А. А. Иванов-Петров
Рассказы Иванова-Петрова
© А.А. Иванов-Петров, 2020.
© ООО «КМК», издание, 2020.
Житейские истории про зверей и людей
Фиалковые истории, то есть несколько мясистые
Как-то раз произвел я эксперимент по созданию альтернативной истории. Сразу – с человеком. Тут же скажу что не от большого ума, а по чистому недомыслию, и успокою, что всё, в общем обошлось без последствий. По крайней мере для испытуемого. Мне слегка досталось – но, я считаю, поделом.
Началось всё так. Когда сыну было года три, мы с ним ходили гулять по нашему городку. Ориентировался он тогда очень плохо – что само собой разумеется. И вот как-то вышли мы из дома, гуляем, а он что-то набыченно бурчит. Чего-то ему мама не дала съесть или поиграть, что-то не так одела – в общем, бунт на корабле. Плохая мама, говорит. Вот тут меня и осенило.
Не успев сообразить последствий, я тут же бухнул: «А хочешь, мы к другой маме пойдём?». Сын пожелал узнать, как это осуществимо. Я развил перед ним идею, бесстыдно заимствованную из «Иронии судьбы» – видишь, говорю, какие дома вокруг одинаковые стоят, какие улицы похожие. А внутри, говорю, похожие квартиры. И можно среди всех этих одинаковых коробок найти такую, где все как у нас, и даже мама почти как наша – похожа, по крайней мере. Но, может быть, тебе больше понравится.
Сын по природному трезвомыслию заопасался – а точно новая мама будет нам рада? А игрушки там есть? А кушать нам будут давать? Я его уверил, что новая мама будет весьма рада его увидеть, и он сразу отличит ее от настоящей. Вот мы уходили, мама (старая) была сердитая и усталая, а придём мы к новой маме – она очень обрадуется, увидев нас, сразу бросится сыночка обнимать и кормить. Насчет игрушек я высказался так, что они будут точь-в-точь как те, что остались у старой мамы. Ты, говорю, ни малейшего отличия не найдешь. В общем, всё будет отлично. Только – предлагаю – не надо новой маме говорить, что она – новая. Ей обидно будет.
Сын согласился, хоть и с некоторой опаской. Я вывел его к нашему дому, но с другой стороны, что называется, отвёл глаза. Он с интересом осмотрел подъезд, счёл его похожим на наш старый, изучил лифт, также найдя сходство удовлетворительным. Мы открыли дверь, и – как я и предсказывал – новая мама оказалась очень хорошо расположена к ненаглядному сыночку, ласково его раскутала, не ругалась, покушать предложила. После вкусного обеда он побежал – не играть, а сравнивать. Примерно через час исследовательской работы он подошел ко мне и, слегка таясь, сказал, что игрушки, действительно, очень похожи, но не его. Точно, он проверил.
Тут я заинтересовался – как это возможно? Однако различия были неопровержимыми. В новом доме паровозик стоял не на столе, как всегда, а был закинут за диван и на нем были царапины, которых раньше не было. Краски были более изрисованы, чем в старом доме, некоторые карандаши невозвратно потеряны, чего в старом доме они себе не позволяли. В общем, число отличий было велико, сын, захлебываясь, излагал мне их, а мне почему-то стало тревожно.
Я спросил, как ему новая мама. Он ее очень одобрил, сказал, что она нравится ему значительно больше, чем старая. Так что он решил – жить мы теперь будем здесь, у новой мамы. Особенности человеческой психики стали меня слегка пугать, и я поинтересовался, не слишком ли новая мама отличается от старой внешне. Нет, говорит сын. Не слишком. В самый раз. Новая немного моложе и красивее, а в остальном самым приятным образом похожа на старую маму, а главное – намного добрее и заботливее, чем старая. Так что, пап, давай здесь жить останемся.
Что делать, пришлось крутить волыну в другую сторону. Я отозвал сына в сторонку и поговорил с ним, как мужчина с мужчиной. Я полностью признал его правоту – новая, конечно, получше будет, тут нет никаких сомнений. Но возникает нравственный момент. Мы уже несколько часов здесь находимся. Вот и обед уже прошел… А старая мама в старом доме, наверное, волнуется. Представляешь, как ей будет одной, без нас? Сын слегка озаботился проблемой, но в целом был не готов отказаться от сладкого житья у новой мамы ради туманных моральных рассуждений. Я еле его уговорил во время вечернего гуляния зайти к старой маме – ну хоть для приличия, попрощаться, что ли. Пожалеть ее. Как она, бедная, без нас будет? Изождалась ведь…
Кряхтя, сын согласился. Мы оделись и вышли на вечернюю прогулку, попетляли по городку и подошли к дому с фасада, с привычной стороны. Молча поднялись на похожем лифте к похожей квартире, где нас встретила изрядно отдохнувшая и повеселевшая старая мама. Сын с достоинством воспринял ужин и остался им доволен. Потом с большим интересом поиграл в старые игрушки, временами указывая мне на их скрытые достоинства, которые в тех, ну – ты помнишь – новых игрушках были отражены в недостаточной степени. Затем тихо спросил меня, когда мы пойдём обратно к новой маме. Я сослался на усталость и поздний час – пора спать ложиться, а не гулять. В общем, уложил его.
На следующий день воспоминания потускнели. Я несколько раз лихо увернулся от разговоров о новой маме и старался пореже об этом вспоминать. Сын смирился – в конце концов, всё, что происходит с ведома папы, является правильным и легальным. Нету новой мамы больше – ну что ж, старая тоже неплоха. Воспоминания пропадали, и через пару дней я уверился, что он всё забыл.
В целом эта история так и закончилась – со временем все воспоминания изгладились и история с альтернативным домом и альтернативной мамой совсем забылась. По большому счёту – так. Но мне, как зачинщику и горе-инициатору, от судьбы полагалась некая оплеуха. Моя судьба – дама аккуратная, хоть кривая, так что не замедлила.
В ближайшие выходные нам позвонила тёща и, естественно, пожелала поговорить с внучком. Внук с восторгом рассказал ей о последних свершениях. И на одном из первых мест в списке стояло – «Мы с папой ходили к новой маме! Мне очень понравилось! Она добрая и красивая!»
Тёща потом подзывала к телефону жену и пыталась выяснить в осторожных выражениях – что же случилось? А потом жена – в несколько менее осторожных выражениях – выясняла этот вопрос со мной. Я уже не помню, какую альтернативную историю я на этот случай придумал. Может быть, именно эту.
2005
То, что пишет автор – образ его… ну, скажем, лица. Понимая это, автор предварительно советуется с зеркалом. Смотрит – нос. А что? очень хороший нос! Просто отличной лепки!
Он приближает лицо к монитору – смотрите! Вот какой у меня нос. – Гробовое молчание, после чего один небрежный читатель замечает: это чё, нос такой?
Автор в панике суетится перед зеркалом, силясь найти выгодный ракурс. Случайно касается монитора большим пальцем. – Град комментов. Палец! Точно подмечено – как точно! Настоящий большой палец! У меня такой же. Отличный палец. Давай, давай, покажи еще что-нибудь!
Самодовольно улыбаясь, автор торжественно подносит к монитору указательный. – Никакой реакции. Через два дня он обнаруживает в чужом журнале запись – «Автор этот показывает какой-то огурец, говорит, что палец… Дурак, наверное».
Отчаявшись и запустив между бровей глубокую вертикальную морщину, автор прижимается к монитору пылающим лбом. – Четыре страницы комментов за 20 минут. Пиши еще! Передом повернись! Молодец! Давай дальше!
Автор, дичась, отбегает к зеркалу – проверить, всё ли в порядке.
2006
– Послушай, может быть, падение камня все же можно объяснить силой тяжести, притяжением масс камня и земного шара?
– Перестань молоть чушь. Ты ж учился, стыдно… Ясное дело, падение камня обусловлено низким его рейтингом относительно пиар-компаний более высоко взлетевших объектов. Падения как такового не существует – есть лишь расположение объектов на разной высоте относительно друг друга, что объясняется рекламными усилиями тех или иных социальных групп, в своих целях описывающих данный объект как высокий, высоко расположенный.