Я понимаю, что все выглядит невозможным, что мы вели себя по отношению к вам некрасиво. Мы признаем, что были не правы. Ришар, если хотите, мы явимся к вам и принесем свои извинения.
– Лучше принесите их снарку.
– Ришар!
– Иногда я приручал снарков. Но не всегда мне это удавалось. С разъяренными снарками я дела не имел.
– Можете попробовать.
– Вам известно, что это значит? Я должен приблизиться к нему. Должен проникнуть в него, попытаться войти с ним в контакт, наладить общение. Вы же в прошлый раз так заботились о моей жизни, о моем тихом, безбедном житье-бытье.
– Знаю, – голос вдруг сделался плаксивым.
– Ничем не могу помочь. Любая попытка ничего не даст.
Лучше начать эвакуацию немедленно. Займитесь двумя мирами, которые расположены ближе к солнцу. Быть может, вам удастся спасти одного из тысячи – Вы отказываетесь?
– Нет. Я просто указываю границы своих возможностей.
Весьма сожалею, что так случилось.
Мека отключил связь. Он обнаженным плавал в центре сферического помещения, где обычно отдыхал. По серым стенам пробегали едва заметные сполохи. Он казался себе мерзлым, изъеденным порами метеоритом, путешествующим между галактиками. Будь у него хоть один шанс на миллион, он сделал бы попытку. Он предвидел, что произойдет. Масса снарка была такова, что при передвижении в системе с громадной скоростью он вызовет возмущения в орбитах планет.
Континенты сотрясут невиданные землетрясения, базальтовые платформы материков станут ходить ходуном, будто студень, океаны сожмутся в тугой комок, чтобы вдруг разжаться подобно пружине. А когда снарк, как гигантский мотылек, коснется солнечной атмосферы, а затем и нырнет в глубины раскаленного шара, из того выплеснется невероятное количество плазмы.
Несколько недель солнце будет излучать втрое или вчетверо больше энергии, чем обычно, а потом снова вернется к состоянию своего яростного покоя. Соответственно и на ближайших планетах температура подскочит вдвое или втрое.
Он снова вглядывался в лица и вслушивался в ропот голосов. Кадры мелькали с такой скоростью, что лица сливались в одно. Здесь, защищенные от времени и пространства, они не менялись и не исчезали. Его громадная фототека была вместилищем душ. Крот Ришар Мека запасся кормом на долгую зиму.
Бег толпы прекратился, когда снова возникло улыбающееся лицо с рядом чуть неровных зубов.
И тут же волна забытых, а может, и никогда не волновавших вопросов затопила Мека. Как ее зовут, где она живет, сколько ей лет, кто ее друзья, что она делает?
«Не знаю. Номер кода понятен только машине. Значит, не понятен мне. Не исключено, сейчас она морщинистая старуха, потрепанная жизнью и уставшая от нее». Нельзя сказать, что он не любил стариков. В его картотеке их было великое множество. Просто объемная фотография никогда не стареет.
Мысль об относительности бытия вдруг поразила его, словно в мире невесомости вдруг возникла, пригвоздила его к месту земная сила тяжести. Быть может, она жила на одном из миров этой системы. Быть может, именно ей, а не ее образу, не фотографии, не вечному носителю символа грозила реальная опасность, именно ей, ее непреходящей улыбке. Покой в его душе мгновенно сменился страданием, и он вдруг отчетливо понял, что ему надлежит делать и почему он коллекционировал лица.
«Я ищу общее между ними и мной. Я ищу свою принадлежность к ним. Среди их лиц я разыскиваю свое и среди их голосов пытаюсь различить свой».
Это была общедоступная истина, но она неожиданно удивила Ришара, это существо огромного ума и культуры. Его глаза подернулись влагой, лицо мира расплылось, и он был вынужден смахнуть навернувшиеся слезы.