– В этот пакет я хочу положить «Правила…»!
И положила – три.
Переизбыток, чтоб не жаловалась, да? Не тронь меня ни вниманием, ни невниманием, не тронь, я хочу пройти, не касаясь, туда, где мне станет хорошо.
Шагаю из чайной лавки в перламутровую вечернюю морось, вдруг навстречу высокий парень. Протягивает руку ладонью вверх:
– Дайте мне, ради Господа, денег.
Спокойно так, с достоинством говорит и ждет, пока достаю из кармана что осталось – сто и десять, и даю.
Начинает благодарить складно и громко. Черт… Качаю головой – пустой и гулкой – иду прочь. А лицо у него, как у помешанного из достоевских описаний. Таким, как он, можно меня трогать – их касания не ранят.
Захожу в книжный купить новые рассказы старого Брэдбери. Почему-то худой очкарик-продавец вынимает у меня из рук книжку в твердой дорогой обложке и подает взамен такую же в мягкой, вдвое дешевле. Я почему-то не возражаю и даже не озадачиваюсь, как обычно: «Выгляжу нищебродкой?»
Выхожу в фонарный свет, бреду, думая, чем же Брэдбери напоминает Оруэлла. Надо спросить у Егора, он понимает такое.
Навстречу размашисто шагает парень в черном. Останавливается, резко шлагбаумом поднимает руку, преграждая путь, и строго так:
– Возьмите ручку, это – Паркер!
Но я прохожу, не замедляя хода, как-то сквозь. Обтолпили меня ангелы сегодня, йолки, притягиваю юродивых – так пахнет несчастье, что ли?
Машина Влада стоит у парадной, значит, он дома, хотя сам предложил этот месяц пожить отдельно и разобраться в себе, но завтра суббота, он поведет дочку гулять-развлекаться, а я… Нет, лучше сейчас не думать о Егоре, сейчас нельзя.
Вхожу в квартиру и сразу попадаю под прессинг Влада.
Он ничего плохого не говорит, не выказывает недовольства, от него просто поле такое – давящее.
Я что-то щебечу – такое, внятное ему – стараясь не упоминать лекции, потому что он был против этой затеи и нехотя дал деньги на обучение после своих многочисленных «Тебе это надо?!».
– Почему у тебя нет нормальных туфель? – вдруг спрашивает.
– Нормальных?
– Классических. Лодочка на шпильке. Черные, лакированные, например.
– Я не люблю…
– Неважно, – прерывает, – у тебя есть самые разные туфли: прикольные, оригинальные, уродливые, смешные, но нормальных нет. Купи завтра.
– Зачем?
– Чтобы были, – он произносит это тихо, по слогам, – в гардеробе должны быть классические черные туфли. Так надо.
– С чем их носить?
– Воооот… у тебя два шкафа одежды, но нет нормального вечернего платья.
– Я не люблю униформу.
– Неважно. Значит, завтра – туфли и платье, такие, что понравятся мне, а не те, что захочется купить тебе.
– Но у меня завтра весь день занятия.
– Хорошо. В воскресенье поедем вместе и купим. Не забудь скидочные карточки.
Черт. Черт-черт-черт! Ненавижу вместе. Скидочные карточки, угу.
Падаю, наконец, в кровать, оставив Влада и дочку перед телевизором.
Какое счастье, что неделю назад он согласился пожить месяц раздельно – «чтобы ты смогла определиться, чего хочешь от брака, что готова вложить и какие дивиденды иметь».
Я все еще «определяюсь», но зато вот такие вечера, когда он приезжает за дочкой на выходные и ночует, будут пока всего раз в неделю.
Надо уснуть до того, как он придет в спальню. Не хочу ничего. Никакого секса. Нет. С ним – нет. А с кем – да? Сейчас ни с кем. Не тронь меня.
Такой день сумасшедший. И раньше случались такие встречки фриковатые. Но многовастенько для одного дня. Обычно я в ладу с людьми и вещами.
…Гадски неблагодарной чувствую себя, оплакивая свой день, ведь все у меня есть, все хорошо.
Однако черные узоры железного кроватного изножья маячат перед глазами в размытом фокусе слез. Все заслоняет собою тупой и непреклонный экран тоски, от которого не отвести души.
