Громкий и довольно сердитый голос ворвался в фоновую музыку Ангелов с грязными лицами:
– Где он?
Дортмундер воздохнул. Он наполнил свой рот хлебом с майонезом, сел немного прямее и стал ждать неизбежного. Из фойе послышалось, как Мэй говорила что-то успокаивающе, но было очевидно, что она не справляется с задачей.
– Просто пусти меня к нему, – настаивал громкий раздраженный голос.
Послышались тяжелые шаги, и вошел коренастый остроносый парень.
– Ты! – сказал он, указывая пальцем на Дортмундера.
Обеспокоенная Мэй проследовала за остроносым мужчиной в комнату и, пытаясь разрядить обстановку, произнесла:
– Посмотри, кто пришел. Это Энди Келп.
Дортмундер проглотил булку с майонезом.
– Я вижу его, – пробурчал он. – Он между мной и ТВ.
– У тебя есть работа! – кричал Келп голосом полным возмущения.
Дортмундер отмахнулся от него бутербродом, словно прогоняя муху.
– Не мог бы ты отойти немного? Я не вижу экран.
– Я не отойду.
Келп скрестил руки на груди и припечатал своими ботинками коврик, расставив слегка ноги, чтобы подчеркнуть свою решимость. Дортмундер мог видеть теперь только около трети экрана, как раз между ног Келпа. Он сполз с дивана вниз, пытаясь увидеть больше, но его собственные ноги соскользнули с кофейного столика.
А Келп снова повторил:
– У тебя есть работа, Дортмундер. Есть работа, но ты не сказал мне.
– Верно, – произнес Дортмундер, потягивая пиво.
– Я находил много дел, – сказал Келп обиженно. – А теперь ты получил одно и ты «кинул» меня?
Очнувшись от своей летаргии, Дортмундер сел прямо, пролив пиво на большой палец, сказал:
– О да, это верно. Ты принес мне работу. Ребенка, который потом похитил нас.
– Он никогда не делал это.
– А касса, – продолжал Дортмундер, – и мы теряем ее в проклятом Атлантическом океане.
– Мы взяли более двух тысяч штук из этой кассы, – подчеркнул Келп.
Дортмундер ответил взглядом полным отвращения.
– Две тысячи штук, – повторил он. – Напомни мне, это были доллары или песо?
Келп резко изменил позицию. Перешел от враждебной позиции к примирению, развел руками и сказал:
– Да ладно, Дортмундер. Это не справедливо.
– А я и не пытаюсь быть справедливым. Я не судья. Я вор и я пытаюсь заработать себе на жизнь.
– Дортмундер, не будь таким, – жалобно попросил Келп. – Мы такая потрясающая команда.
– Если бы мы не были так хороши, то умерли бы от голоду, – заметил Дортмундер и посмотрел на сэндвич в своей левой руке. – Если бы не было Мэй, я бы умер с голоду, – и он откусил большой кусок бутерброда.
Келп отчаянно смотрел на то, как Дортмундер жевал.
– Дортмундер… – начала он, но потом просто развел руками и наконец, обратился к Мэй.
– Поговори с ним, Мэй. Разве я виноват, что касса упала в океан?
– Да, – ответил Дортмундер.
Келпа затрясло:
– Б-б-б-как?
– Я не знаю, но это была твоя вина. И это была твоя ошибка, что мы вынуждены были красть один и тот же изумруд шесть раз. Твоя вина, что мы похитили ребенка-гения, который поднял выкуп за нас. Это была твоя вина.
Келп даже пошатнулся от такого числа и многообразия обвинений. С широко распростертыми руками, он качнул головой и, взывая к небесам, взмолился:
– Я не могу поверить, что слышу такое в этой комнате.
– Тогда иди в другую комнату.
Не получив никакой помощи от Бога, Келп снова обратился к Мэй:
– Мэй, ты разве ничего не сделаешь?
Она не могла и она знала, что не сможет, но все же попыталась:
– Джон, ты и Энди были вместе так долго…
Дортмундер бросил на нее взгляд и произнес:
– Да-а. Мы только что вспоминали прошлое.
Затем он уставился в телевизор, где сейчас показывали рекламу, в которой балерина в пачке танцевала на верхушке огромной банки дезодоранта под музыку Prelude à l'après midi d'un faune.
– Мне жаль, Энди, – покачала головой Мэй.
Келп вздохнул. Его манера поведения была теперь строгой и деловой. Он произнес:
– Дортмундер, это конец?
Дортмундер не отрывался от балерины:
– Да, – ответил он.
Келп собрал изорванное в клочья чувство собственного достоинства.
– До свидания, Мэй, – попрощался он очень формально. – Мне жаль, что все закончилось так.
– Мы еще увидимся, Энди, – ответила Мэй, грустно посмотрев.
– Я так не думаю, Мэй. Спасибо за все. Прощай.
– Пока, Энди.
Келп вышел, даже не взглянув на Дортмундера, и через несколько секунд они услышали, как хлопнула входная дверь. Мэй обернулась к Дортмундеру, и теперь ее взгляд выражал больше раздражения, чем грусти:
– Ты был не прав, Джон.
На смену балеринам пришли ангелы с грязными лицами.
– Я попытаюсь посмотреть этот фильм.
– Ты не любишь фильмы, – возразила Мэй.
– Я не люблю новые фильмы и фильмы в кинотеатрах. Мне нравятся старое кино по ТВ.
– Тебе также нравиться Энди Келп.
– Когда я был ребенком, – начала Дортмундер, – я любил корнишоны. Я ел по три банки корнишонов каждый день.
– Энди Келп не был корнишоном.
Дортмундер не ответил, но он отвернулся от телевизора, чтобы посмотреть на Мэй.
Некоторое время они оба пристально разглядывали друг на друга, а потом он снова сконцентрировался на фильме.
Мэй присела на диван рядом с ним, пристально всматриваясь в его профиль.
– Джон, – произнесла она, – тебе нужен Энди Келп и ты знаешь это.
Ее губы сжались.
– Ты должен, – настаивала она.
– Мне нужен Энди Келп, – размышлял Дортмундер, – как без десяти двенадцать север штата.
– Подожди, Джон, – остановила она, положив руку на его запястье. – Это правда, что крупные дела, которыми ты занимался последние несколько лет, шли не так уж хорошо…
– Келп нашел мне каждое из них.
– В том то и дело. Он не предложил тебе именно это дело. Оно твое, ты нашел его сам.
Даже если он приносит несчастье своим собственным делам, а ты на самом деле не веришь в сглаз, даже больше чем я, но даже если…
Дортмундер сердито взглянул на нее:
– Что ты имеешь в виду, я не верю в сглаз?
– Ну, умные люди…
– Я верю в проклятия, – перебил ее Дортмундер. – И в кроличью лапку. И что не следует ходить под лестницами. И в число «тринадцать». И…
– Лапки, – произнесла Мэй
– … в черную кошку, перебегающую дорогу… Что?
– Лапки кролика, – продолжила Мэй. – Я думаю их несколько, а не одна.
– Мне плевать даже если это локти. Я верю в это, какое бы оно не было. И даже если нет никакого сглаза, есть Келп и он навредил мне уже достаточно.
– Возможно, это ты приносишь несчастья, – произнесла Мэй очень мягко.
Дортмундер бросил на нее взгляд полный обиды и изумления.
– Возможно что?
– В конце концов, – продолжила она, – это были дела Келпа и он принес их тебе, а ты не смог обвинить ни одного человека, когда все пошло не так, так что может, это ты приносишь несчастье этим делам.
На Дортмундера еще никто и никогда так подло не нападал.
– Я не проклятие, – произнес он медленно и отчетливо, глядя на Мэй так, как будто никогда не видел прежде.
– Я знаю это. Но это и не Энди. С другой стороны, это не ты вошел в его дело, а он пришел к тебе…
– Нет.
Дортмундер сердито смотрел невидящим взглядом на экран.
– Черт возьми, Джон, – ты будешь скучать по Энди, и ты знаешь это.
– Тогда я застрелюсь.
– Подумай об этом, – попросила она. – Подумай, что тебе не будет с кем посоветоваться.
Подумай, что не будет никого на работе, кто действительно понимает тебя.
Дортмундер помрачнел. Он опускался все ниже и ниже в своем кресле, глядя на кнопку регулировки звука, а не на экран. Его челюсть была настолько сильно сжата, что рот практически исчез с лица.
– Поработай с ним. Так будет лучше для каждого из вас.
Молчание. Дортмундер, сдвинув брови, смотрел не мигая.