— Постарайтесь записать номера разборчиво, чтобы можно было проверить. Я знаю, какие машины туда ездят. Через час буду ждать на этом месте, а пока где-нибудь погреюсь. Время засек. — И показал рукой на большие уличные часы.
Не долго думая и не теряя времени, мальчишки взялись за дело. Они бегали по площади и вблизи улицы Фрунзе, стараясь каждый раньше другого записать номера нужных автомашин. Прошло более получаса, когда Артема, вертевшегося у самых ворот, остановил высокий человек в дубленом полушубке.
Он крепко взял Тёму за рукав:
— Ты чего это делаешь, пацан?
— Номера записываю, — честно признался Тёма и взмолился: — Отпустите, дяденька, а то проиграю!
— Не думаю! — возразил «дяденька». — Отпущу, если скажешь, что это за игра.
— Мы с Витькой соревнуемся, кто больше запишет, — чуть не плача, объяснил Тёма. — Нам за это «Мишек» дадут. Ну вот! Теперь он выиграет.
— А я говорю — не выиграет, — серьезно заверил его дядька. — Это вон тот шкет, что за машиной побежал? Ну-ка, позови его сюда! — строго приказал он. — Ваша игра кончилась!
— Это почему? — спросил было Тёма, но осекся, увидев его суровый взгляд. — А вы, дядя, из милиции?
— Считай, что угадал, — коротко бросил высокий в полушубке. — Зови своего приятеля! Будем разбираться, что это у вас за игра.
Тёма отчаянно замахал руками, и друг, заметив, что его держит за рукав какой-то мужик, боязливо подошел. Он уже догадался, что игра их — плохая и им за нее попадет.
— Давай-ка сюда свой листок, — приказал Витьке «дядя милиционер». — И скажи: кто придумал эту игру? Мне очень интересно это знать.
— Какой-то… мужчина… в барашковой шапке, — запинаясь, пролепетал Витька. — Мы около Гоголя… снежками бросались, а он… предложил нам… игру. «Мишки» обещал. — Не выдержав, он заплакал.
— Ладно, не хнычь, — прикрикнул на него дядька. — Опиши, как он выглядит? Ты вроде бы потолковей, — приказал он Тёме.
— Невысокий, с бородой и усами. В очках, — послушно выполнил его требование мальчик поняв, что «Мишек» им с Витькой не видать, как своих ушей. — Через десять минут обещал вернуться.
Но разумеется, никого там уже не оказалось, и высокий отвел перепуганных мальчишек в какой-то дом на улице Фрунзе, в котором была детская комната, хорошо обставленная и полная разных игр.
— Поиграйте здесь вдвоем, пока за вами не придут, — наказала им женщина, она была в форме, какую носили чекисты. — Вы плохо поступили, послушавшись незнакомого человека, — не удержавшись, укорила она их. — Но виноваты в этом не вы, а ваши родители.
Только через час первыми забрали Тёму. Анна Михеевна и Сергей Ильич выглядели очень расстроенными. Видно, им здорово досталось от чекистов. Не сказав ни слова, они увели сына, а дома его ждала такая порка, после которой ему еще целую неделю было больно сидеть, но, сознавая свою вину, Тёма терпел и не жаловался.
В стране продолжалась ожесточенная кампания поиска и разоблачения замаскировавшихся шпионов и внутренних врагов советской власти. Судили и уничтожали троцкистов и бухаринцев, различного рода вредителей в промышленности и на селе. Народ призывали к бдительности.
Школьникам ставили в пример Павлика Морозова. Этот юный сельский пионер помог вывести на чистую воду своих родных, которые прикидывались честными тружениками, а на деле были злейшими врагами социалистического строя. Узнав, что они готовят вредительство, маленький патриот донес на своих родителей и его за это убили. Пресса и печать превозносили Павлика как героя.
Вскоре и Тёме выпал шанс в некотором роде повторить подвиг Морозова. На период зимних каникул его отвезли к бабушке и дедушке в Лосинку. Так все называли станцию Лосиноостровскую. Родители отца, вместе с его незамужней сестрой Феней и младшим братом Димой, делили половину верхнего этажа бревенчатого барака с семьей участкового милиционера Коршунова. Илья и Борис прописаны были там же, но предпочли общежитие, и приезжали в Лосинку только по выходным.
