Костры - Иннокентий Сергеев

Сергеев Иннокентий

Костры

Иннокентий А. Сергеев

К О С Т Р Ы

1

Костры на улицах ночного города. Я иду, подбирая с холодного, сырого асфальта фантики и набиваю ими карманы. Кто эти люди, что жгут костры и сжигают портреты? Я никого не ищу среди них. Я уже давно заблудился в этом городе на этой планете. Немного надежды или немного сна - разве это не одно и то же? Я хочу лишь немного надежды, но не найду её здесь, и я собираю фантики, веря, что собрав достаточное их количество, смогу купить на них билет, чтобы уехать отсюда. Я знаю, что поезда давно ржавеют в депо. Но может быть, это всё неважно. Одна надежда - что это всё неважно. Что всё как-нибудь само собой образуется. Или кончится, всё наконец кончится, и станет светло, и я буду не здесь. Где я тогда буду? Не здесь - это где? На какой планете? Солдаты варят кашу на походных кухнях как в разрушенном городе - солдаты, призванные защитить горожан от войны. От дыма першит в горле, и трудно дышать. Но я смеюсь, потому что пьян, и потому что мне ничего здесь не нужно. Девушка, что сидит у меня на спине, обвив шею руками, смеётся и машет рукой людям у костров, и они приветствуют её и называют по имени,- каждый раз по-другому. А та, другая, что не устанет каждый день пересчитывать пустые бутылки под моим столом, кто она? Это всё тот же день, и это всё та же ночь, и количество никогда не перейдёт в качество. Разве что она уйдёт от меня, или эта девушка, наконец, спрыгнет с моей спины, и тогда я смогу увидеть её лицо. Ведь я даже не знаю, красива ли она. Поначалу я почти не чувствовал её веса, а теперь мне становится всё труднее и труднее сгибаться, наклоняясь к асфальту, и делать каждый следующий шаг. За тем перекрёстком я упаду, и она спляшет на мне лихой танец. И эти люди будут хлопать ей в ладоши, сидя вокруг своих костров, и подбадривать её криками. А мои фантики снова окажутся сором. Или, как сказал апостол Павел, дерьмом. Но, в отличие от дерьма, они не пахнут, и только это делает их похожими на деньги. А ещё, кто-то сказал мне, что на них можно будет купить билет, нужно только заново отстроить вокзал и починить паровозы, но для этого тоже нужны деньги... А ещё... Я падаю. Я лежу на асфальте, и на мне сверху лежит девушка, которую я ещё не видел в лицо, а вокруг меня горят дымные костры. Я неудачно упал - кажется, у меня вывихнута лодыжка, и выбито два зуба. А ещё осколок стекла вонзился мне в щёку, но я не могу высвободить руку, чтобы вытащить его. Сверху на мне что-то происходит, но я не вижу, что. Я пытаюсь подняться. Я должен дойти до дома, чтобы под моим столом стало на одну бутылку больше, чтобы в моей памяти стало больше женщин, я должен пойти к стоматологу и вставить новые зубы, когда-нибудь количество перейдёт в качество, и фантики превратятся в деньги. Я стаскиваю в память образы прошлого как обезьян в зоопарк, но кто-то портит клетки, груз вины оказывается неподъёмным, и я снова и снова падаю и каждый раз неудачно. Я пренебрёг народным искусством этого города - падать так, чтобы не ломать кости и не захлебнуться грязью. Я всегда чувствовал себя здесь чужим. Я поднимаюсь на ноги. Я иду. Я иду в кромешной тьме - никаких костров не было. Я извлекаю из щеки осколок стекла. В детстве мы играли в фантики, воображая, что это деньги. Но теперь в это уже никто не верит. Я отстал от времени. Или эта женщина на моей спине и есть Время? Дымные костры осенних рассветов... Безмолвие вечной зимы... Моя нация истекла слезами и кровью. Стоило вспомнить о тяжести, как она вернулась, но теперь эта женщина,или уже другая?- гладит меня по голове и не смеётся больше. Она сидит у меня на плечах, и я сжимаю руками её лодыжки. Она всегда за моей спиной, но мне никогда не увидеть её, обернувшись.