Душа упрямо таращится лишь туда, в никуда, а ведь ни обетования, ни намека на лучшее дано ей не было, все по-честному, да и перрон прибытия сбывшихся чаяний заброшен с позапрошлой эры…
Манящая, ускользающая тоска изнуряет попытками заманить ее в слова, запереть в пределы пережитого, измерить временем, избыть чувством, улестить имеющимися благами…
Шаги Влада, хватаю книжку, раскрываю.
– Читаешь? – спрашивает, развязывая пояс халата. – Неужели это так интересно? Интересней, чем жить?
Йолки… какая тоска…
«Тоска неуловима, – рассказывал сегодня Егор, был часовой перерыв между лекциями, пили кофе в „Марко“, – тоску можно отогнать алкогольными мистериями, когда вино тяжелой кровью переливается в тебя дионисовой инфернальной тоской. И ты причащаешься божеству, обреченному на смерть, а божество причащается тебе, смертному. И на какой-то миг вы делаетесь равны, вы делаетесь одним, и пьянит не столько „гидроксильная группа“, сколько взятая напрокат божественность, твое царственное небрежение временем и пространством».
«Всякий пьяный – немножко Бог», – улыбнулась я.
Влад тихонько захрапел. Вот и славно, не тронь меня, не… да что ж такое! Но неужели ж у меня нет права на мое собственное тело, которое не хочет, не хочет, не хочет никакого вторжения!
Тоска… Господи…
Тоска легко и послушно тает от молитвы. Когда вдруг выдыхаешь из себя гениальную артикуляцию очередного полупрозрения души, и тебе делается хорошо. Пока отзвук слов несет свои волны вверх, пока иронично дивятся на причуды твоих помыслов окрест и там, пока не затихнут последние колебания потревоженной природы, тоска не сунется к тебе.
Но уляжется все, и серым ангелом станет она на пути. Повторов она не боится, она помнит все пережитые сполохи, мутирует быстро и безошибочно, она провоцирует тебя на новые молитвы, на новое расширение души. Она никогда не насытится, как око зрением, как ухо слышанием.
Тоска.
Вечный отсыл к высшему, как бы счастлив ты ни был. Как бы несчастлив ты ни был.
Вечный драйв куда-то во тьму внешнюю, чтобы отпрянуть, отскочить, внять инстинкту, хлебнуть света, жизни, потому что жить как-то надо.
Надо жить. Ненавижу.
…Вдруг ощутила, что больше не плачу.
Заметила лежащую на прикроватной тумбочке газету объявлений. Влад ищет подержанную иномарку для папы? Раскрыла наугад, увидела: «Хотите, я выслушаю вас?», телефон и даже e-mail, надо же.
Что за… странно… очередная завлекалка на психотерапию? Позвонить, что ли… любопытно… завтра позвоню… нет, сейчас.
Глава 3
Первый звонок раздался в пятницу, в десять вечера. Сразу поняла, что это по объявлению – как-то всегда интуитивно знала, кто звонит.
Медлила, было страшно. Но решилась, потянулась за трубкой, поднесла к уху.
– Здравствуйте, это вы давали объявление о… разговоре?
Голос женский, дыхание неровное.
– Да, здравствуйте, – просигналила голосом: «Не бойся, мне самой страшно, мы на равных начинаем игру, но играем не друг против друга, а просто в четыре руки».
Звонившая уловила сигналы и немного успокоилась.
– Я… я хочу сделать заказ… черт, нет, не так, я хочу попросить вас… словом, мы могли бы встретиться? Скажем, завтра вечером… нет, послезавтра лучше, давайте утром, пока муж будет на тренировке… Вы любите зеленый чай? В японской кофейне на Московской – подойдет?
Я и не знала, что в нашем городе есть японские кофейни – два года дома почти безвылазно. Нонсенс какой-то – Япония и кофе. Я и кофейня, с ума сойти… И люблю ли я зеленый чай?.. Надо что-то ответить девушке. Или это женщина? Голоса моложе тел.
– Извините, я почти не выхожу из дома последние два года. Но вы приезжайте ко мне, это в центре, угол Поклонной и Садовой.
Смятенное молчание в ответ. Представила себе, о чем думает девушка: идти к кому-то в домок – вдыхать первый густой запах чужого бытия – унылые тапочки – задохлая сантехника – жидкий чай или дешевый кофе – напряженность первой пристрелки узнавания… или наоборот – чисто, просторно, дорого, высокомерно.