Георгий мчался вперед подобно марафонскому бегуну, без устали преодолевая шероховатости старого линолеума и грациозно перепрыгивая через клочки смешанных с хлопьями пыли человеческих волос.
Трудности появились лишь днем, когда, уже на подходе к спальне, ему пришлось преодолевать поросшее густой ворсой синее поле бельгийского ковролина.
Однако, как нельзя кстати застрявшие в бурьяне паласа, - еще с позавчерашнего вечера, - аппетитно растоптанные людскими ногами крошки заварного пирожного утолили голод бегуна.
Достигнув конечной цели своего забега несколько ранее запланированного, утомленный стайер таким образом получил возможность передохнуть перед решающим штурмом.
Георгий не преминул воспользоваться отвоеванными у времени несколькими часами отдыха, сладко вздремнув в засохшем кофейном пятне у кроватной ножки.
2
Дарья уже собиралась ложиться спать.
Застыв на секунду у зеркала, она траурным взором оглядела свою фигуру, благо ночная рубашка совершенно не скрывала ее линий.
Скорбная прямота напрочь лишенного талии стана, мальчишеская узость таза и худоба плоских неразвитых бедер, а в центре тела, как насмешка, как нелепый диссонанс, грудь пятого размера, которая, при ее росте чуть менее одного метра шестидесяти сантиметров, нависала над животом двумя огромными дынями.
Этот странный довесок, который зачем-то отмерила ей природа, порою привлекал к ней внимание противоположного пола, однако, у нее всегда возникало ощущение, переходившее в уверенность, что всех этих мужчин, словно мух, привлекала не она, а эти два куска мяса, а сама она была им всем абсолютно безразлична.
Критически осмотрев себя со всех сторон, она собралась было уже лечь в постель, как вдруг вспомнила о принесенных ею из кондитерской пирожных и, наплевав на диету, отправилась на кухню налить себе чашечку чаю.
Запивая заварные пирожные китайским чаем, она вернулась мыслью к своему последнему воздыхателю, молодому человеку достаточно высокого роста, но какой-то нездоровой худобы, абсурдно сочетавшейся в нем с отменным аппетитом.
Анатолий, даже когда говорил с ней, избегал смотреть в глаза.
Он был буквально загипнотизирован ее молочными железами и обращался, по-видимому, к ним, с нетерпением ожидая ответа и лихорадочно поблескивая маленькими глазками на узком желтоватом лице с мелким вздернутым носом.
Даша настолько устала от одиночества, что общество Толика воспринимала как нелепое и экзотическое времяпрепровождение - вроде попыток научиться играть на волынке по самоучителю, так и не переведенному на русский с гельветского языка.
Их странные, мучительно-торопливые соития, под непременный аккомпанемент его сопения, вспоминались ею как средство не слишком уж роптать на временный дефицит мужской любви в ее жизни.
Ей казалось, что даже половой акт для Анатолия был не важен и не являлся целью как таковой.
Она была почти уверена в том, что он шёл на это неудобство лишь только ради соблазнительной возможности мять своими потными и узкими ладонями сочную мякоть ее груди.
Конец этой странной связи положила очередная попытка Толика свести всё не к обычному коитусу, а к сношению inter mammas, к каковому в последнее время и сводились все их сближения.
И всё бы ничего, только Даша, ничего кроме раздражения и фрустрации не испытывавшая, неожиданно для своего любовника, одним резким, но точным движением ввела безымянный палец в его задний проход.
Вытянувшись в струну и замерев, словно пойнтер при охоте на дичь, Анатолий растерянно заморгал.
Фраза, произнесенная Дарьей, удивила впоследствии и ее саму:
- Следующая остановка: станция Свиблово. Это ваша остановка, гражданин: вы выходите!
Суетливо одеваясь и бормоча себе под нос ругательства, молодой человек поспешил покинуть негостеприимную хозяйку квартиры, провожаемый ее искренним и звонким смехом.
В хаосе повседневности, в общении с людьми, одаривающими ее иллюзией тепла, ее тихое и прозрачное одиночество таяло и исчезало, но в безмолвии четырех стен вновь оживало и, даже не взирая на монотонную трескотню телевизора, заполняло собой всё окружающее ее пространство.
Эта заброшенность в себя, эта пресловутая ненужность и непонятость отдавалась горьким эхом в пещерной изолированности ее тусклых, бесцветных вечеров.
Особенно беспросветными и серыми были выходные дни, проживая которые, Даша ожидала понедельника, словно избавления.
И ее не покидало ощущение, что жизнь, такая в сущности пустая, полая и никчемная, медленно, словно мелкая и мутная река, стекает в никуда, увлекая за собой и утлый плот ее съёжившегося, несчастного "Я" к огромной и темной пропасти всепоглощающей Пустоты, или Вечности, как ее еще называют.
Узнай Даша о том, что некто находит ее красивой, или же для кого-то она может служить источником вдохновения, сей факт поразил бы ее не меньше, чем обнаружение у вибратора способности понимать человеческую речь.
3
Как следует отдохнув, Георгий начал восхождение по стене.
Маршрут был рассчитан и выверен почти с математической точностью.
Не прошло и получаса, как он оказался на плоском плато подушки, в пугающей близости от головы возлюбленной.
Разметавшиеся волосы, подобно канатам, преграждали ему путь, но, ловко перенося через них свое тренированное и упругое тельце, он с сожалением морщился: цитрусовый смрад шампуня был до того невыносим, что у него отпало всякое желание получше рассмотреть лицо своей пассии, как он изначально планировал.
Осторожно проскользнув в декольте ночной сорочки, он замедлил шаг: по обе стороны узкой дороги расположились величественные холмы грудей.