Про настоящих художников парень слыхом не слыхивал. Всё чем он сумел поделиться со стариком, - несколько прозвищ, которые больше напоминали имена героев из сказок.
- Никогда никого из них не видел, - сказал парень, почесав в затылке. - Может, эти твои картинки, дед, и вправду появляются из воздуха?
На следующее утро Виктор Иванович пошёл в строительный магазин и купил ведёрко краски и кисточку. Это были решительные меры (по правде говоря, он никогда ещё не чувствовал себя таким решительным), но ситуация того требовала. Старик не собирался отчаиваться, но его, как влюблённого подростка, который задался целью подобрать избраннице на день рождения подходящий подарок, всё больше беспокоила бесплодность поисков. Годы, как составляющие икебану цветы, складывались в десятилетия - пора было бы понять, что наполнить их тем, чем хотелось бы, так сразу не получится.
Но старик не желал понимать.
Он пришёл на то же место днём, чтобы поболтать с женщиной, торгующей семечками из своего окна (она жила на первом этаже) и передающей их при помощи половника, примотанного к черенку швабры, покупателям внизу. Виктор Иванович хотел изучить место, где он будет рисовать. Что ж, если художники не хотят попадаться ему на пути, он сам попадётся художникам.
Когда женщина отправилась спать, задёрнув шторы и оставив старику чашку с горячим кофе (“Не знаю, чего вы здесь ждёте, но так хотя бы не замёрзните; а чашку потом просто поставьте на карниз”), Виктор Иванович достал из пакета свои покупки, открыл банку с краской. Вдохнул запах, словно надеясь, что сможет разбудить таким образом какие-то скрытые таланты, и, окунув в краску кисть, сделал мазок - прямо поверх старых объявлений, рекламирующих услуги сантехника и загадочного “IT-мастера”, поверх работы штукатура, который был слишком неуверен в себе или просто ленив, чтобы сделать всё ровно.
И тотчас рядом, как джины из разбитой лампы, появились люди. Словно старик вызвал их своим упрямством и намерением, как нетерпеливый пассажир, соскочивший с перрона и пошедший навстречу поезду.
Он отошёл в сторону и начал наблюдать. Их было двое, оба в мешковатой одежде, будто в старинных водолазных костюмах, трубки которых водосточными трубами устремляются к поверхности. На него не обращали внимания: мало ли чокнутых в округе? Ребята просто делали своё дело: один прикладывал к стене куски картона или какого-то другого плотного материала, как трафареты, другой разбрызгивал краску, подсвечивая себе крошечным фонариком. Словно дикие звери, ворчали баллончики - мужчине казалось, они, огрызаясь друг на друга, бросаются на стены. И, действительно, стена покрывалась трещинами, а потом рушилась, становясь проходом куда-то в другой мир, прекрасный и резко пахнущий краской. Художники оглянулись, чтобы удостовериться, что не нарушили тихого равновесия ночи, что старик не побежал искать полицейских, а тихо сидит возле мусорки на коробке из-под стиральной машины, закурили, передавая друг другу зажигалку. Они молчат, словно соблюдая до конца некое таинство, без которого произведения искусства не получится. Вспышка зажигалки бьёт по глазам, но Виктор Иванович их не закрывает нарочно: он пытается разглядеть, что нарисовано. Грёзы проплывали перед ним цветными облаками, и старик тянул к ним руки, надеясь испачкать хоть кончики пальцев и в то же время боясь повредить рисунок.
Когда он очнулся, художников уже не было, зато на коленях лежало несколько пятидесятирублёвых бумажек, прижатых, чтобы не унесло ветром, пустой консервной банкой. Холод запустил длинные пальцы под пиджак, пожарные лестницы выделялись на фоне кирпичной стены и неба (такого же цвета), как шрамы. Казалось, вот-вот наступит утро… вот-вот, но не прямо сейчас. Виктор Иванович поднял себя на ноги и заставил шагать домой. Кости ломило - то, что он принял бы прежде за разрушающие организм явления, горькую пилюлю старости, которая медленно растворяется внутри его тела, теперь было чем-то другим, чем-то, больше похожим на зуд завтрашнего дня, словно вот-вот должно случиться что-то великое, что изменит твою жизнь навсегда.
