Много лет спустя в одном моем рассказе молодой полицейский, упоминая о жене своего сержанта, говорит, что бог создал ее единственно для того, чтобы его, беднягу, преследовать. Это я вспомнил миссис Роберт Уилсон. (...)
На самом деле я вовсе не был таким уж бесталанным, каким в шутку выставлял меня Роберт Уилсон, но и счастливым я себя тоже не чувствовал. Прежде всего я тосковал по Корку, но, главное, работа в библиотеке нередко делалась впустую, и этим напоминала мне мою службу на железной дороге. В нашем ведении находились сельские и окружные городские библиотеки, разбросанные по всему графству, и раз в три месяца мы посылали им почтой ящик или два с книгами, заказы на которые делались секретарем местного отделения общества Карнеги. Он пользовался имевшимся у нас каталогом "Три тысячи лучших книг", но, так как в нашей библиотеке было только по одному экземпляру каждой книги, он редко получал то, что заказывал. Каталог "Три тысячи лучших книг" составил кто-то в Белфасте, явно не слишком начитанный и не слишком толковый, и по его вине так же как по вине составителя каталога "Сто лучших рассказов для вечернего чтения", целые графства прозябали в невежестве.
В своих представлениях о том, какой должна быть сельская библиотека, этот белфастец исходил из опыта городских библиотек времен королевы Виктории, а те в свою очередь, брали за образец университетские библиотеки. Поэтому при комплектовании стремились иметь по одному экземпляру каждой книги, чтобы наращивать "основной фонд", - вместо потребных двадцати или тридцати. Такая библиотека, содержащая, скажем, сорок тысяч наименований, могла бы с пользой послужить какому-нибудь ученому, но мы-то не с учеными имели дело.
И все же несчастным я себя тоже не чувствовал. Впервые в моем распоряжении оказалось столько книг! Каждый раз, когда из сельской библиотеки возвращался ящик, я тут же набрасывался на него в надежде извлечь сокровище - томик стихотворений или русский роман, который я еще не читал. Я унес домой библиотечный экземпляр "Стихотворений" Йитса и выучил их наизусть.
Вдвоем с другим помощником библиотекаря, Бобом Ламбертом - местным уроженцем и таким же голодранцем, как я, - мы делали далекие прогулки по окрестностям] услаждая себя стихами и сигаретами, которыми честно угощали друг друга по очереди. Какими долгими ни были эти походы, я не помню случая, когда у него или у меня нашлось бы в кармане достаточно денег на бутылку пива.
А главное, не прошло и двух месяцев моего пребывания в Слайго, как общество Кариеги вызвало Уилсона и меня на конференцию в Лондон с оплатой всех расходов, и я уже заранее предвкушал, какую радость доставит мне эта поездка - первая в моей жизни за пределы Ирландии. "..."
Через полгода меня перевели из Слайго в Уиклоу, где еще только собирались открыть библиотеку. "..." С первых Же шагов у нас начались серьезные неприятности. Библиотечный комитет еще ни разу не собрался, а местный священник, представлявший в нем интересы католической церкви, успел заявить нам, что на первом же заседании потребует его закрыть sine die [Без назначения даты следующего заседания (лат.)]. И вообще: никаких библиотек! - он по крайней мере приложит к тому все свои силы. Причиной его противодействия был все тот же скандал вокруг "кощунства" Леннокса Робинсона. И хотя того давно уже вынудили уйти в отставку, а вслед за ним ушел и Том Мак-Гриви, его секретарь, библиотечное дело раз и навсегда было взято под подозрение. Несомненно, общество Карнеги включилось в широкий заговор, имевший целью лишить бедных ирландцев их исконной веры.
Моему непосредственному начальнику, Фиббсу, - ирландскому протестанту, получившему образование в Англии, - было не разобраться в создавшейся ситуации и уж вовсе не по силам с нею справиться, и, если бы ему пришлось действовать одному, он скорее всего вышел бы из игры, облегчив душу несколькими отборными ругательствами. Я же знал, что противодействовать церкви в Ирландии можно только, взяв в союзники националистов. Поэтому я познакомил Фиббса с таким же, как я, бывшим узником, Шомусом Кили, преподававшим ирландский язык в местной технической школе, а в свободное от работы время изучавшим юриспруденцию, чтобы в ближайшем будущем занять должность судьи.
Кили был по-настоящему красив, но его благородные черты редко привлекали внимание, так как их всегда окутывало какое-то облако уныния. Даже его пенсне, постоянно слезавшее на кончик носа, казалось, говорило:
сейчас я покончу с собой. Мое предложение прийти на заседание комитета в качестве представителя общества Карнеги он встретил с возмущением добродетельного законника, но, когда я объяснил, что в противном случае город окажется без библиотеки, он, оценив юмор ситуации, весело расхохотался. Кроме того, я надоумил Фиббса, которому предстояло вести заседание, настоять на голосовании ex officio [Так, как требует официальное положение (лат.)], что, по моему мнению, могло бы должным образом противостоять sine die.
Но ничего этого не понадобилось. Одного появления Кили - красавца, скромника, бывшего узника, только что вернувшегося из лагеря, да еще примерного католика - оказалось достаточным, чтобы присутствовавшие убедились в том, что никакая опасность бесхитростной вере ирландца пока не грозит. Мне остается добавить, что позднее между Кили, священником и мной завязалась крепкая дружба. Тем не менее библиотека графства Уиклоу обязана своим существованием бесстыдной махинации, проведенной честным ирландским судьей, который, до-видимому, даже меньше, чем сам я, по этому поводу угрызался. "..."
Фиббс стал моим ближайшим, моим лучшим другом, а друзей у меня всегда было предостаточно. Не помню, чтобы я хоть раз показал Уилсону какое-либо свое стихотворение, Фиббсу же я показывал все. Он читал мои опусы, отстуканные на библиотечной машинке после рабочего дня, и неизменно помечал их словом "мура", сделав исключение лишь для нескольких переводов с ирландского, избежавших общей участи скорее из-за своего материала, чем благодаря его обработке. "..."
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...