— Таким, как он, всегда мало. — Она печально улыбнулась Глэдис: — Ты так горячо жаждешь мира, милая, и всегда его хотела, но сомневаюсь, что Англия скоро его увидит. Восемнадцать лет стычек посеяли столько вражды, что настоящие проблемы больше не имеют значения.
Глэдис схватила жесткую щетку и ведро с водой. Ах, если бы весь мир было так же легко очистить от грязи, как этот сосуд!
Восемнадцать лет назад, когда Глэдис была в колыбели, король Генрих умер, оставив корону своему единственному законному ребенку — дочери Матильде. Она была женой графа Анжуйского. Несмотря на клятву поддержать ее, многим английским баронам не нравилось, что ими будет править женщина, особенно вышедшая за чужеземца, и они призвали на царство Стефана Блуаского, племянника покойного короля. Жестокая война сейчас стихла и сменилась стычками и междоусобицей, но король Стефан слаб. Многие бароны правили своими землями как принцы, и единственным законом был закованный в железную перчатку кулак.
Теперь сын графини Матильды достиг совершеннолетия и может предъявить претензии на трон, мать передала ему право наследования. В ноябре Генрих, граф Анжуйский и Аквитанский, высадился в Англии и возглавил своих, сторонников. С тех пор Англия страдала от стычек, осад, сражений и разрушений. Хрупкий мир рухнул, перемирие объявлялось и нарушалось. Заполонившие страну наемники грабили народ, когда им не платили. Горели города, гибли люди, обычные, ни в чем не повинные люди.
Возможно, это и неудивительно, что ей пригрезилась битва.
— Кто принес последние новости? — спросила Глэдис, ополаскивая бочку.
— Марджори Купер. Она вчера принесла новый бочонок. Ты тогда ушла срезать ветки.
Жена медника была надежным источником информации. Глэдис скребла и споласкивала бочку.
— Король и герцог зимой заключили мир. Почему они его не соблюдают?
— Потому что ни того ни другого мир не устраивает, как ты понимаешь.
— Да, — призналась Глэдис.
Это соглашение было вынужденным для обеих сторон. Генрих Анжуйский получит трон после смерти короля, но до этого могут пройти годы, Стефану только пятьдесят семь. Покойный король Генрих прожил на десять лет больше. Король Стефан унаследовал его трон, но лишил права наследования собственного сына.
— Если король и хочет соблюдать соглашение, его сын принц Эсташ — никогда.
— Эсташ Булонский. — Глэдис почти выплюнула это имя. Ужасный человек, в двадцать три года он погряз в пороках.
— Да, Марджори говорит, что многие бароны, которые поддерживают короля Стефана, переходят на сторону герцога Генриха только из-за Эсташа. Они не хотят видеть этого юнца на троне.
Глэдис резко подняла взгляд:
— Возможно, это дает надежду на мир. И герцог Генрих, похоже, благочестивый человек. Помните, когда его войска грабили в окрестностях Оксфорда? Он приказал, чтобы все добро вернули.
— Благочестивый или умный, — сухо сказала сестра Элизабет, — но все равно лучше, чем Эсташ. Вода кипит.
Глэдис поставила тяжелую бочку у котла, потом пошла за продуктами для солода.
Война, активная или тлеющая, всю ее жизнь раздирала Англию, погружая в хаос, и Глэдис трудно было поверить в возможность мира или даже вообразить, какой может быть мирная жизнь. Она жила, защищенная от ужасов войны, но слышала о них: уничтожались деревни, горели города, войска разрушали и грабили. Сильные притесняли слабых, и не было действенного закона, чтобы остановить злодеяния, бесконечные распри и вражду.
Мир казался таким же фантастическим, как Святая чаша, которую Иосиф Аримафейский спрятал в Гластонбери и которую невозможно найти. Глэдис слышала рассказы о том, как по ночам люди прокрадывались к холму в поисках Святой чаши и чудесного дара, приносимого, как говорят, ею.
Глава 2
— Что с тобой случилось? — ворчал Раннульф, вместе с оруженосцем Элейном помогая Майклу де Лаури снять помятые доспехи.
Майкл вздрогнул, когда задели ушибленную руку. У него еще и голова болела от последнего удара.
— Отвлекся.
— В бою тебя бы убили. — Раннульф, крепкий кривоногий мужчина пятидесяти шести лет, служил дружинником Майкла, но был одним из его наставников, и Майкл никогда не забывал это.
