пар. Раздался глухой звук, и вздрогнул пароход.
— Точно, глубинные бомбы, — уверенно повторил наблюдатель.
Из машинного отделения раздался звонок, и в переговорной трубе зазвучал глухой голос стармеха:
— Что случилось? У нас будто кувалдой по днищу бьют. Заклепки летят.
— Это японцы пока рыбу глушат, — отозвался капитан. — Филатов говорит — глубинными бомбами. Не пойму только, с какой стати…
На месте взрывов по поверхности океана расплывались какие-то пятна. Они искрились на солнце. Капитан посмотрел в бинокль и увидел, что это… рыба. Бомбы разорвались в косяке сельди, и тушеная рыба теперь покрывала поверхность воды. Даже одна касатка всплыла белым брюхом вверх.
— Во, подлодка! — крикнул наблюдатель и расхохотался. Взахлеб. Слезы на глаза выступили, а сдержаться все никак не может. Рябову жутковато стало от этого истерического смеха,
III
У Александра Александровича Афанасьева, уполномоченного Государственного Комитета Обороны по Дальнему Востоку, отвечавшего за перевозки по ленд-лизу, дома было два радиоприемника. По одному он слушал Москву, ловил американские станции. Другого приемника никому касаться не разрешалось. От него в комнаты, даже на кухню, были выведены динамики. Этот приемник, всегда настроенный на одну волну, не выключался все то время, что Афанасьев бывал дома. Черные тарелки репродукторов постоянно держали его настороже Брился ли Афанасьев, завтракал, слушал ли по первому приемнику сводку Совинформбюро, сообщения американцев о боях на тропических островах, все равно вполуха следил: не запищит ли морзянкой второй приемник?
Уставал смертельно. Спал крепко, хоть из пушек пали, Но, видимо, и спящий мозг был настроен на аварийную радиоволну. Стоило пискнуть морзянке, как Александр Александрович мгновенно вскидывался, включал ночник, брал карандаш и записывал радиограмму, сигнал еще одной тревоги. Морзянку он знал еще с тех давних пор, когда служил на революционных кораблях Балтфлота.
Ось «Рим—Берлин—Токио». Тройственный союз агрессоров. На западном конце «оси» вовсю раскрутилось колесо войны. Здесь, на Дальнем Востоке, Япония готовилась к нападению на СССР. Миллионная Квантунская армия вплотную придвинулась к нашим границам. Правда, в апреле сорок первого с японцами был подписан пакт о нейтралитете. Наступило было затишье. Но с первыми выстрелами на западных границах СССР снова начались стычки на восточных границах. Владивосток ночами погружался а полную темноту Владивосток окружал себя оборонительными сооружениями.
На море положение особенно осложнилось с началом военных действий между Японией — с одной стороны, США и Англией — с другой.
Японцы все чаще задерживали советские суда, проводили досмотры, дотошно копаясь в трюмах, судовых документах. Все, что шло в СССР по ленд-лизу, естественно, очень быстро достигало ушей генерала Отта, германского посла в Японии.
Сколько было уже радиограмм, порой обрывавшихся на полуслове… Утром 7 декабря 1941 года, когда мир еще не знал о нападении японской авиации на Пёрл-Харбор, из Гонконга пришла радиограмма о том, что японские военные корабли атаковали порт. Они потопили там два советских парохода — «Сергей Лазо» и «Симферополь». В экваториальных водах японская авиация разбомбила «Майкоп» и «Перекоп». Более полугода нет известий о судьбе команд. Погибли полностью? А может быть, «нейтральные» соседи запрятали моряков в тюрьмы?
Вблизи берегов Японии были торпедированы «Кола», «Ангарстрой», «Белоруссия»… Нашему посольству в Токио с большим трудом удалось добиться возвращения на родину всех, кто спасся Афанасьев встречался с остатками команд погибших судов. Моряки рассказывали о бесчисленных допросах, о том, что из них всеми силами пытались вырвать признание: пароходы потопили американцы! Было ясно, что цель этих морских диверсий, пиратских нападений однозначна — столкнуть нас с американцами, вбить клин между союзниками, взвинчивать напряженность не только на сухопутных, но и на морских границах.