2

Её зовут Таня, ей 25 лет, и она очень красива. Мне повезло. Мне везёт на красивых женщин, жаль только что они уходят прежде, чем я успеваю затащить их в постель. Кроме той одной, которая занята подсчётом пустых бутылок. Но и она уйдёт, как только они перестанут прибывать. Потому что ей нечего будет больше делать там, где я живу. В этом городе, где холодные костры рассветов обозначают прошедшие ночи. Или это всё та же ночь? Теперь я вспомнил - я познакомился с этой девушкой на вечеринке, но я всё ещё не могу понять, зачем она притворяется моим прошлым. У меня нет прошлого в этом городе, ведь я пришёл сюда всего на одну ночь. Или это ночь императора Отона, что длится дольше чем век? Римляне понимали в смерти больше. Или просто меньше боялись её? Или это одно и то же? Ведь это всё та же ночь, и это всё те же костры. И историю придумали лишь затем, чтобы научить нас ненавидеть своих врагов? Что же мне делать с моей ношей? Она так сексуальна. Впрочем, она уже слезла с моих плеч и теперь идёт рядом со мной, украдкой потирая ягодицы. Мы давно уже прошли мимо моего подъезда и, если я захочу вернуться до завтрака, мне придётся долго идти обратной дорогой. Но её это нисколько не заботит. Она весело болтает, а у меня слезятся глаза от дыма, но она уверяет меня, что это аллергия на тополиный пух, потому что никаких костров не было. Я всё придумал, и ей было очень смешно. "Но ведь никакого пуха нет",- возражаю я. "Конечно",- говорит она и снова смеётся.- "Это потому что сейчас ночь". У меня нет денег отправить её домой на такси, и я боюсь спросить её, где она живёт. Как странно, я едва увидел её, а уже боюсь её потерять. Хотя знаю, что она всё равно уйдёт - они все уходят, как только выясняется, что карманы у меня набиты фантиками, а не деньгами. Но если нет вокзала, и нет вокзальной кассы, то некому сказать мне, что это не деньги, и меня обманули. Кроме этих глупых женщин. И я могу жить надеждой. Да и поезда давно заржавели и продолжают ржаветь. И всё же, мозги тех облысевших сурков, что спят в своих глиняных склепах, отправив с вечера самолёты бомбить детей в далёкой стране на Балканах, которую они видели по телевизору,- ведь они не могут уснуть без телевизора,- заржавели ещё больше. Но может ли это быть утешением? Моя нация истекла кровью, а Европа всё ещё кровоточит. Кто растопит жир их мозгов, которые были созданы чтобы мыслить? Кто разбудит их этой ночью, чтобы они вспомнили, что когда-то родились людьми! Или вчерашней ночью. Или завтрашней ночью. Ведь это всё та же ночь. И Сербия - это новая Герника. Но этой девушке, что, весело болтая, идёт рядом со мной, всё это безразлично. И наверное, я должен стараться стать похожим на неё, как она старается быть похожей на моё прошлое, которого не было, стать похожим на отсутствие себя самого! Но она - моя принцесса, и за неё я умру. Если бы только она захотела меня убить... Но она весело смеётся и вспоминает общих знакомых. И я думаю, зачем я так долго нёс её на своей спине, когда это так приятно идти с ней рядом. Я больше не смотрю под ноги, ведь фантики - это всего лишь фантики. А завтра она научит меня делать из них деньги.

3

Она ушла. Она сказала, что я навожу на неё тоску, и ей со мной скучно, и что я пугаю её, а до этого весело смеялась. Но вдруг умолкла и сказала: "Спасибо, что проводил". И я остался у подъезда. Нужно было сделать это самому, но они всегда опережают меня. Я расслабился и вновь поверил в чудо, хотя столько раз уже обещал себе ни во что больше не верить. И в первую очередь женщинам. И вот я иду, и ничто не клонит меня к земле, и плечи мои свободны. Я присаживаюсь на скамейку, но тут же встаю, чтобы проверить задний карман джинсов - нет ли там денег, ведь на фантики пиво мне не продадут. И тогда замечаю, что на скамейке кто-то сидит. - Здравствуйте,- говорю я. Сидящий на скамейке человек молча кивает мне. Я продолжаю поиски. Денег нет. Но зато ещё есть сигареты. Я могу, наконец, закурить, ведь эта девушка, которой так не нравилось, когда я курил, ушла и, наверное, больше не вернётся. Сейчас она ляжет в свою постель, а за стеной её комнаты будут спать её родители, и больше она не вспомнит обо мне. Как это столько уже раз было, и я столько уже раз обещал себе не начинать всё сначала... - Напрасно,- говорит человек, сидящий рядом со мной на скамейке. - Что?- вздрогнув, говорю я. - Она ещё не весь мир,- говорит он. - Это я знаю,- отвечаю ему я.- Но от этого не веселее. Остальной мир ещё хуже. - Это зависит от того, что вы от него ожидаете. - Скоро начнёт светать. И будет рассвет. - Да. Летом ночи недолги. - Слишком поздно, чтобы начинать дискуссию. Давайте лучше покурим. - Спасибо, я не курю. Я смотрю на него с неприязнью. - И вы тоже? - Что?- говорит он. - Так озабочены своим здоровьем, что боитесь закурить сигарету? - Нет,- говорит он.- А впрочем, едва ли я смогу доказать вам обратное. Я усмехаюсь. - И напрасно,- говорит он.- Напрасно вы усмехаетесь. Между прочим, если бы сейчас был день, вы бы заметили, что я намного старше вас... - Я слышу это и по голосу. - Но это ещё не всё. - А мне всё равно,- говорю я.- Едва ли вы сможете сказать мне что-то, что поможет мне смириться со всей той мерзостью, что творится в этом мире, и с тем, что творится вокруг. - И с тем, что от вас ушла ещё одна девушка? - Та, что устроит мне сцену, когда я вернусь домой, ничем не хуже каждой из них. - Пожалуй,- соглашается он.- Но что же такого творится вокруг? Я знаю страны, где дела обстоят ещё хуже. - Например, в Америке?- говорю я. - Ах, вот вы о чём... - Да. Ведь я так верил в неё, и чем она мне ответила? Бомбёжками Сербии? Знаете историю Игнатия Лойолы? Он был светским щёголем, и вообще, человеком далёким от религии, и знаете, что отвратило его от мира? Он был страстно влюблён в одну женщину, она же избегала его. Он, не теряя надежды, продолжал её преследовать и добиваться, и вот однажды... Она распахнула перед ним платье, и он увидел раковую опухоль, разъедающую её грудь. Америка... Или эта девушка Таня, двадцать пять лет, хочет стать богатый и уехать в Италию или в Москву, или остаться здесь, неважно... - Зачем же вы так глупо влюбились,- говорит он. - Да ну вас!- я выбрасываю окурок и встаю со скамейки.- Пойду-ка я лучше домой. - Осталось только выяснить, где он, ваш дом,- говорит он. - Я имел в виду ночлег. - В таком случае, спокойной ночи,- говорит он.- Встретимся завтра на том же месте. - Не думайте, что так просто сможете меня смутить. - Вам некуда ехать,- говорит он. И говорит что-то ещё, но, зажав уши, я бегу от него прочь.