— Знаю-знаю. Я знаю… — Майкл удержался от упоминания о том, что видел. Уже то скверно, что он позволил мыслям блуждать во время схватки. А уж если он упомянет о видении!.. — Это мой первый турнир. — Он потянулся всем телом, освободившись от груза кольчуги и длинной, подбитой волосом одежды, которую надевали под доспехи, отмечая боль, которой не было при надевании. — Я не привык, что вокруг женщины.
— Кстати о женщинах… — начал Элейн. — Надо об этом подумать. Ты славно отделал Уилли Си. Не многие его одолеют, придется ему заплатить кругленькую сумму.
Майкл был доволен собой. Сэр Уильям Сихэм был на десять лет старше, он опытный боец, и великан к тому же. Но в конце схватки его возраст обернулся против него.
— Так кстати о женщинах, — не унимался Элейн, подпрыгивая от волнения, — они будут охотиться за тобой после такой победы.
Элейну было пятнадцать. Его, приземистого, курносого, с грубоватым лицом, только собственная мать назвала бы красивым, но по части женщин он был куда опытнее двадцатидвухлетнего красавца Майкла.
Но от слов Элейна в ушах Майкла странным эхом воскресло предостережение матери.
— Прекрати болтать, — заворчал на Элейна Раннульф. — Ложись, — велел он Майклу.
Майкл подчинился, Раннульф налил на ладони масло и начал массировать тело Майкла твердыми сильными пальцами. Было больно и в то же время приятно. Некоторые рыцари держали для такой работы женщин. Он не осмеливался.
А все из-за матери. Она позволила ему оставить монастырь, взяв с него две клятвы — что до двадцати пяти лет он не покинет Англию и что останется целомудренным до женитьбы. В двенадцать лет первое волновало его куда больше, чем второе, потому что он мечтал отправиться в крестовый поход, но теперь, в двадцать два, вторая клятва терзала его, как волк добычу.
Мать подсластила горькие клятвы разговорами о благородной цели здесь, в Англии, и о прекрасной невесте, которую он полюбит, как только встретит. Встретит предназначенную, предначертанную ему невесту, для которой оставался непорочным. Ту, с кем он в конце концов — слава Богу! — перестанет быть целомудренным.
Но очень уж она не торопится.
Пока он порой замечал поблизости от схватки девушку, одетую в зеленое платье, е трепещущей на ветру белой вуалью. Он говорил себе, что этого не может быть. Что это иллюзия. Что ни одна благородная дама не может оказаться в таком месте.
Но сегодня он увидел ее всего в нескольких ярдах прямо в центре турнира.
Что доказывало ее невозможность. Целомудрие сводило его с ума.
Признаков своей великой цели Майкл тоже не видел. Только тяжелая жизнь и скука военных лагерей, война, в которой никто не мог сказать, кто прав. Он следовал по стопам своего отца. Вот и все.
Хвала небесам за этот скоропалительный турнир. Это главное развлечение за долгое время, их было бы больше, если бы не те клятвы.
На смертном одре мать отяготила его еще кое-чем. Не клятвой, только советом, но она была очень настойчива: «Ты искусный воин, Майкл, но скрывай это. Я сделала все, Что могла, но твое мастерство может выдать, кто ты. Это может…»
Она тогда умолкла. Возможно, чтобы перевести дух, может быть, по другим причинам. Он дал ей выпить подслащенного, разбавленного водой вина и просил договорить.
«Такое мастерство привлечет внимание искусительниц и сделает твои клятвы трудными, — сказала мать и со вздохом добавила: — Хватит того, что твоя внешность это делает». Она взяла его руку, ее пальцы были хрупкими и горячими от лихорадки. «Не хотела я, чтобы это обрушилось на тебя, мой мальчик, но мы живем в ужасные времена, и, приближаясь к небесам, я начинаю надеяться, что ты станешь спасением для всех нас».
Майкл не знал, как это понять, но его сердце сжалось от искренности ее слов. Она умирала, скоро ее не станет. И когда она попросила его повторить клятвы, конечно, он подчинился. Теперь он держал их, сцепив зубы, решительно и с большим трудом. Его целомудренное поведение не оставалось незамеченным в военных лагерях, хотя никто до конца в это не верил. Его считали разборчивым и думали, что у него есть тайная любовница, но порой соратники развлекались тем, что подсовывали ему соблазнительных девок.