========== 1. Возвращение в Хвилер-Сити ==========
Когда разнеслась молва о возвращении Дучесс, они прямо со всех сторон посыпались.
Медведица Чарли очутилась в Хвилер-Сити — вместо Северного Монти. Старая подруга Минея приковыляла из соседнего штата Нью-Мексико.
Бэлла-Гром, гордость и слава города Биг-Бенд, сошла с поезда в самый что ни на есть момент, чтобы успеть пожать руку Мэри Галии из Спокана. Эта четверка составила то, что называется сливки общества, того общества, что свалилось на голову жителям Хвилер-Сити.
Впрочем, много было ещё и таких, что появлялись друг за дружкой незаметно, потихоньку, без рекламы, и были это всё люди мрачные, с револьверами на взводе и со святой в душе решимостью очистить землю от страшного проклятия по имени Дучесс.
Вот с их-то появлением и наступили в Хвилер-Сити безумные ночи. Нет, они не шатались по улицам, громогласно заявляя о своих намерениях, ни с кем не делились своими планами, даже по секрету. Этого они ни в коем случае не делали, потому что люди все были почтенные и уважаемые, и собрались они здесь для серьёзного дела, вершить которое следует без излишнего шума. Да и нервы у них должны быть крепкими, а ум — быстрым, чтобы в любой момент справиться с любым, даже самым неожиданным, тяжким испытанием.
Вследствие такого серьёзного сбора страшная тишина пала на Хвилер-Сити. Даже днём горожане шагали по собственным улицам осторожно, стараясь громко не топать. Даже Саманта Кертин, здоровенная мясная женщина, завязывая диалог со старой Джулией Дилан, хозяйкой гостиницы, старалась произносить слова шёпотом, а во время беседы беспрестанно озиралась украдкой, пытаясь определить, не прячется ли кто за спиной её собеседницы.
А что же обо всём этом думала шериф?
Старая шериф была мудрой. Предки наградили её странным именем — Аньена*. Таланты Томы Аньены были известны во всей округе.
Испуганные обыватели решили с ней посоветоваться. Они спросили её: что им следует делать? Шериф полагала, что в данном случае вопрос следует поставить перед жителями города: что ей, шерифу, следует предпринять в этом случае? И когда они долго и упорно внушали Томе, что она просто обязана предпринять хоть что-нибудь, потому что в противном случае сразу же по возвращении в город Дучесс случится убийство, Аньена решительно заявила, что она, в свою очередь, как шериф, полагает, что граждане Хвилер-Сити абсолютно правы, за небольшим исключением: в данном конкретном случае слово «убийство» следует употреблять во множественном числе.
Вполне естественно, что погибнет не один человек, а гораздо больше.
Ход мысли шерифа выглядел безупречно, однако поведение её вызывало некоторые сомнения. В те времена было распространено мнение, что шерифы, будь то женщины и даже мужчины, в силу возможностей, должны предпринимать все необходимые меры для пресечения преступной деятельности, а тут вроде как складывалось впечатление, что Тома Аньена пытается уклониться от исполнения обязанностей, которые она присягнула свято исполнять. Но десять лет её мужественной и добросовестной службы на благо общества в данный момент несколько смягчили зарождающееся отрицательное отношение к её поведению в конкретной ситуации. Граждане Хвилер-Сити, несмотря на её речи, всё-таки ещё верили, что дела её будут решительней, нежели жалкие слова.
Делегатами были вкратце переданы всему населению города слова шерифа, но этого было явно недостаточно. Дучесс была убийцей. То есть существовало мнение, что она убийца, и чем больше она будет оставаться в живых, тем большее количество людей она отправит на тот свет. Да, ей не откажешь во вкусе, она обладает стилем, скоростью и уверенностью прирождённого убийцы. Рано или поздно её придётся устранить ради общественной же безопасности, и, по правде говоря, чем раньше, тем лучше, честное слово! Шериф была не прочь встретиться с этой прославленной преступницей, но в то же время она признавала, что встреча была бы куда веселей, если бы в этом деле ей была оказана всемерная поддержка. Вот и собиралось здесь столько отменных стрелков — понаехали из всех закоулков боевого Запада. Чего уж, казалось бы, лучше! Все эти люди прекрасно понимали, что рано или поздно Дучесс придётся сбросить со счетов, вымарать, вычеркнуть навсегда из списков живущих на этой земле. Любой из них вправе совершить этот благородный акт, но если хоть одна из них действительно повстречает Дучесс, будет заварушка. Да, в самом деле, Дучесс совсем недавно вышла из тюрьмы и предполагается, что совесть её в настоящий момент чиста, но все мы прекрасно знаем, что слишком уж часто предположение так и остаётся просто предположением, не превращаясь в факт.