И старик верил этому чувству. Он болел, но это была хорошая болезнь.
Мишка во дворе спрашивал: “Что с тобой случилось, Иваныч? Ходишь как сам не свой. Слышал, ты грохнулся в тот вторник посреди дороги. Может, ты там и мозги оставил? Может, стоит сходить поискать?”.
- А вдруг я себя нашёл? - ворчливо отвечал Виктор Иванович.
Старик был на том же месте и на следующую ночь, когда художники-водолазы вновь спустились на невообразимые глубины, где он, придонная каракатица, теперь обитал. На этот раз они его не заметили - всё внимание было сосредоточено на картине, обновке придонного царства, где пятна цвета накладывались друг на друга и придавали планетам и созвездиям вектора движения. “Космос, - подумал Виктор Иванович. - Что ж… я никогда не смел подумать о том, что мог бы стать космонавтом. Впрочем, я никогда не смел подумать и о том, что стану художником”. Они добавили несколько штрихов сверху, работая тихо, молчаливо - только трафареты стукались друг об друга с глухим звуком.
Когда они удалились, Виктор Иванович, всколыхнув придонный ил и спугнув тощего помоечного кота, выбрался из своего укрытия и пошёл следом. У художников были припрятаны велосипеды, Виктор Иванович же воспользовался скутером, хозяин которого пошёл в ларёк купить пива, неосмотрительно оставив ключи в замке зажигания и даже не заглушив мотор. Несмотря на то, что старик не садился за руль транспортного средства с девяносто третьего, когда продал свою “Волгу”, он легко разобрался с управлением и к тому времени, как незадачливый хозяин открыл рот, чтобы закричать, уже скрылся за углом.
Ночные велосипедисты привели его на Шаболовку. Он было потерял их, когда звяканье велосипедной цепи и скрип оси растворились в каком-то из переулков, но в конце концов нашёл по едва ощутимому флёру, разлитому в воздухе: там был растворитель для краски и что-то ещё, от чего в груди у Виктора Ивановича становилось тепло - так, будто возле сердца оборвался какой-то сосудик.
Здесь был бетонный забор, а за ним, судя по гулу, трасса. Был какой-то нежилой и, судя по всему, давно заброшенный ангар. Дальше - ещё один забор, из-за которого торчали рога трамваев, будто обитатели городских джунглей собрались там на водопой. Виктор Иванович вспомнил, что там располагается трамвайное депо. Несколько нелепых двухэтажных домов с заколоченными окнами, а ещё - стоящий на спущенных шинах доисторический ящер, на морде у которого было выгравировано: “ЛиАЗ”. На пухлых боках его не было живого места, будто его накрыли ковром с бешкекских базаров.
- Вот это да! - сказал себе Виктор Иванович. Он не мог даже представить, что в Москве есть такие места, как и то, что он будет восхищаться подобными трущобами.
Здесь было несколько человек, они сидели на ступенях одного из заколоченных домов, под пыльным, похожим на медвежью лапу, фонарём. Огоньки сигарет мерцали, словно летающие над невидимым костром искры. Среди них были и велосипедисты: транспортные их средства сложены возле одной из стен. Увидев старика и узнав его, они насторожились, явно ожидая подвоха.
- Ты не заблудился ли, папаша? - крикнул кто-то.
Виктор Иванович приблизился, бессмысленно разевая рот, как рыба, брошенная из аквариума в пруд. Наконец он справился с собой и сказал, кивнув на граффити.
- Я хочу рисовать.
Он увидел, как ребята снисходительно заулыбались, переглядываясь.
- Куда тебе, дед. Ты же уже старый, - сказал здоровяк с косматой, неопрятной бородкой. Лицо у него было рябое - сначала старик решил, что это угревая болезнь, но позже, приглядевшись, опознал там крапинки синей краски. Это был, определённо, один их тех, кого он только что преследовал.
Молодые люди вернулись к своим сигаретам, решив, что чудной старик сейчас развернётся и уйдёт восвояси. До чего странные люди!
Чтобы вернуть их внимание, Виктор Иванович полез в карман и извлёк ворох мятых бумажек.