Я живой человек, здоровый молодой мужчина, разве мог я не обратить внимания на таких милых и сговорчивых дам.
А Лина почему-то загрустила.
Она устраивала мне публичные истерики, вытаскивая меня полуживого из кафе, разбивая носы девушкам, которых находила в моей машине, грозила разводом, плакала и умоляла остановиться. Я обещал и клялся, я целовал ее руки, я дарил ей цветы, я писал стихи, и носил с утра кофе в постель, а потом ехал в издательство и набирал номер какой-то Любы, которую подцепил пару дней назад.
И мне не было стыдно.
Никогда не было стыдно.
Я думал, что Лина на этот раз ничего не узнает, но она как-то все равно узнавала…. Хорошо еще, что своим родителям на меня она не доносила.
Мы жили вдвоем в ее квартире. Потом умер мой отец, за ним мать. И я на какое-то время успокоился. Лина все время была рядом. Она утешала меня, пыталась поддержать, окружала меня нежностью и теплотой. А я не мог простить себе, что так мало уделял внимания своим родителям, пока они были живы. Я ведь мог купить отцу другую машину, у меня были средства, но не купил…. Мог отправить мать на обследование, когда она впервые пожаловалась на боль в сердце, но не отправил…. Лина говорила, что от судьбы не уйдешь, а я ей не верил, а, наверно, стоило. Скромный образ добропорядочного мужа я носил не больше года, а потом благополучно вернулся к старым привычкам. И понеслось….
Развод был неизбежен, но до него не дошло. Лина погибла так же, как мой отец. Она ехала на своем «Мерсе» в кафе, где мы обычно собирались с ребятами после работы, и, конечно же, плакала. На улице было слякотно и скользко, шел мокрый снег, такой же, как в день нашей первой встречи. Я хорошо запомнил это, потому что, когда мне позвонила мать Лины и сказала, что «ее девочки» больше нет, я смотрел в окно. Огромные гроздья мокрого снега падали на землю в мигающем желтом свете фонаря.
Я думал, что люблю ее.
Но в тот момент не испытал ничего, кроме смешанного чувства раздражения, злости и опустошения. Было немного жаль ее родителей. Немного себя. О Лине я не думал, я разучился обвинять себя. Кто я после этого? Холодный, мерзкий, самовлюбленный циник? Бездушное чудовище? Нет. Я стал им позже. Мы все по-разному переживаем боль. Наверно, когда проходит любовь, гораздо легче развернуться и уйти, но я не мог это сделать во время. Смерть жены дала мне свободу, которой я желал больше всего. И я не разбил ее сердце разводом. Ей повезло больше, чем мне. Она не видит, кем я стал сейчас.
А правда страшней, чем мне казалось тогда: я ее любил, пока она была мне нужна, пока не начала мешать мне.
Так уж сложилось, что я проснулся раньше, а она заснула навсегда. Но теперь я знаю точно — у меня с детства бессонница.
Я изо всех сил старался изображать роль убитого горем мужа. Но когда тесть, рыдая у меня на плече, во время похорон, назвал меня сыном, стало по-настоящему тошно. Вечером я напился, и, собрав вещи, переехал в родительскую однушку. А через неделю ко мне переехала девушка Лиза, дочь директора «Литераком». И мне тогда уже не казалось, что я ее люблю. Я просто жаждал стать главным редактором, после того, как ее папаша отправиться к праотцам, а так, как она была поздним и единственным ребенком в семье, а папочке на тот момент стукнуло семьдесят лет, ждать мне оставалось не так уж долго.
Лиза, Лизанька, Лизок. Тонкая утонченная девочка. Хрупкая и ладненькая, словно фарфоровая статуэтка. Она увидела во мне романтичного героя своих грез. Я писал ей стихи, точнее перечитывал те, что написал до этого первой жене (бездарные кривые несколько строк). Через год мы поженились и купили квартиру в центре. Конечно, не без помощи отца Елизаветы. К тому времени родители Лины уехали в Москву и не узнали, как быстро я забыл их дочь. Я был уверен, что отец Лизы не сообщил им эту радостную весть. И он сам-то был не в восторге, но что делать? Слово любимой дочери — закон. Мне везло с упрямыми самостоятельными женщинами.
