У Эммы были другие способы забывать о любых неприятностях или проблемах – для этого служили мальчики, беготня по магазинам и, конечно, лучшие подруги. Она схватила Мэдди за руку и потащила за собой.
Подруги схватились за руки цепочкой – Эмма, Мэделин и Стиви. Так они и стояли лицом к пенящимся волнам. Гранитные выступы мыса Хаббард склонялись в сторону пролива, защищая белый полумесяц пляжа от высоких океанских волн. Крики чаек доносились от скального островка, где были их гнездовья; Эмма знала, что перед рассветом Стиви плавала туда на лодке, чтобы делать эскизы птенцов, ожидающих, когда родители принесут им корм.
От одной мысли об этом Эмма поежилась. Они со Стиви были подругами с раннего детства. Мэдди присоединилась к ним позже, но она пришлась весьма кстати, дополнив компанию. Эмма знала, что в их тройке она была самой «бойкой», Мэдди – самой «счастливой», а Стиви – самой «чувствительной».
Чего Стиви и, уж конечно, Мэдди не подозревали, так это того, что Эмма способна переживать за них. Она была бойкой, забавной, хорошенькой, любила командовать и была помешана на мальчиках – но дело не заходило дальше игры. Хотя она и была как бы лидером в их кружке, связывая их вместе, они никогда не думали, что она относится к их дружбе серьезно: этим летом они дружили, но долго ли будет продолжаться их дружба? Однако в действительности Стиви и Мэделин были для нее солнцем, луной и звездами, а кому небесное управление нужно больше, чем пляжной девочке?
– Я думала, мы идем в воду, – сказала Мэдди, увлекая подруг за руки.
– Я хочу… я хочу… – бормотала Стиви, но глаза ее были крепко зажмурены.
Эмма затаила дыхание, ожидая, что скажет Стиви. Ведь Стиви видела пляж совсем иначе, чем видели его другие. Она черпала в нем вдохновение – и Эмме нравилось, как она передавала в рисунках и набросках свои ощущения света, бриза, крика чаек, звезд, пропуская все это через свое сознание.
Наклонившись вперед, чтобы видеть лицо Стиви, Эмма почувствовала, что волны подступили к самым лодыжкам. Она вглядывалась в напряженное лицо, такое нежное и утонченное, белое от солнцезащитного крема, которым она всегда пользовалась, обрамленное черной челкой и коротко подстриженными волосами, и внезапно ощутила в глубине души тревогу.
– Что, Стиви? – спросила Мэдди. – Что с тобой?
У Эммы стало тяжело на сердце. Ей показалось, что Стиви сейчас скажет что-то особенное, возвышенное. Она всегда так говорила. Она была такой странной, эти ее поездки на лодке на птичий остров перед рассветом, или ее долгие ночные прогулки по взморью, когда она слушала шелест волн, или, например, случай, когда она вдруг исчезала на целый день, а они, Эмма и Мэдди, ее верные подружки, пошли к ней домой, но ее отец сказал, что с утра она ушла на могилу своей матери рисовать цветы.
А потом Стиви вернется и все им расскажет. Она была полна противоречий – такая отшельница, но с огромной потребностью в людях, которых она любит.
И она им все расскажет, причем с такими подробностями, что Эмма и Мэдди почувствуют, будто они были с ней вместе, когда ее велосипед проезжал мимо отбеленных солью домиков с широкими ставнями цвета сахарной глазури, направляясь в сторону маленького кладбища среди искривленных ветрами кедров и дубов.