Особенно посчастливилось тем, кому удалось слушать публичные выступления или университетские лекции профессора Морозова. Тут его беспредельная эрудиция и энтузиазм оказывались помноженными на ораторское дарование и подлинный артистизм, то в совокупности производило неизгладимое впечатление на аудиторию. Он как бы брал слушателя за руку и приглашал своершить вместе с ним увлекательное путешествие в страну чудес, имя которой — Шекспир. В этой стране ему был знаком каждый уголок, и он находил удивительно точные, убедительные слова, чтобы не только сделать для других близким и понятным, но и заставить их полюбить то, во что был горячо влюблен сам.
Морозовские труды о Шекспире еще при жизни ученого получили заслуженное признание как в нашей стране, так и за рубежом. Его обстоятельная работа "Шекспир на советской сцене" была издана в 1947 году по-английски в Лондоне с предисловием Дж. Довера Уилсона. В начале этого предисловия виднейший британский шекспировед писал: "Мы все отдавали себе отчет в том, что Шекспира высоко почитают в Советском Союзе, почитают к тому же "по традиции", как мог бы сказать Гамлет. Мы знаем также, что профессор Морозов один из ведущих, если не главный авторитет в этой области" {Shakespeare on the Soviet Stage by Mikhail Morozov. Introduction by J. Dover Wilson. London, 1947, p. 5.}.
В своих работах М. М. Морозов не раз упоминал имя замечательного русского трагика первой половины прошлого века Павла Мочалова, с огромным успехом игравшего Гамлета, Отелло, Лира. Взыскательный Белинский в статье "Гамлет", драма Шекспира, Мочалов в роли Гамлета" признал, что "для гения Мочалова нет границ". А в эпитафии актер был назван вдохновенным другом Шекспира. Слова эти, думается, с полным основанием могут быть отнесены и к профессору Морозову.
Настоящим другом Шекспира, его "представителем на земле" был он в глазах своих студентов и читателей, в глазах деятелей искусства — режиссеров, актеров, переводчиков, которые прибегали к его советам и помощи, приступая к работе над творениями "великого англичанина". Часто общавшийся с Михаилом Михайловичем в молодые годы доктор филологических наук М. В. Урнов констатирует: "С естественной восторженностью писал и говорил он о достижениях выдающихся советских переводчиков, рассматривая их работу как новый этап в осмыслении Шекспира. Но восторженность, чрезвычайная отзывчивость, благожелательность Морозова не колебали его принципов и не препятствовали критике. Отмечая неудачи и промахи, он исходил из кардинальной задачи перевода и потому был строг и требователен. Вместе с тем он учитывал творческую индивидуальность переводчика, его возможности, указывал направление работы" {М. Урнов. Человек с огнем и талантом. Предисловие к кн.: М. Морозов. Избранное. М., 1979, с. 9.}.
"Как и для других, для меня Вы живой авторитет, англовед и шекспиролог, знаток английского языка и литературы, и все то, что я Вам однажды писал: человек с огнем и талантом…" {Цит. по сб.: "Мастерство перевода. 1969", М., 1970, с. 343.}, - обращался во время войны в своем послании к Морозову Борис Пастернак, трудившийся тогда над переводами "Гамлета" и "Ромео и Джульетты". Обе эти трагедии, а впоследствии также "Король Лир" и "Генрих IV" были изданы в переводе Б. Л. Пастернака с сопроводительными статьями и комментариями М. М. Морозова. Давая оценку выполненных Пастернаком переводов шекспировских пьес, ученый отмечал их значительность "прежде всего потому, что автором этих переводов является большой поэт", а также потому, что "он правильно понял самую задачу театрального перевода".
Пастернаковский перевод "Ромео и Джульетты" М. М. Морозов считал "вообще лучшим художественным переводом Шекспира на русский язык": "Пастернак нашел живые интонации, нашел звучание речи каждого действующего лица. Перевод Пастернака порывает с тем традиционным представлением об этой пьесе как о картине пышного Ренессанса, Ренессанса в шелку и бархате, в шляпах с перьями, нарядного маскарада. Это не итальянская пьеса — это в большей степени картина в духе нидерландской школы, и в этом отношении Пастернак идет по следам Островского, переведшего "Укрощение строптивой".