Лиза оказалась терпеливее, чем моя предыдущая жена. Она не устраивала сцен, не скандалила, не рвала на себе и мне волосы от ревности, не нудела и не ныла. Я это ценил, но шлялся по-страшному. И через восемь лет семейной жизни Лизонька наконец-то поняла, что я не романтический герой, а трагический. И примерила на себя роль Анны Карениной, отказавшись бездарно играть Офелию. Я узнал ее романах случайно. Подолгу службы, мне пришлось уехать в командировку на пару недель, но все завершилось раньше, чем я думал. Дома меня не ждали. Там был сплошной романтик. Все в стиле Лизы — цветы, свечи, шампанское, розовое нижнее белье на полу, и мужские ботинки в коридоре. А через девять месяцев у нее родился замечательный малыш с карими, как у владельца ботинок глазами. Папа Лизы был совсем плох, и я усыновил ребенка, которого мы назвали Кирюшей. Спустя еще полгода мы схоронили папочку моей жены, и Лиза унаследовала дело всей его жизни. Фактически издательством управлял я. Елизавета занималась ребенком, став вдруг образцовой женой. Она какое-то время пыталась убедить меня, что Кирюша мой сын, но потом смирилась, покаялась, и пообещала, что следующий точно будет мой. Но следующего я не хотел. Мне, вообще, никто не был нужен. Я был богат, успешен, окружен лестью, но не свободен. Лиза душила меня своим абсолютным присутствием в моей жизни. Но мне снова «повезло». Четыре месяца назад я повторно овдовел. Я был на очередном слете талантов, когда позвонили из больницы и сообщили, что моя жена в реанимации. Пока я ехал в клинику, ее не стало….
На пузырьке из-под таблеток, которых она проглотила не один десяток, и на стакане с водой, которой она все это запила, не обнаружили отпечатков пальцев, а на ней, когда ее нашли, резиновых перчаток не было. Я давал показания целых три раза, а потом дело закрыли. Газеты, выпускаемые не моим издательством, кричали пестрыми обличающими заголовками. Мне припомнили Лину и обозвали «черным вдовцом». За мной охотились папарацци, приглашали на Городской телеканал, а потом поймали какого-то очередного насильника и про меня благополучно забыли. Ну, и слава богу.
Я снова свободен.
Я купил новый «Мерседес», коттедж на набережной, и готов идти дальше. А пока… Пока я зайду в кафе, выпью сто грамм чистого виски. Завтра в Волковском премьера. Нужно бы сходить. Тамара, моя секретарша, говорит, что обожает Шекспира. Я ее с собой не возьму. Хватит с меня романтики и уточенных девиц. Мне очень нравится няня Кирюши, молодая крупная девица с третьим размером груди и ругающаяся матом, как сапожник. Меня это не смущает. Пусть мальчик растет настоящим мужчиной, как его отец….
— Глава 2
«Женщины относятся к нам, мужчинам, так же, как человечество — к своим богам: они нам поклоняются — и надоедают, постоянно требуя чего-то.»
— Вы действительно уверены, что не хотите воспользоваться отпуском? — Виктория Морозова смотрела на свою подчиненную холодным пронзительным взглядом. Она поправила блестящий черный галстук на ослепительно белой блузке со строгим воротничком. Взирающая на нее с нескрываемым восхищением молодая особа, упрямо поджала губы. Как она могла объяснить этой элегантной красивой женщине с благородным породистым лицом, что ей просто не на что потратить свой отпуск.
— Нет. Я не чувствую себя уставшей. Да, и дети по мне будут скучать. — Спокойно ответила Динара Александровна, нервно теребя рукав своего довольно заношенного шерстяного платья со скучным геометрическим рисунком.
— Дети переживут, дорогая моя. — Отмахнулась Виктория. Ее изящно подведенные серые глаза казались стеклянными и совершенно пустыми, в то время как губы раздвигались в широкой улыбке. Эта женщина не только фантастически красива, думала про себя Дина, она еще и необычайно проницательна. И сейчас ей необходимо услышать от Дины настоящее объяснение отказа от отпуска. Динара задержала взгляд на тяжелых золотых серьгах со сверкающими камнями, которые сильно оттягивали мочки благородных ушей. Виктория Морозова появилась в частном учреждении для детей дошкольного возраста несколько недель назад и сразу навела порядок в рядах подчиненных. Дисциплина, усердие, полная отдача делу, каким бы оно не было, доброжелательность и самообучение — это были основные критерии ее требований к работнику. Дина была с ней во многом согласна. Но не могла не отметить, что с приходом этой неординарной женщины прежде такой дружный и легкий коллектив стал меняться, и не в лучшую сторону. Появилось какое-то отчуждение, конкуренция, сплетни. За две недели работы здесь Морозова уже ввела много кадровых замен. И Дина сейчас здорово испугалась, она не хотела оказаться среди сокращенных за ненадобностью сотрудников.