В оформлении обложки использованы материалы библиотеки изображений visualrian.ru по лицензии ССО. Автор фото Владимир Федоренко.
От автора
Эта повесть о человеке, ставшем легендой Российского Донбасса ещё при жизни. Он был мне другом и по большому счёту, заменил старшего брата. Я хочу рассказать, как из самородка русского народа, обладающего незаурядными способностями, формировался государственный деятель, истинный, неутомимый защитник интересов шахтёров, и учёный – доктор социологических наук. Написать о нём книгу я пытался ещё до его смерти, но он попросил меня этого не делать, проявляя удивительную скромность по отношению к своей персоне. Теперь, когда его нет с нами, я могу рассказать, как это было, чтобы сохранить память о нём на века. Мы умираем, а книги остаются, по ним потомки будут познавать историю. Многие фамилии вымышлены, все совпадения случайны.
Шахта Аютинская
***
В полном разгаре стояло бабье лето, автобус маршрута №4 повернул вправо от остановки «Сельпо», въезжая в посёлок Аютинский. Небольшой магазинчик, давший ей название, располагался напротив колхозного клуба через дорогу и относился к потребительской кооперации, а не к ОРСу «Ростовугля», как городские. Посёлок начинался немного раньше по правой стороне от пересечения с федеральной автотрассой М4, но аютинцы по привычке считали въездом в посёлок остановку "Сельпо". Этим, наверное, хотели подчеркнуть границу между городом и деревней. Влево от клуба и вниз к речке Аюте простиралось село Нижнянка, центральная усадьба колхоза «Ленинский путь». Клуб когда-то был церковью, но во времена военного коммунизма её перестроили в колхозный клуб. С тех пор там, как и в городских ДК показывали кино, и раз в неделю проводили танцы, чем-то напоминающие современные дискотеки.
Автодорогу М4 аютинцы тоже почему-то прозвали Воронежской трассой, хотя нескончаемый поток автомобилей следовал по ней на Москву, минуя Воронеж. Окна в ЛИАЗе были открыты и, стоя на задней площадке, Владимир Жагиков выглядывал в одно из них, вдыхая свежий воздух. Слегка пожелтевшие тополя, выстроившиеся в ряд вдоль дороги, ведущей на шахту, как безмолвные постовые приветствовали парня шелестом своих крон. Было тепло и солнечно, эта золотая пора, всегда навевала тоску по уходящему лету, а для Владимира она почти всегда сопровождала ещё и повороты его судьбы. Так было и в этот день, положивший начало новой жизни, ведь он ехал на шахту сдавать документы в отдел кадров после прохождения медицинской комиссии.
Этот посёлок и сама шахта были хорошо знакомы Владимиру, когда-то в детстве он часто ездил сюда к старшей сестре. Жила она на квартале в двухэтажном кирпичном доме, построенном ещё в 60-х годах. Если сойти на «Финских домиках» у магазина, и миновать частный сектор, можно было выйти сразу к дому, в котором жила Надя с мужем и племяшкой Мариночкой. Сестра работала штукатуром в стройуправлении, и получила здесь однокомнатную квартиру. А спустя ещё три года, в посёлке Таловый, семья получила уже двухкомнатную, где и проживала, после рождения второй дочери Аллочки. Муж сестры Володя Ехимец работал тогда на шахте Аютинской подземным связистом, и мог бы тоже получить жильё, но Наде, как строителю дали его гораздо раньше.
А вот где находится главный ствол шахты Аютинская, Владимир узнал уже, будучи студентом. Однажды после первого курса он приехал к сестре в гости, а её муж предложил заработать денег, разгрузив вагон с чёрным порошком. Этот концентрат применялся в обогащении угля на ЦОФ Аютинская и назывался магнетитом. Платили сразу по окончании выгрузки наличными девяносто рублей. Работа производилась вручную через люки вагона, грузоподъёмностью шестьдесят тон, и Владимир согласился на «шабашку». Ехимец и сам не знал, что размер оплаты за работу был повышен с 60 до 90 рублей неслучайно, слежавшийся в вагоне магнетит плохо поддавался выгрузке. Это шабашники «допетрили», как только открыли кувалдой люки, в которые почти ничего не высыпалось, магнетит слежался в монолит.
