Его красивое, хотя несколько угловатое смуглое лицо оставалось спокойным, словно он стоял в леднике, а не в невыносимо душной, кишевшей людьми приемной жарким августовским утром.
Пиппа еще успела увидеть, как Стюарт оставил Руя Гомеса и направился к тому месту, где стоял Лайонел Аштон. Пиппе показалось, что в компании англичанина муж чувствует себя не более свободно, чем в обществе испанца.
Она недоуменно пожала плечами и, сама не зная почему, стала пробираться сквозь толпу к трону, где беседовали мужчины. Приходилось то и дело кивать знакомым, останавливаться на два-три слова, болтать о пустяках, сохраняя на лице деланную улыбку. Но, к досаде Пиппы, Стюарт отошел от Аштона прежде, чем она успела до них добраться. Жаль. Значит, познакомиться с ним сегодня не удастся.
Однако Лайонел Аштон и не думал уходить. И не шевельнулся, когда она подобралась ближе, как будто вообще не замечая ее присутствия. Но когда Пиппа проходила мимо, вдруг положил руку на ее рукав и так же быстро убрал.
– Прошу прощения, – пробормотал он, продолжая спокойно оглядывать комнату. Пиппа ощутила легкое прикосновение его ладони сквозь тонкий шелк.
Странно знакомое прикосновение.
Ее кожа откуда-то знала тепло его руки.
Глава 2
– Вы говорили с лордом Кендалом? – тихо поинтересовался де Ноай, но, не получив ответа, был вынужден повторить вопрос.
Робин отвлекся, наблюдая за маневрами сестры, старавшейся незаметно выбраться из приемной. Выглядела Пиппа плохо: усталой, нездоровой, глаза полуприкрыты тяжелыми веками. Он заметил, как она замедлила шаг около Лайонела Аштона. Как тот чуть дотронулся до ее рукава.
Странно, что она так заинтересовалась человеком, чье присутствие при дворе можно скорее сравнить с посещениями призрака. Неслышно появляется и точно так же исчезает. Сам Робин с июля, когда испанский двор прибыл в Лондон, .видел Аштона всего трижды и ничего не знал ни о нем, ни о его семье. Да и о делах известно было лишь то, что только сейчас рассказал французский посол.
– Прошу прощения, сэр, – пробормотал он, сообразив, что его о чем-то спрашивают.
– Ваш отец, – прошептал посол, почти скрывшись за тяжелыми занавесями. – Вы уже беседовали с ним?
– Да, – так же негромко ответил Робин. – Но он не выступит против королевы, хотя, как и все, крайне не одобряет этот брак. Отец говорит, что поддерживает Елизавету как наследницу трона, по если у королевы родится ребенок, все права на троп будут принадлежать ему. Де Ноай поджал губы.
– Слишком много благородных людей придерживаются того же мнения. Верность и преданность – прекрасные качества. Но неужели англичане действительно так уж стремятся стать вассалами Испании? Превратиться в такую же жалкую колонию, как Нидерланды? Подставить шеи под ярмо инквизиции?
Робин слегка пожал плечами.
– Им это не нравится, но они видели, что бывает со всяким, кто осмелится возразить. А если забудут, то прекрасным напоминанием служат все еще болтающиеся на виселицах скелеты сторонников Томаса Уайатта.
– Думаю, что не страх удерживает графа Кендала от явного противодействия, – предположил посол.
Два ярких пятна выступили на щеках Робина.
– Надеюсь, вы не подвергаете сомнению храбрость моего отца?!
– Нет-нет, – поспешно заверил де Ноай. – Но без помощи такого человека, как лорд Кендал, положение леди Елизаветы становится угрожающим.
– Знаю, – кисло буркнул Робин, блуждая взглядом по комнате, заполненной богато разодетыми испанцами, державшимися чванливо и надменно. Его взгляд упал на Стюарта Нилсона. Тот снова стоял рядом с Руем Гомесом и Симоном Ренаром, и Робину показалось, что зять пытается угодить испанцам, подобострастно ловя каждое их слово.
Робину стало противно.