Сонечка кое-как переползла через бортик ванны и, оказавшись на резиновом коврике, поджала ноги и уткнулась лбом в холодную эмаль. В голове еще шумело от выпитого спиртного, на лбу выступила похмельная испарина. Она встала и, поморщившись, взглянула на свое отражение в зеркальном шкафчике. Тушь синими разводами покрывала веки и виски, оттеняя и без того от природы бледное худое личико. Сонечка потрогала бордовое, чуть припухшее пятно на тонкой шее, и промокнула несвежим полотенцем капельки воды на плечах. Достав сигарету из пачки, девушка закурила, но тут же испытала прилив тошноты. Она отшвырнула сигарету в раковину и, накинув короткий халатик, с трудом передвигая ноги, вышла в коридор. От грохочущей музыки заложило уши. Тихо матерясь, Сонечка добралась до музыкального центра, подаренного Сергеем Борисовичем, и нажала кнопку. Рухнув на разложенный диван, она оглядела комнату. Невысокий столик перед диваном был завален остатками недавнего пиршества: вперемешку с пустыми бутылками и банками из-под пива валялись куски грубо порезанной колбасы, подсохшего хлеба, хвосты копченой скумбрии и дурно пахнущие окурки. Сонечка икнула, взяла с пола пушистый тапок и смахнула половину содержимого стола на палас.
— У, Витька, сволочь! — тихонько заскулила она, размазывая по лицу выступившие слезы, — ненавижу!
Квартира Сонечке досталась всего полгода назад от внезапно умершей тетки. Хотя внезапной эта смерть явилась лишь для племянницы, толком не знавшей престарелой родственницы и видевшей ее несколько раз лишь в раннем, пусть и недалеком, детстве. Будучи единственным ребенком в семье и имея дурной нрав, Сонечка быстро выбила из своих уже немолодых родителей согласие на отдельное проживание. Не для таких отношений рожала долгожданную дочь Клавдия Семеновна, отдавая ей здоровье, ласку и все то, о чем Сонечка просила, а чаще требовала. Но слепая материнская любовь сыграла с Клавдией Семеновной злую шутку. Её дочь с возрастом проявляла все большую эгоистичность, маниакальную зависть и немотивированную злобу. Когда Соне исполнилось девять, тяжело заболела близкая подруга Клавдии. Работая вместе на одной швейной фабрике, женщины давно сдружились, делясь друг с другом радостями и бедами. Случилось так, что Раиса Комарова, одна воспитывавшая сына Диму, в одночасье попала в больницу, где ей предстояла операция и, при удачном исходе, полугодовая реабилитация. Дима был старше Сонечки на пять лет и отличался завидной серьезностью и покладистым характером.
Когда Клавдия Семеновна пришла к подруге в предоперационную палату со словами утешения и напутствия, Раиса сжала горячими ладонями руку подруги и быстро зашептала, ловя воспаленными от слёз глазами взгляд сидящей рядом женщины:
— Клавочка, милая! Только ты у меня осталась, некого мне просить. Не знаю, буду ли жива, это одному богу ведомо… — она остановила жестом, всхлипнувшую было, Клаву, — Не говори ничего! Об одном прошу тебя, дорогая, возьми Диму к себе. Я знаю, Коля твой не будет против. Квартирку я на сына записала. Когда подрастет, тебя стеснять не будет. А пока ты ее сдавай. В домоуправление сходи, к Люсе Самойловой, она поможет, совет даст. Вот тут, — она порылась под тощей больничной подушкой, — я написала, что хочу, мол, чтобы ты, Клава, стала моему сыну Дмитрию опекуном. Мне и Василий Васильевич, наш главврач, подписал. Не знаю только, правильно ли оформила… — она протянула сложенный вчетверо лист бумаги и, взяв с тумбочки стакан, стала жадно глотать теплую, пахнущую хлоркой, больничную воду.
Не помня себя, Клавдия Семеновна дошла до дома. Николай должен был вернуться с вечерней смены поздно. Сонечка проводила время в компании подростков со двора, и женщина сидела на темной кухне одна, пребывая в каком-то оцепенении. Когда, наконец, Николай Иванович, глотая горячий гороховый суп и щуря усталые глаза, слушал жену, коротко кивая в ответ, пришла Сонечка. Юркнув в свою комнату, сидела там как мышка, пока мать не позвала ее ужинать. Поставив на стол фруктовый салат с взбитыми сливками и стакан сока, Клавдия Семеновна с обожанием посмотрела на дочь.
— Хорошо погуляла, Сонюшка?
Девочка хмыкнула, не отвлекаясь от салата и пачкая руки в белоснежных сливках.
— Что-то, вроде, куревом несет, — Клавдия поморщила нос и, встав, открыла форточку.
— Мальчишки на соседней лавочке курили, — невинно взмахнула ресницами Соня.
— Детка, — начала женщина, сложив руки на коленях, — ты помнишь тетю Раю?
Сонечка отодвинула от себя тарелку и исподлобья посмотрела на мать.
— Она, детка, больна очень. Просит, чтобы Дима пожил у нас пока… — она не успела закончить фразу, как Соня вскочила, отшвырнув стакан в сторону. Сладкое пятно тут же растеклось по полу. Лицо ее побелело, глаза выпучились, а руки затряслись.