Пришлось с утра и до позднего вечера долбить порошок ломом, а уж после выгружать лопатами. Этот чёрный концентрат был тяжелее металла, и требовалось много сил, чтобы справиться с выгрузкой. Вечером помылись в бане, и пошли на остановку «Колонна» как раз мимо главного ствола шахты Аютинская. Рядом с грузовым уклоном, работал людской подъём, оба ствола наклонные и шейка каждого, расположенная в одноэтажном здании, никак не ассоциировалась с копрами вертикальных стволов. Кто же тогда знал, что через много лет Владимиру придётся вернуться сюда и ежедневно опускаться по этому стволу в шахту?
У каждого человека бывают в жизни такие моменты, когда его дальнейшая судьба предопределена ранее прожитыми годами. Так произошло и у Владимира, он долгое время не мог устроиться на работу подземным электрослесарем по причине травмы, полученной в молодости в автокатастрофе. Ему было восемнадцать лет, он оканчивал Шахтинский энергетический техникум, и в последний день четвёртого курса попал в автомобильную аварию. Разрывы печени, толстого кишечника, травма лёгкого надолго уложили парня в больничную койку. Группы инвалидности, как студенту, не дали, но и в армию не взяли. Медкомиссия военкомата установила: «К службе в мирное время не годен, может быть призван к нестроевой в случае войны». Эта запись группы воинского учёта, стала непреодолимым препятствием при трудоустройстве на шахту.
Заявление о приёме начальство подписывало, а дальше нужно было пройти медицинскую комиссию, она-то и руководствовалась статьёй воинского учёта. И хотя прошло больше десяти лет, и рентген показывал посттравматические изменения, оставленные хирургическими операциями, последствия аварии никак не мешали физической работе и не беспокоили Владимира. Но для врачей это не являлось аргументом, стоило цеховому терапевту увидеть военный билет, он тут же возвращал документы парню со словами: «До свидания!».
– А как же быть, я ведь уволился с прежней работы, потому что мне подписал заявление главный механик и директор шахты? – возмущался Владимир.
– Вы бы сначала узнали, пропустит ли Вас медицина? – парировал в ответ врач, – а потом только шли трудоустраиваться!
– Медкомиссию проходят, если заявление подписано, – аргументировал Владимир, – без этого и направления к вам не получишь!
– Не морочьте мне голову, – сердился врач, – сейчас на шахты Ростовугля для здоровых мужиков нет приёма, а Вы с такой травмой хотите трудоустроиться….
– Да не болит у меня ничего, – пытался убеждать Владимир, – и к врачам я уже больше десяти лет не хожу!
– Я всё сказал, до свидания! – упорствовал врач и на этом трудоустройство на шахту заканчивалось.
Приходилось идти на работу на другое предприятие, не относящееся к угольной промышленности и не имеющее ограничений по здоровью. Но хотелось трудиться в шахте, заработки у горняков были приличными, да и гены требовали своё – отец Владимира ещё до войны работал в шахте и остался инвалидом. Старший брат Александр, окончив ГПТУ-34, тоже трудился подземным электрослесарем на шахте Красина. Горняки пользовались большим уважением, это была подавляющая часть мужской половины населения, которых узнавали по чёрным, как будто специально подведённым глазам. Местные знали, от чего так бывает. После угольной пыли в забое, горняки не могли отмыть в бане глаза, зажмуривая их от мыла и поэтому самые краешки век оставались чёрными и выглядели, словно женский макияж. Приезжие, не знающие об этом, удивлялись, что мужчины в городе Шахты подкрашивают себе глаза.
Две попытки трудоустройства провалились, и на третий раз Владимир через знакомого доктора договорился, что тот за взятку посодействует в прохождении медицинской комиссии. Но так получилось, что деньги посредник взял и немалые по тем временам – сто рублей, но комиссию Владимир так и не прошёл. То ли посредник заранее обдумал, как обмануть доверчивого парня, то ли сам врач, подписывающий заключение «кинул», осталось для Владимира загадкой. Нечестные на руку люди были и в советские времена, а сто рублей тогда равнялись месячной зарплате некоторых профессий, в том числе и младшего медицинского персонала. Поэтому заявление, подписанное главным механиком и директором шахты «Наклонная» тоже пришлось выбросить в урну.