Никто не знал имени этого человека. Когда-то его забрали из книжного магазина и не нашли при нем ничего, что позволило бы его идентифицировать. На него не нашлось каких-либо сведений, а отпечатки пальцев не фигурировали ни в центральной картотеке ФБР, ни в какой-то другой картотеке США. Он и сам говорил, что не знает, как его зовут, и через какое-то время на задаваемые ему вопросы начинал отвечать односложно или вообще, кивком. Кто-то из детективов назвал его Фейблкиллером, так это и осталось, даже в реестрах клиники. С тех пор все называли его Убийцей Сказок, и никому это не казалось ненормальным.
Он-то и сам не был похож на ненормального. Поначалу его закрывали в изолированном помещении без окон и дверных ручек, но когда выяснилось, что он весьма спокоен, полностью выполняет все распоряжения и принимает каждую процедуру без малейших признаков недовольства – ему предоставили некоторую, ограниченную клиникой, свободу. Спал он сам, но мог без помех передвигаться в доступной для выздоравливающих части клиники и долго гулять по саду.
Когда ты, Крис, приехал из Канады в США и начал работать в клинике Дэвидсона его третьим ассистентом, Фейблкиллер сидел там уже девятый год. Тебе его показали уже в самый первый день. Его показывали всем, он был любимчиком персонала. У него были редкие волосы зеленовато-металлического оттенка, глубокие морщины, очки. Ему могло быть лет шестьдесят, а может и меньше, даже и намного меньше, но выглядел он на шестьдесят. Мне ты его описал так. Крис, тебе самому следовало бы поглядеть в зеркало, не хватало только очков. Я сразу же заметил это, но не хотел тебе говорить, так как еще не знал тогда, к чему ты все это ведешь. А потом просто забыл.
Фейблкиллер заинтересовал тебя. Ты наблюдал за его прогулками. Он ходил по саду как механическая кукла, ровными отмеренными шажками. Маленький, худой, сильно горбящийся – издали он был похож на мальчишку. Иногда он наклонялся за валявшимся на земле листиком и, осмотрев его, либо выбрасывал, либо прятал в карман. Когда он возвращался в помещение, эти листья у него забирали, на что он совершенно не реагировал.
Отдыхал он на старой деревянной скамейке, стоящей под дубом в углу сада, рядом с высокой стеной. Здесь была его любимейшая пристань. Все другие скамейки были современными, пластиково-алюминиевыми, с мягкими, обтекаемыми формами. Не заменили только эту одну, оставив ее в покое, так как полвека назад на ней любил посидеть основатель клиники. Вкопанный в землю столик, на котором сей достойный муж писал свои ученые статьи, неизвестно когда исчез, но скамейка сохранилась, и к ней относились как к исторической реликвии. То, что Убийца Сказок облюбовал ее для себя, было вполне понятно. Они подходили друг другу.
В клинике тайной полишинеля была уверенность в том, что тот, кто сумеет "раскусить" Фейблкиллера, "раскрыть" его – как говаривал заместитель профессора – сможет рассчитывать на быструю карьеру. Чтобы стать первым ассистентом, необходимо было предоставить Дэвидсону способ, как развязать язык Убийце Сказок, больше ничего.
И ты нашел этот способ, Крис, нашел очень быстро. Это было настолько просто, что было непонятно, почему об этом не догадались раньше. Ты мог сразу пойти с этим к Дэвидсону, но тебя заела амбиция, тебе не хотелось быть лишь генератором идеи, но о единственным исполнителем, тебе хотелось преподнести им этот случай на тарелочке: с анамнезом, анализом, выводами и, возможно, даже рецептом, чтобы все было в комплекте. Амбиция, Крис, как женщина – весьма часто она вдохновляет нас на великие дела, исполнению которых сама же впоследствии и мешает.
В тот день ты уселся на скамейке рядом со стариком и стал перелистывать книжечку со сказкой о золотой рыбке. Не надо было даже поворачиваться, чтобы заметить, как он пожирает книгу своим взором.
– Хотите, я дам вам эту книжку? – предложил ты. – Э… Только не здесь, пройдемте в мой кабинет.