— Нет! Не смей! Никогда! Не смей! Я повешусь, слышишь?! — Продолжая визжать, она закрылась в ванной и долго рыдала там, круша немногочисленные шампуни и баночки. Николай в это время находился у соседа, занимая себя совместным просмотром футбольного матча. Но и позже, когда он вернулся, Клавдия не стала говорить ему о спектакле, устроенном дочерью, так и проворочалась полночи в постели, тяжело вздыхая и утирая глаза.
Через три дня во время операции Раиса умерла. Клавдия Семеновна узнала об этом, позвонив в больницу. На похороны поехала с общими подругами, на поминках пробыла недолго, стараясь не смотреть в сторону осиротевшего Димы. О судьбе его узнала лишь пару месяцев спустя, встретив ту самую Люсю Самойлову из домоуправления, с которой познакомилась на поминках. Поняв, что мальчику светит детский дом, Люся развела бурную деятельность и, узнав, что родственник одного из жильцов, преподает в военном училище, через третьих лиц начала устраивать судьбу мальчика. Люся, проработав много лет кадровиком, умела общаться с людьми, имела свой интерес в разных инстанциях и могла пойти напролом с саблей наперевес, если того требовало дело. А мальчик не был ей безразличен, у самой рос внук Сергей, с которым Дима Комаров гонял под окнами мяч. Известие не принесло радости Клавдии Семеновне. На душе было муторно. Николай никогда не спрашивал ее, а она так и не смогла найти в себе силы, чтобы рассказать о собственном, как она считала, малодушии.
3
Утреннее солнце стало по-настоящему весенним. За неделю грязный снег превратился в талую воду, кое-где, рядом с канализационными люками, появились тоненькие ростки первой травки. Набухшие почки еще боялись ночного морозца, но старались набраться за день силы от солнечных лучей.
Молодой человек в темно-синих джинсах и голубом свитере шел по уже подсохшему асфальту, с легкостью неся объемную сумку, закинув ее на плечо. Шагал он твердо, чуть пружиня, и была во всей его фигуре какая-то кошачья грация и сила. Поезд пришел без опоздания, в половине седьмого, и молодой человек не без удовольствия выбрал пеший путь до дома. Жил он по московским меркам недалеко: пара кварталов от Киевского вокзала по прямой, а затем дворами. Если бы люди знали, как хорошо идти вот так пешком по городу, не боясь, что в тебя начнут стрелять из казавшегося пустым, зачищенным, дома. Какое удовольствие ощущать под ногами асфальт, наблюдать, как просыпаются ленивые городские птицы. Как они, переговариваясь о своем, садятся на прогретые коньки крыш и ржавые края мусорных баков. Парень широко улыбнулся собственным мыслям и пригладил выгоревшую челку. Он был по-южному смугл, и немногочисленные утренние прохожие, кто с любопытством, кто с завистью, а кто и с подозрением оглядывались ему вслед. Показалась до боли знакомая аллея с двумя рядами еще не стриженых тополей. Молодой человек убавил шаг и, подойдя к скамейке, сел, водрузив сумку рядом на деревянное сидение. Целая гамма чувств охватила его. Он достал сигарету, долго крутил ее, а затем нервно смял и раскрошил себе под ноги. Парень резко встал, закинул баул и тем же быстрым шагом пересек аллею по диагонали. Перемахнув через чугунную решетку ограды, он перешел дорогу и нырнул в пахнущую сыростью и кошками арку. Деревянная дверь подъезда приветственно скрипнула. Дима Комаров на секунду задержал на ее шершавой поверхности ладонь и вошел внутрь. Он долго не мог открыть свою квартиру: руки дрожали, ключи, словно живые, норовили выскочить. Дом встретил хозяина запустением, пылью и тишиной. Парень запер дверь и переобулся, с удовольствием ощутив под ногами прохладный пол. Все осталось таким же, как и два года назад, когда Дима, получив контракт, забежал домой на полчаса перед отправкой. Как и тогда он снял со стены старые, купленные еще матерью часы- ходики и завел скрипучий механизм. Знакомое тиканье успокоило и наполнило дом чем-то до боли родным. Дима раздвинул выцветшие шторы. Щербатый подоконник покрывал слой сероватой пыли. Он еще помнил цветы, которые стояли здесь. И помнил, как, несмотря на все его старания, они завяли, так и не смирившись со смертью своей хозяйки. Дима набрал воду в чайник и, открутив вентиль, зажег газ. Пламя вспыхнуло сначала еле заметным огоньком и лишь через пару минут набрало полную силу. Молодой человек обошел обе комнаты, открыл везде шторы и форточки. Сквозняк, казалось, разбудил квартиру: заколыхалась цветная портьера, зашуршали старые газеты на комоде, из-под стола выкатилось легкое облачко пыли. Дима намочил висевшее на гвоздике полотенце и, продолжая думать о своем, стал вытирать мебель, автоматически подключая телефон, радио и телевизор. Затем он вывалил на диван содержимое своей сумки и начал аккуратно сортировать вещи. Через некоторое время он снял трубку телефона и набрал номер: