Большая волна в гавани - Самарский Михаил Александрович

Михаил Самарский

Большая волна в гавани

Глава 1

Нередко человек случайно оказывается в нужное время, в нужном месте, и тысячи дорог сходятся в одной точке.

Михаил открыл глаза, нащупал под подушкой телефон, на часах было девять утра. Нельзя сказать, что слишком рано, но если учесть, что он лег далеко за полночь, можно было бы еще часок другой смело поспать. Но, увы, привычка вставать рано утром плевать хотела на выходной день и сделала свое дело. Парень откинул одеяло, сел на кровати и, запустив руки в черные, как смоль кудри, взъерошил их. Прохладный пол приятно холодил ступни. После сна тело затекло, он потянулся, с наслаждением, до хруста в костях и, разминая шею, покрутил головой из стороны в сторону. Взгляд упал на блокнот, что лежал на тумбочке. Он взял его и принялся листать, рассматривая рисунки. Некоторые из них вызывали улыбку, другие, наоборот, заставляли хмуриться. Но, какие бы эмоции ни возникали в душе, каждый рисунок был отражением того или иного события, которое происходило в его жизни.

«Чистых листов осталось раз, два и обчелся, придется скоро заводить новый блокнот. Интересно, сколько у меня скопилось их за все эти годы? Надо бы посчитать как-нибудь», – подумал Михаил.

Он взял с тумбочки небольшое серебристое ведерко, из которого частоколом торчали карандаши. Вытряхнул содержимое на постель и среди этого количества с трудом отыскал огрызок черного графитового карандаша.

«И он тоже заканчивается», – цыкнул от досады парень.

Он выдвинул ящик тумбочки, достал темно-серую коробку, на крышке которой красовался ярко-красный логотип известной швейцарской марки, выпускающей товары для живописи, открыл ее и с сожалением обнаружил, что она пуста. Хоть он и не был профессиональным художником, но отдавал предпочтение качественным карандашам, рисовать которыми сплошное удовольствие.

«Ну что ж, придется снова сделать вылазку в художественный магазин», – сказал он вслух, нарушив тишину.

Рисование было его хобби, без которого молодой человек не мыслил своей жизни. Куда бы он ни шел, куда бы ни ехал, его верные спутники – блокнот и карандаш, всегда сопровождали его, не иначе, как Санчо Панса своего рыцаря. Был у него такой бзик – делать зарисовки всего, что происходило вокруг, только в своей интерпретации. Порой случалось, что он забывал взять с собой художественные принадлежности и чувствовал себя так, словно его лишили обеих рук одновременно. Тогда приходилось искать им замену и рисовать чем попало и на чем придется. Иногда в ход шли даже салфетки, а если и их не было под рукой, он делал эскизы позже, восстанавливая в памяти прошедшие события. С того момента, как парень увлекся рисованием, а это ни много, ни мало десять лет, таких житейских рисунков скопилось великое множество. Его увлечение нравилось не всем. Больше всего оно раздражало родителей. И в этом не было ничего удивительного. Кому понравится, когда во время семейного застолья или какого-то серьезного разговора сын достает блокнот с карандашом и начинает рисовать. В такие моменты, его мать, итальянка по происхождению, буквально выходила из себя и высказывалась с горячностью, присущей ее южному темпераменту. «Ragazzo pazzo», – бранилась она, что в переводе с ее родного языка означало чокнутый мальчик. В отличие от нее, отец, типичный сибиряк, был более сдержан, и, несмотря на это, порой мог так рявкнуть, что сыну ничего не оставалось делать, как спрятать подальше свои художества. Слава богу, хоть друзья относились к его увлечению с пониманием и перестали обращать внимания на товарища, который находясь с ними в компании непременно что-то рисует.