Если сравнить перевод Аполлона Григорьева с переводом Пастернака (эти переводы во многом близки), то видно, как шагнуло вперед искусство перевода. Может быть, в переводе Пастернака есть то, с чем другие художественные переводчики не согласятся. Может быть, другие переводчики выделят другие стороны шекспировской пьесы. Пастернак как-то сказал в разговоре, что в пьесе звучат два шума: звон мечей и звон кухонных тарелок (дочку выдают замуж). У Пастернака звон тарелок в доме Капулетти, пожалуй, громче звона мечей. Но это отнюдь не исключает того, что Пастернаком передана лирика, передано дыхание молодости пьесы… Это поэтический перевод. Кроме того, как заметил зоркий критик Немирович-Данченко, выбравший пастернаковского "Гамлета" для МХАТ, у Пастернака доминирует не просто слово, а слово-действие. Сравните с подлинником перевод Пастернака, и вы увидите, насколько он умеет переводить движение и жесты" {Стенограмма V Шекспировской конференции 27–29 апреля 1943 г., с. 11–12. Архив ВТО.}.
Свою искреннюю признательность "знахарю по шекспировским делам" за поддержку и помощь в неимоверно трудной работе Борис Пастернак выразил не только в письмах, но и в шуточных стихах:
Вергилием, то есть мудрым вожатым по царству, населенному образами Шекспира, охотно становился Морозов не только для Пастернака. "В те дни, когда я работал над сонетами Шекспира, и позже, во время нашей совместной с ним работы над переводом "Виндзорских насмешниц" для Театра Моссовета, Михаил Михайлович чуть ли не каждый день бывал у меня, — засвидетельствовал С. Я. Маршак. — В сущности, Михаил Михайлович Морозов на протяжении многих лет был неизменным помощником и советчиком всех, кто переводил, ставил или играл на советской сцене Шекспира" {Цит. по кн.: М. Морозов. Шекспир, Бернc, Шоу. М., 1967, с. 320.}. В этот круг входили Н. Акимов и В. Вагаршян, А. Васадзе и Ю. Завадский, Г. Козинцев и Б. Ливанов, С. Михоэлс и Н. Мордвинов, А. Остужев и А. Попов, Р. Симонов и Г. Уланова, Н. Хмелев и А. Ходжаев, А. Хорава и А. Яблочкина, В. Левик и М. Лозинский, А. Радлова и Т. Щепкина-Куперник… "Вы, как всякий русский человек, оказались человеком с большим сердцем, чутким и глубоко принципиальным. Оценка Ваша, как крупнейшего авторитета, дает мне силы продолжать работу как над Отелло, так и над другими образами Шекспира, — писал 9 мая 1944 года профессору Морозову Акакий Хорава. — Говоря искренне, стоит работать, чтобы заслужить похвалу таких авторитетов, как Немирович-Данченко, Вы, Качалов…" {Оригинал письма в архиве Е. М. Буромской-Морозовой.}
Чрезвычайно насыщенной и плодотворной была деятельность М. М. Морозова как руководителя Кабинета Шекспира и западноевропейского театра, созданного при Всероссийском театральном обществе. Возглавив Кабинет в 1937 году, он проводил систематические консультации не только с московскими, но и периферийными театрами, готовившими постановки пьес Шекспира; выступил инициатором издания "Шекспировских сборников" (первый вышел в 1947 году), вокруг которых объединились лучшие силы отечественных шекспироведов; организовал свыше десяти шекспировских конференций.
Конференции эти, начиная с 1939 года, проходили регулярно, не исключая и периода Великой Отечественной войны. В тяжелейших условиях военного времени проводилась IV Шекспировская конференция 1942 года, на которой М. М. Морозов выступил с докладом "Борьба за гуманизм в творчестве Шекспира". То обстоятельство, что подобное мероприятие проходило в Москве в дни, когда к ней рвались гитлеровские полчища, не могло не вызвать широкого международного резонанса. В адрес конференции было получено множество приветствий от зарубежных научных и культурных организаций, университетов и библиотек, шекспировских обществ, английских и американских деятелей театра, кино — в том числе от Чарли Чаплина.