Примерно так выглядело обоснование действий мудрой шерифы, сформулированное ей самой, и многие жители Хвилер-Сити были с ней солидарны в этом. Общественность города располагала сведениями о том, что Дучесс в настоящий момент находится на пути домой, и неплохо было бы встретить её на пороге её же старенького домика с хорошо вычищенными револьверами в руках и с решимостью совершить благое дело в душах.
А о чём думала сама Дучесс?
Она просто выскочила из вагона товарняка, когда в трёх милях от города поезд крепко сбавил ход на подъёме. Именно эта точка стала отправной для Дучесс, лёгкой походкой зашагавшей в сторону дома. Интересно, с чего бы это именно Дучесс, глубоко презиравшая любое физическое усилие, и в первую очередь ходьбу ногами, именно пешком решила войти в Хвилер-Сити?
Какое-то предчувствие, насквозь пропитавшее воздух, подсказывало ей, что лучше войти в Хвилер-Сити тихо, без всяких там фанфар, возвещающих её прибытие. Вот так и вошла Дучесс в город. Нет, она не потопала непосредственно в центр города, хотя все три года отсутствия она физически страдала от желания увидеть именно это местечко. Нет, она предпочла пробираться по окраинам. Под открытыми окнами и у приотворённых дверей она напряжённо прислушивалась к разговорам.
Слово-другое из обрывков чужих разговоров, ухваченное то здесь, то там, усиливало её настороженность. Спустя полчаса коротких перебежек от дома к дому она уже знала, что Хвилер-Сити полон вооружённых людей, которые всё больше склоняются к тому, чтобы открыть по Дучесс огонь, как только она воочию явится перед ними.
Осознав это, Дучесс забилась в мрачный уголок, в котором какой-то высокий забор прикрывал её с трёх сторон. Там она скрутила сигарету и принялась курить её. Неплохо было бы, если бы друзья в этот момент понаблюдали за её физиономией как можно пристальней.
Она улыбалась, и это, несомненно, в первую очередь бросилось бы им в глаза.
В старые добрые времена она любила улыбаться. Тюрьма практически не изменила её, разве что стёрла излишний румянец со щёк, и чистая, здоровая кожа лица несколько подвыцвела. Мало того, физиономия у неё стала просто белее мела, и на ней теперь ещё сильнее выделялись совершенно горизонтальные брови. Они, словно две тонкие полоски, прочерчённые карандашом, встречались точно посреди лба, и под ними время от времени вспыхивали глаза, словно фонарь, которым сигналит кто-то, прикрывая и открывая яркий огонь полой чёрного плаща.
Молодёжь Хвилер-Сити наверняка отметит, что Дучесс ничего не утратила от своей былой красоты, а старшее поколение с удовольствием констатирует, что три года тяжкого труда в женском государственном исправительном учреждении, похоже, отучили её от дурных манер. Её дух не был сломлен. Естественно, этого и следовало ожидать, потому что она была освобождена досрочно именно в связи с отменным поведением.
Дучесс — и отменное поведение!
Конечно, вряд ли можно было думать, что в более отдалённых краях Дучесс знают лучше, чем в Хвилер-Сити. И когда огонёк вспыхивающей сигареты освещал её улыбку, совсем уж нельзя было предположить, будто в тех далеких краях знают, что Хвилер-Сити боится вот этой особенной улыбки куда больше, чем хмурого, исподлобья, взгляда Дучесс.
Она докурила сигарету совсем почти до самого конца, потом поднялась, потянулась, напрягая мышцы своего шестифутового тела (как кошка, мирно продремав весь вечер у камина, встаёт, потягивается, проверяя свою силу, и неслышно прокрадывается в ночь — на охоту). И как кошка выпускает когти из мягких замшевых подушечек на лапах, так и Дучесс вытащила на волю свой револьвер с шестью патронами в барабане, ласково взвесил его на длинных пальцах и любовно и бережно упрятала его.