Дедушка Илья, кряжистый бородатый старик с добрым взглядом светло-голубых глаз, столярничал в мастерской и его сыновья Боря, Илюша и Дима, как дети рабочего, беспрепятственно прошли в институты. В отличие от Инны, которой для поступления в вуз пришлось из-за своего непролетарского происхождения зарабатывать «рабочий стаж» на стройке.
Столяр дедушка был превосходный и умел из дерева делать все. Особенно разного рода лодочки и корабли. Тёме он выточил пару деревянных коньков, которые прикручивались к валенкам, на них можно было легко кататься по снежному насту зимних дорог. Дед был немногословен, пространных разговоров с внуком не вел, но, приходя с работы, любил с ним повозиться, якобы пробуя силу, и мастерил все, что тот попросит.
Бабушка же, которую все называли «баба Ада», была очень общительна, обо всем Тёму расспрашивала и много рассказывала сама. Плотная и маленькая, с живыми черными глазами и приветливой улыбкой, она была признанным лидером у окрестных старух. И хотя баба Ада была малограмотной, как тогда говорили «темной», к ней постоянно приходили за советом и утешением.
От нее-то Тёма и узнал, что дедушка не всегда был простым столяром. Оказывается, до революции Илью Самойловича Наумова знали в Астрахани как богатого купца второй гильдии, делавшего лучшие на Волге бочки для засолки рыбы. Благодаря этому отец Тёмы и старший сын, погибший на Германском фронте, окончили университеты еще в царское время, а дочери были одними из самых богатых невест — не то, что теперь.
Вскоре открылась еще одна, куда более ужасная тайна. Дедушка с бабушкой жили под одной крышей, однако мира между ними не было. Дед только отдавал ей заработанные деньги и питался вместе со всеми, но почти не разговаривал и спал на лежанке за перегородкой, где у него был верстак. Как Тёма выяснил после одной из перебранок между старшими, произошло это на религиозной почве. Вернувшись к обеду и снимая коньки в коридоре барака, он услышал, как старики ссорятся.
— Никогда не прощу, что предал веру наших отцов! — горячилась бабушка. — Ну ладно еще — в царское время. Если б не стал выкрестом, то дороги тебе не было бы. И мне пришлось это терпеть, втайне молиться нашему богу и соблюдать обряды. Но теперь-то никто тебе не мешает!
— Я не флюгер какой-нибудь, чтобы вертеться во все стороны, — упрямо возражал дед. — Думаешь легко мне было переходить в другую веру? Но раз уж сделал это и стал православным, то им и помру.
— Чего же ты теперь в церковь не ходишь? — резко упрекнула баба Ада. — Сколько лет туда таскался, даже в хоре пел.
— Не хожу потому, что одна на всю Лосинку и далеко, — ворчливо ответил дед. — Да и молодежь над верующими смеется. Но Бог един, и он у меня в душе.
— Значит, хочешь умереть вероотступником? — непримиримо повысила голос бабушка. — Не будет тебе на том свете покоя!
— Как знать, Ада? — стоял на своем дед. — Вот партийцы утверждают, что Бога нет, и все это поповские выдумки. Увидим, когда там окажемся.
— Богохульник! — возмутилась бабушка — А говоришь, что — верующий.
Поняв, что больше ничего интересного не услышит, Тёма оставил коньки в коридоре и, обмахнув веником снег с валенок, вошел в жарко натопленную комнату.
Окончательно просветил Тёму его ровесник, соседский Николка Коршунов. Был он рослым в отца-милиционера, долговязого, как «дядя Степа» — героя детского стихотворения Михалкова. Хотя Николка был крупнее и весил больше, Тёма его почти всегда побеждал, так как был половчее и сообразительнее.
В тот день с утра, вместе с другими ребятами, они строили во дворе снежную крепость. Вдоволь набегавшись, Николка, который был в курсе всего, что происходило в округе, поманил Тёму пальцем.
— Пойдем, что тебе покажу! — сказал с видом заговорщика. — Тут один мильтон, что вместе с моим папкой служит… В общем, женился… и они днем, — он замялся, покраснев, — это самое… ребенка делают. Хочешь посмотреть?