Молодой человек достал из ящика канцелярский нож и вместе с огрызком направился к рабочему столу. Выудил из-под него урну и, присев на стул, принялся точить то, что осталось от карандаша. Если вы думаете, что заточка карандаша это плевое дело, вы глубоко заблуждаетесь. Для нашего героя это был целый ритуал, который пробуждал в нем желание творить. Чем острее становился кончик грифеля, тем сильней чесались руки провести первую линию эскиза. И как бы ему ни хотелось быстрей приступить к рисованию, он шутил, спешка хороша при ловле блох, а что касается подготовки инструмента, это процесс тонкий и кропотливый, здесь суета неуместна, иначе после заточки карандаш будет напоминать скрюченные пальцы Кощея Бессмертного. Закончив возиться с грифелем, парень внимательно осмотрел результат своего труда и остался доволен результатом. Теперь изящный кончик огрызка напоминал иглу шприца, а дерево вокруг него было идеально гладким, словно его отполировали пилкой для ногтей. Он снова вернулся на постель, открыл в телефоне музыкальное приложение, нашел в плейлисте треки рэпера Logic и, вставив наушники в уши, включил любимый Cocaine. Уселся поудобней, опершись на спинку кровати и закрыл глаза, вспоминая сон. Всю ночь он любовался Юми, а она не скупилась и щедро одаривала его своей божественной улыбкой. Густые темные волосы шелком развевались на ветру, ореховые глаза сияли каким-то неземным светом, безудержной страстью, когда она крутила фуэте в неистовом танце. Ее фигура, обтянутая черным балетным костюмом, была восхитительной: хрупкая, гибкая и удивительно пропорциональная. Никогда в жизни он не встречал девушки, красивее её. Молодой человек раскрыл чистый лист блокнота и на долгое время пропал в мире линий, изгибов и теней…

Через какое-то время порыв свежего ветра, ворвавшийся в приоткрытое окно, заставил его оторвать взгляд от блокнота. Увидев в дверях соседа по комнате, Михаил выключил музыку и вытащил наушники.

– Эй, русский, ты опять рисуешь? – спросил Тони с типичной улыбкой – what’s up man?

Парень снял бейсболку, взлохматил прилизанные волосы цвета выгоревшей на солнце соломы и ловким движением руки забросил головной убор на крючок вешалки. Следом за ним полетела куртка, но, не достигнув цели, упала на пол, – эх, не попал, – он звонко щелкнул пальцами и поднял вещь.

– Фиговый с тебя баскетболист, американец, – усмехнулся Михаил, – а ты опять ходил фотографировать достопримечательности? – спросил он, продолжая свое занятие, – сдается мне, в Сендае уже не осталось ни одной подворотни, которой бы не запечатлела твоя камера.

– Между прочим, ты зря со мной не поехал, – хмыкнул сосед. Он стянул с шеи фотоаппарат и положил его на свою кровать, туда же кинул рюкзак, а потом и сам завалился на нее, не снимая обуви.

– Спасибо, – кивнул молодой человек, – мне хватило тех двух раз, когда я ездил с тобой. Неужели нельзя фотографировать в другое время, обязательно нужно переться ни свет, ни заря.

– Рембрандт, тебе этого не понять. Это ты любишь рисовать людей, а мне нравится снимать окружающий мир, а он особенно хорош на рассвете, когда вся природа еще спит, – фотограф выдвинул веский аргумент. Он закинул руки за голову, скрестил ноги и уставился в окно, – а сегодня еще и погода великолепная. Не сказать, что супер, как тепло, но зато солнечно. Самое то, что нужно для съемок. А какой океан был! – восхищенно протянул сосед и бросил взгляд на художника. Заметив, что тот на него не смотрит, снова отвернулся в окно.

– Какой? – машинально спросил Михаил. Закусив губу, он с усердием выводил изящные линии ножек танцовщицы, – океан, он и в Африке океан, – добавил парень.

– Не скажи, – возразил Тони, – сегодня он был необыкновенный, какой-то непривычно спокойный, будто притаился перед бурей. Это ты у нас филолог, а я юрист, так что мне сложно передать словами ту красоту, которую я наблюдал. Это надо было только видеть. А хочешь, я тебе сейчас покажу, – он подскочил с кровати, взял с тумбочки макбук, вернувшись на прежнее место, поставил его на колени и принялся скачивать снимки с фотоаппарата.

– Ну, давай, папарацци, посмотрим, что ты там наснимал, – улыбнулся художник.

Пока компьютер выполнял поставленную задачу, американец откинулся на стену, с улыбкой наблюдая за товарищем.