Он без слова направился за тобой. В комнате с тяжелыми шторами, которые ты сразу же опустил, он уселся на стул напротив стола и некоторое время рассматривал обложку. Затем, спокойным, но решительным движением, оторвал ее, разорвал на половинки, сложил оба куска и одним рывком превратил их в четвертушки, которые смял и бросил на пол. Последующие листы он рвал все быстрее, кряхтя широко открытым ртом, и с безумием в глазах расправляясь над картинками. Закончив, он поглядел на тебя как кролик, что сожрав одну морковку тут же клянчит и другую, а ты, подняв с пола яркий кусок страницы с рыбаком, забрасывающим сети, укоряюще буркнул:
– Ну вот, покалечили вы старичка!
– Он и так уже давно калека! Они все однорукие! – понуро ответил он.
Заговорил! Ты стал ковать железо, пока горячо:
– Все?… Кто это все, кого вы имеете в виду?
На сей раз он не отвечал. Ты повторил свой вопрос несколько раз, но он – будто и не слыша – уставился мертвым взглядом на стенку: сгорбленный, маленький, хрупкий, излучающий из себя преданность и послушание. Если бы ты приказал ему немедленно выпить какую-нибудь вонючую микстуру, сделать приседания или спустить штаны для укола – он сделал бы это немедленно. Только вот говорить не хотел. Только когда ты открыл ящик стола и вынул прекрасный альбом с лакированной обложкой, на которой была изображена девочка, несущая через лес корзинку с едой, его глаза блеснули.
– Ее королевское величество! – шепнул он.
Его вытянутые вперед руки дрожали, он как наркоман желал книгу.
– Получишь, когда расскажешь, что это за безрукие. Старик с золотой рыбкой?… А кто еще?…
Прошло несколько секунд, пока он не выдавил из себя:
– Все старики! Их искалечили!
– Каким же образом?
– Их заставляли работать на измор!… Старика-рыбака заставили выловить золотую рыбку, а она оказалась золотой пираньей! Деду Морозу не разрешили спрятаться летом, ему пришлось заняться приготовлением мороженого, и солнце растопило ему руку. Третьему старику приказали вырвать репку, величиной с гору, он вывихнул левую руку из сустава, и она потом усохла.
– Почему же ему не помогла бабка?
– Бабка?! – злобно заскрежетал зубами старик. – Бабка бросила деда и теперь воспитывает над озером гадкого утенка! Распутница, она представила себе, что станет Ледой, и теперь возится с птенцом!
Ты удивился, но потом вспомнил сказку Андерсена. Все правильно! Гадкий утенок вовсе не был уткой, он превратился в лебедя. Ты представил все это, Крис, и тебе сделалось нехорошо.
– Как же все это отвратительно! – вырвалось у тебя.
– Вся Страна Сказок – одно сплошное отвращение! – крикнул старик, сжимая кулачки.
Этот вскрик отрезвил тебя. Ты испугался, что вас услышат и приложил палец к губам:
– Тихо!
– Ну а теперь я получу ее? – спросил старик, глядя на книжку.
Ты отдал ему ее. Через мгновение она превратилась в кучку бумажек. С удивлением ты заметил, что их вид тебе уже не отвратителен.
– А что с другими бабками? – спросил ты.
Он даже не дрогнул, и только тогда, когда ты вытащил из ящика следующую книжку, ответил:
– Рыбаковой бабки уже нет. Ею воспользовались как приманкой для золотой пираньи, что плавает теперь в королевском аквариуме. Туда бросают вольнодумцев…
– А бабушка Красной Шапочки?
– Эта еще жива, а как же, вылеживается…
– Да, я помню, она лежала на кровати, когда на нее набросился злой волк, но к счастью поспел храбрый лесничий…
– На свое несчастье, – процедил старик.
– То есть как?
– Старуха потребовала, чтобы он лег в постель вместе с ней и волком. Бесстыдница, одного волка ей было уже мало! Все они в Стране Сказок сейчас такие.
– Ну ладно, а что с лесничим?…
– Лесничий не отказал ей, но, поскольку был уставшим, не проявил себя как следует. В наказание попал в аквариум.
Тогда, Крис, ты почувствовал, что в животе у тебя что-то сжимается. Воображение подсказывало тебе, как пиранья вгрызается в твое тело. Ты отпил немного кока-колы и спросил: